Страница 4 из 58
— Сейчас сюда должны приехать генералы фон Фрич и фон Бек. Проведите их сразу же ко мне.
Когда приглашенные собрались в кабинете министра, барон Константин фон Нейрат без обиняков перешел к делу.
— Господа, я полагаю, у всех нас было достаточно времени, чтобы обдумать то, что мы услышали в пятницу в кабинете фюрера. Я пригласил вас сюда потому, что надеюсь в вашем лице обрести единомышленников. Нет никакого сомнения, что фюрера кто-то ввел в заблуждение: осуществление этой директивы будет катастрофой для Германии. Не сомневаюсь, что вы с этим согласитесь. Наш долг — открыть фюреру глаза на истинное положение дел. Я, как дипломат, опишу ему губительные последствия осуществления этого плана с точки зрения внешней политики. Я уже подал прошение об аудиенции. Надеюсь, вы сделаете то же самое, описав ему последствия с военной точки зрения. Мне бы очень хотелось подключить к этому делу еще и министра финансов господина Шахта, но, к сожалению, он сейчас в отпуске, и я не смог с ним связаться. Видит Бог, мы приложили все усилия, чтобы создать сильную современную армию, мы сделали все, чтобы свести на нет последствия Версальского договора, но мы еще не настолько сильны, чтобы бросить перчатку всей Европе. Я согласен, что сейчас Франция и Англия находятся в довольно трудном положении, но, поверьте мне, когда они поймут, чем им грозит нынешняя политика Германии, они забудут про все свои неприятности и объединенными силами обрушатся на нас. Не забудьте еще и Россию: когда она поймет, что Германия слишком близко придвинулась к ее границам, она обязательно присоединится к европейским государствам. Тогда мы вновь вернемся к восемнадцатому году. Я не хочу быть слишком патетичным, но судьба Германии сейчас в наших руках.
В воздухе повисла томительная пауза, потом фон Фрич откашлялся и сказал:
— Я вполне разделяю вашу точку зрения. Я уже обсуждал сложившуюся ситуацию с генерал-полковником Бломбергом. Мы с ним пришли к выводу, что армия Германии просто не готова к такому повороту событий. Только у одной Франции армия превышает нашу в два раза. У меня уже назначена на завтра встреча с фюрером, на которой я и хочу обсудить с ним эту тему. Вся беда в том, что Гитлер слишком прислушивается к мнению выскочек, у которых нет ни должного опыта, ни знаний. Думаю, этот меморандум является прямым следствием такого положения вещей.
Бек кивнул и добавил:
— Я тоже эти дни много об этом думал. Более того, сделал некоторые расчеты и уже начал готовить доклад фюреру об истинном положении вещей. В ближайшие дни я закончу составление этой записки и направлю ее Гитлеру.
— Не сомневался, что найду у вас должное понимание, — с облегчением сказал фон Нейрат, — мы все слишком любим Германию, чтобы допустить такую губительную ошибку. Надеюсь, наши усилия завершатся успехом.
Затем собравшиеся попытались представить, как к этой затее относятся другие имеющие власть и влияние лица, прикинув, кого еще они смогут привлечь на свою сторону. Все трое согласились, что хорошо бы было встретиться с Шахтом, но тот в данный момент был неизвестно где.
Министр финансов Шахт, который приложил столько усилий и добился больших успехов в деле перевооружения армии, создании сильной авиации и флота, 5 сентября встретился с Гитлером и высказал ему свое мнение о неразумности проводимой правительством Германии валютной политики. Фюрер с его доводами не согласился, и Шахт тут же подал прошение об отставке. Гитлер отставку не принял, а отправил Шахта на два месяца в отпуск, предложив ему хорошенько отдохнуть, а потом со свежей головой еще раз как следует подумать о своем решении.
Встреча трех единомышленников продолжалась всего около получаса. На прощанье фон Нейрат сказал:
— Я возлагаю большие надежды на мою встречу с Гитлером. Думаю также, что в ближайшие дни в Берлине должен появиться господин Шахт, его отпуск слишком затянулся. Когда он появится, мы в его лице, несомненно, найдем себе соратника.
