Тайник

— Во всяком случае, оставляю его вам, разбирайтесь с ним сами!

Кочевники? Нет, кочевники тут ни при чем! Он протер глаза и со стоном разогнулся. Боль в желудке ослабевала. В машине было уже натуральное пекло. Он сел за руль, чувствуя себя лет на двадцать старше Тиссо. Такое же высохшее, обожженное лицо глянуло на него из зеркала заднего вида. Только волос все-таки побольше… Он повернул ключ зажигания.

Действовать! Он должен немедленно действовать, должен… Но что должен? Те люди с фургоном, конечно, не из кочевников. Как и человек, следивший за лагерем и полевыми работами. Несколько раз Винтер пытался завязать с ним контакт, но тот всегда исчезал. Не искал компании.

Машина медленно тронулась. И что теперь? что дальше? Жестокая реальность сдавила горло. «Никакой полиции, никакого посольства, если хотите выжить!» — посоветовал человек с автоматом. «В восемь тридцать в кафе «Оазис».

Он посмотрел на часы. Думал, что у него масса времени, но времени не было, стрелки показывали без пятнадцати восемь. Он стоял на шоссе больше часа, а вовсе не пятнадцать минут. Словно привязанный к тому месту. Покинуть его значило принять решение. Но какое решение?

Вчера они задержались с выездом, потому что им пришлось прихватить доктора Тарчинску из экспедиции археологов в Тур- рис Тамаллени. Только они с Тиссо собрались в дорогу, как она вызвала их по радио: у нее заболели зубы, не довезут ли они ее до города, где есть дантист.

Экспедиция археологов была не столь многочисленна, как геологическая. Собственно, здесь была только постоянная база археологов ЮНЕСКО, работающих над реставрацией Карфагена. Международная акция, рассчитанная на десятки лет. Все расширяющаяся добыча фосфатов и интенсивная геологическая разведка заставили археологов поспешить с раскопками древнего поселения Туррис Тамаллени, находившегося в цепи оазисов на северной окраине Шотт эль-Джерида. История его уходила в глубь веков, во времена мусульман и древних римлян, однако несколько лет назад появились первые находки, датированные эпохой Пунических войн. До тех пор никто не верил, что именно в Пуническую эпоху Туррис Тамаллени стал играть важную роль в этих краях. Руководителем работ был профессор Варшавского университета Богдан Матысьяк. Он и доктор Тарчинска имели богатый опыт работы в пустыне, потому что принимали участие в многолетней археологической экспедиции в Египте, в которой польская археология добилась выдающихся успехов. Теперешняя их бригада была столь же многонациональной, как и у геологов. Итальянцы, французы, тунисцы… Только вот с техническими познаниями у них обстояло похуже, чем у геологов, поэтому их машинный парк страдал хроническими недугами, обычными в условиях пустыни. Последние, еще бывшие на ходу машины находились в поле, так что пришлось Винтеру и Тиссо делать крюк в сорок километров до Кебили, чтобы захватить Тарчинску, и только потом они отправились в Габес.

Но прежде чем они добрались до Габеса, боль ослабела, и Генрика Тарчинска решила отложить посещение врача до утра.

— Ночь переживу, а там уж решу, что делать, — сказала она с облегчением, когда они остановились возле отеля «Магриб», где для обеих экспедиций были забронированы постоянные номера. Это был не просто отель — это был их дом. Три недели работали в невыносимых условиях, а неделю отдыхали в приятной обстановке на побережье. Отдыхали по очереди, небольшими группами, так что работа в поле не прерывалась.

Он подумал, что Генрика, скорее всего, с утра отправилась на пляж, а не к врачу. Теперь она беззаботно плещется в свежей голубизне Малого Сырта… То, что он способен думать сейчас о ней, испугало Винтера. Может, ему тоже раздеться до плавок и пойти загорать с ней? Выбросить все из головы? Ведь ничего не случилось, всего лишь не доехали немного до аэродрома, всего лишь застрелили какого-то незнакомого человека. Изменить ничего он не может, а жизнь идет себе своим чередом.

