Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 7 из 13

Трое суток безрезультатно я сидел в своем схроне. Трое суток планировал свои действия. Только добыча не шла в ловушку.

И, наконец, в четвертую ночь мои ожидания были вознаграждены. Как говорится, «ищите и найдете…». Черное небо весенней ночи было усыпано звездами, отчего мир гор наполнился неясным светом, загадочными полутенями кустарников и скал, напоминая своим видом сказочную фантасмагорию. Они спускались с гор. Их было двенадцать человек. Изредка доносилось бряцание оружия. Они шли не таясь. Им некого было бояться, они были дома. Они знали, что ночью трусливые русские прячутся на своих заставах и блоках, трясясь за свои жизни. Но они не знали, что в их доме завелась крыса. И имя этой крысе — Шиза.

Боевики весело смеялись и громко болтали. Они — мужчины. Они — шли убивать мирных граждан, людей другой национальности и веры, людей, которые не могли оказать им сопротивления. И никто не смог бы переубедить меня, что я не прав в своем маниакальном желании отомстить. Хотя бы за Захарыча и Маришку…

Как только утих шум голосов, я приступил к работе. Это только глазам страшно, что я — один, а их — двенадцать.

Грамотно выбранное место делает узкую горную тропу моим союзником. Умело расставленные растяжки с гранатами перекрывают пути отступления и наступления, охватывая зоной поражения все мыслимые места, где можно будет попытаться укрыться. Длина колонны «противника» — около двадцати метров. Время горения замедлителя запала 3,2–4,2 секунды. Из этого и исходим. За четыре секунды пока осознает и выберет куда бежать, каждый из них пробежит не более десяти метров в темноте. Значит, растяжки и ставим в районе вероятного нахождения противника в сорок — пятьдесят метров. А зона поражения у эфки добрая — убойность осколков сохраняется до двухсот метров. Все-таки оборонительная граната. Эфки устанавливаю на разную высоту, чтобы не было возможности укрыться от нее ни в ямке, ни за камнем. Теперь — соединить систему из тончайших проволочек, чтобы сработка произошла практически одновременно…

Верная винтовка в моих руках готова остановить любого счастливчика, которому чудом удастся вырваться из этого «мешка». Уверенность в своей правоте и победе — перевешивает чашу весов на мою сторону. Сомневаться в этом — значит проиграть. А я еще ни в одном сражении, которое планировал сам — не проиграл.

Боевики уходили из села под утро, когда ночь только начала наполняться белесым светом зарождающегося дня. Я лежал на своей огневой позиции, которая располагалась в уступе скалы над местом засады. Уходить в случае неудачи было некуда. И уходить я не собирался. Каждое мое сражение — это либо победа, либо смерть.

Как и рассчитывал, они шли плотной цепочкой, с интервалом в один шаг, передвигаясь легко и споро. И в темноте я чувствовал, что руки у них перепачканы кровью людей. Но они не знали, что по пятам за ними идет еще и смерть.

Идущий первым, зацепив растяжку, на мгновение опешил от неожиданности, все-таки успел среагировать, и что-то гортанно крикнул. Война оттренировала боевиков прекрасно. Они молниеносно стали рассыпаться вдоль тропы, цепляя и разрывая все новые и новые растяжки, установленные на разной высоте.

Дикий восторг войны охватил меня, и я подключился к этой кровавой бойне. В утренних потемках я с трудом выцеливал врага, и только нажимал на курок, как с сожалением видел, что его настигал осколок гранаты. В горячке боя я не понял, сколько боевиков забрала винтовка, а сколько гранаты. Для верности я со своей позиции сделал каждому контрольный выстрел, добивая раненых. Двенадцать. Все точно, как в аптеке.

Начинало светать. Страшная апатия, усталость и безразличие охватили меня. Сказалось трехсуточное отсутствие еды, но есть не хотелось. Надо было возвращаться к своим. С трудом подняв окоченевшее тело, я начал спускаться вниз, к селу, к своим, которые неизвестно что думают насчет моего исчезновения…

Глава 6

Меня закрыли в подвале, в малюсенькой комнатке, где когда-то хранили хозяйственный инвентарь. Ни окошка. Серые бетонные стены, которые никогда не знали ни краски, ни известки. Тусклый свет грязной лампочки. И полуразваленный табурет. Под глазом — «фонарь», который первым делом поставил мне наш дорогой командир заставы. Отобрали все личные вещи, которых практически не было. Забрали все, на чем можно повеситься. Шнурки, брючной и поясной ремни. Придурки. Вешаться я не собираюсь. Если б надо было, давно бы застрелился. Назвали дезертиром и преступником, и посадили под арест.