Берлин, 9 ноября 1937 года
На крыльце рейхсканцелярии фон Нейрат столкнулся с фон Фричем, лицо генерала было красным, ноздри раздувались, в глазах сверкали злые огоньки. Министр иностранных дел попытался остановить генерала, но тот только махнул рукой и устремился к ожидавшему его автомобилю. Барон понял, что встреча главнокомандующего с фюрером прошла совсем не так, как они надеялись накануне.
«Ничего, капля — камень точит», — подумал фон Нейрат и пошел узнавать ответ на свое прошение об аудиенции.
В канцелярии его ждала новая неожиданность: адъютант, у которого он спросил о судьбе своего прошения, вежливо, но холодно, ответил:
— На днях фюрер отбывает в свою резиденцию в Берхтесгаден. Ответ на ваше прошение он даст, очевидно, уже по возвращении.
Рейхсканцелярию министр иностранных дел покинул в полной растерянности: обычно он получал аудиенцию без проволочек. Он попробовал найти полковника Хоссбаха, но ему сказали, что полковник на совещании и освободится не скоро. Тогда он попытался поговорить с кем-нибудь из своих старых знакомых, но получил очень холодный прием и поспешил домой.
Все говорило о том, что над его головой сгущаются тучи: с таким отношением к себе он еще не сталкивался.
По дороге он опять почувствовал, как у него защемило сердце. Придя домой, барон сразу же вызвал врача. Тот осмотрел министра, напомнил ему, что еще вчера велел провести эту неделю в постели, и на этот раз категорически запретил своему пациенту подниматься без его разрешения.
Когда доктор ушел, Константин фон Нейрат долго раздумывал над сложившейся ситуацией. В конце концов, он пришел к выводу, что все, что ни делается, — все, к лучшему: пока он болеет, фон Бек и фон Фрич успеют что-то предпринять, возможно, за это время в Берлине объявится Шахт, и тогда все станет проще. С такими мыслями он незаметно успокоился и уснул.
Берлин, 10 ноября 1937 года
Генрих Гиммлер сидел у себя в кабинете за массивным письменным столом и, близоруко щурясь, протирал стекла пенсне. Присутствовавший там же Рейнгард Гейдрих неспешно подошел к небольшому журнальному столику, на котором стояла откупоренная бутылка коньяка, раскрытая коробка шоколадных конфет и две рюмки. Не говоря ни слова, он налил себе полрюмки коньяка, одним глотком выпил его, потом, задержав дыхание, долго выбирал себе конфету. Проделав все это, он повернулся к Гиммлеру.
— А наши старички-генералы на днях собирались для обсуждения планов спасения Отечества. Но ничего, Фричу фюрер уже щелкнул по носу, а фон Нейрата и видеть не хочет, так что тот опять пестует свое нежное сердечко.
Гиммлер наконец-то кончил возиться с протиркой стекол, нацепил пенсне и взглянул на Гейдриха.
— Я вчера разговаривал с Герингом, он просит повнимательней отнестись к Бломбергу. Как я понимаю, он очень хочет свалить министра и занять его пост. Может, так будет и лучше. Правда, Бломберг сейчас больше занят своими сердечными делами: ты, наверное, слышал, что он разговаривал с Гитлером и с Герингом на тему своей женитьбы на фройлян Грюн.
— Слышал. Вот он сам себе и вырыл достойную яму. Насколько я знаю, он даже решил, что Гитлер и Геринг будут дружками на его свадьбе. Так что и присматриваться не надо.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Да только то, что когда Гитлер узнает, что был дружком на свадьбе у уличной девки, то за голову Бломберга никто не даст и ломаного гроша.
— Так, может быть, нам предупредить фюрера заранее?
— Зачем? Тебе очень хочется спасти Бломберга? Сейчас его еще можно спасти, но вот после свадьбы — нет. Ему вместо того, чтобы изучать прелести своей невесты, надо было бы поинтересоваться ее прошлым.
— У него просто нет таких обширных знакомств среди шлюх, как у тебя, — усмехнулся Гиммлер.
— Да тут и знакомств не надо: ее мать содержала бордель, в котором и родилась наша невеста, правда, назывался он скромнее — массажный кабинет.