На лбу выступили капли пота. Хотелось оказаться подальше отсюда, сбросить с плеч бремя ответственности. Впервые в жизни он чувствовал себя беспомощным, отчаянно беспомощным. С виду ничего не изменилось, все так же слепил глаза асфальт прямой магистрали, воздух в машине нагрелся до пятидесяти градусов, как в любой другой день, но он оказался в другом, незнакомом измерении. Другие правила игры, другие ценности. Никогда он не сможет вернуться в мир, где провел детство и молодость. Этот новый мир — не гостеприимный безопасный оазис. Он груб, черств, безжалостен. Винтеру потребовалось прожить больше сорока лет, чтобы постичь истинную суть жизни, чтобы понять ее. Понять не разумом, а всеми порами тела, всем своим существом. А теперь он должен найти к этому ошеломляющему познанию правильный подход, правильный путь — и найти сейчас, немедленно. От этого зависит жизнь Тиссо, а может быть, и его самого. Ошибки допустить он не имеет права.

Из темноты выступило вдруг в ослепительном сиянии сверхъестественной белизны строение, членистое и фантастическое, рассеченное магистралью Тунис — Сус — Сфакс — Габес. Древний римский порт на границе между цивилизацией и пустыней. Всюду вокруг на необозримых просторах сотни тысяч финиковых пальм.

Он будто впервые увидел это место. Как тогда, год тому назад, когда ему показали фотографию в простеёвском «Интергео».

— ООН объявила конкурс на место геолога в Тунисе, — сказал ему директор Гаек. — Нефть и руды — теоретически их залегания маловероятны, но до больших глубин там пока никто не добирался. Мы предложили твою кандидатуру, и сейчас остается обычный экзамен по языку в Цюрихе. Ни пуха ни пера! — и подал ему фотографию этой сверхъестественной фата-морганы, окруженной темной равниной моря и оливковой зеленью пальм.

Но сейчас на всем этом великолепии лежала тень. Он видел только серый смазанный фотоснимок. Вслепую пробирался вдоль переполненных улиц. Машина тащилась со скоростью черепахи. Шум и столпотворение, прибой человеческих голосов. Вавилон!

Он втиснулся на небольшую стоянку перед кафе «Оазис», расположенном на краю восточного базара. Но заведение было европейским, по крайней мере, с виду. А рядом… Ковры, драгоценности, посуда, филигрань, фрукты и древнее оружие. Козы и овцы. Сласти и, конечно, финики. На все это он уже нагляделся. Он выбрался из машины, неуверенно озираясь. Сколько же теперь времени? Восемь сорок. Где-то рядом глаза, которые следят за ним, наблюдают за каждым его движением, за испуганным лицом. Между тысячами и тысячами глаз легко спрятать пару глаз соглядатая.

Ростом он заметно превосходил окружающих. И сознавал, что его хорошо видно отовсюду. Можно и не пытаться раствориться в толпе. Он пробился сквозь людской прибой к входу в кафе. Что будет дальше — это уже не его дело.

Кафе еще пустовало. В этот час бездельничают только европейцы. Туристы, торговцы и бог знает кто. Остальные работают. Однако к вечеру кафе забьется до отказа, а утренние посетители исчезнут.

Он осмотрелся.

Сумрачно, прохладно, пахнет табаком. Минуту его глаза привыкали к темноте, потом он направился к свободному столику. Сидели здесь на стульях, а не на подушках. Знамение прогресса.

— Господин доктор Винтер? — спросил тихо официант в красной жилетке, вынырнувший из темноты за коралловой портьерой.

Он кивнул утвердительно.

— Господин доктор Ахмет Териаки просит вас пожаловать на чашечку чая… — с почтительным поклоном официант указал на другой столик.

Маленький лысый толстячок, в белой рубашке и черных брюках, проворно поднялся ему навстречу.

— Салам алейкум, — приветствовал он чинно и протянул руку. — Доктор Териаки, адвокат… Наш чай, — кивнул он официанту и подождал, пока Винтер усядется.

С минуту они молча смотрели друг на друга. Взвешивали и оценивали.

— Всемилостивейшему аллаху, — сказал наконец доктор Териаки и неопределенно пошевелил пальцами, — угодно было, чтобы сошлись наши пути. Хотел бы обратить ваше внимание, что со всеми этими… мм-м… делами я не имею ничего общего. Мне было поручено только передать вам сообщение.