Однако заточение мое продолжалось недолго. После обеда меня под конвоем привели к командиру заставы, у которого в комнате находился еще какой-то капитан с широким шрамом через всю левую щеку.

— Ну что, Никулин! — без церемоний усмехнулся капитан, — Ты дурак, или счастливчик?

— Я — Шиза! — неожиданно даже для себя, с гордостью произнес я.

— Это точно! — расхохотался капитан, — Шизофреник ты добрый!

Отсмеявшись, капитан повернулся к командиру заставы:



— Как и договаривались, его я забираю сразу. Остальных солдат заменим завтра. И перетусуем так, что ни одна сволочь не найдет.

Потом повернулся ко мне:

— Пошли, Шиза!

И улыбнулся. От его широкой улыбки мне почему-то стало легче…

Меня вывезли в Ингушетию, где дислоцировались забравшие меня непонятные спецназовцы, отмыли, переодели и накормили.

— Ты, Шиза, хоть понимаешь, что натворил? — в глазах капитана сверкали веселые огоньки.

— Ничего… — буркнул я.

— Ну, конечно, ничего! ФСБ, МВД, армейцы три месяца планировали операцию по ликвидации этой банды, и тут ты, из пещеры на лыжах… Усилия трех ведомств насмарку, тем не менее, задача выполнена. Цена вопроса — уголовное дело на тебя по факту дезертирства и самосуд, и кровная месть, объявленная тебе от имени двенадцати чеченских семей. Ты думаешь, что ты — герой?! Хрен тебе! Ты — шизофреник! Счастливый шизофреник! Уголовное дело в отношении тебя прекращено, а вот награды за ликвидацию получат те, кто должны были их получить. Вот такие вот дела… Ну, и выбил у начальства, чтобы до конца службы тебя прикомандировали к нам. Всю службу мечтал, чтобы у меня денщик был! Будешь мне сапоги чистить?

— Буду, товарищ капитан! — улыбнулся я.

— Не надо! — засмеялся капитан, от чего шрам покраснел и стал резче, — И не зови меня капитаном, зови — Путник! Так все зовут.

— А кто вы? ФСБ? МВД? — не удержался я.

— Какая разница, солдат! Мы тоже солдаты. Только специфика своя. В основном — спасать планы, операции, людей… Так что считай нас спасателями. Сейчас вот тебя спасаем… Живи…

Когда я гордо заявил, что меня зовут Шиза, капитан мгновенно понял, что это не просто придурь, а образ жизни, с уважением отнесся к этому, и после этого иначе меня не называл. А вот я так и не смог пересилить себя, чтобы называть его Путником, называя так только мысленно, но вслух — только по званию…

Я никогда не верил, что в моей жизни могут наступить счастливые дни, когда буду просыпаться и радоваться тому, что живу, что буду с нетерпением ждать встречи с человеком, который сумел за короткое время стать для меня и другом, и отцом… Жизнь разделилась на две половины, черную и белую. Белая наступила в тот миг, когда я встретил Путника.

Не знаю, что он разглядел во мне, но его полное доверие ко мне и уважение как личности, позволило впервые в жизни почувствовать себя человеком. Я в ответ платил ему безграничной преданностью. Он был для меня Богом, за которого я готов был умереть. Каким-то образом Путник сумел добиться, чтобы меня откомандировали в его распоряжение.

Для спецназовцев я стал поваром, уборщиком, и почему-то младшим братишкой. Самым трудным было провожать их и ждать. Провожать на войну страшно. Еще тяжелее ждать — все ли вернутся, вернется ли столь дорогой тебе человек? Путник был хорошим командиром, потому что при мне он всегда выводил всех своих людей. Грязных, голодных, серых от усталости, но живых.