Тройное Дно

— Полежим немного, — объявил Михаил Андреевич, — к темноте всплывем. Думаю, уже чисто будет.

— Ты меня, Юра, наконец за серьезного человека примешь?

— Куда уж серьезней. Лодка-то откуда?

— Лодки этой, как и тебя, нет в природе. Списана. Экипаж на гражданке числится. Отправлен заниматься укреплением капиталистического сегодня. Но, как видишь, не все туда рвутся.

— Но откуда у тебя лодка, Бухтояров?

— Сама приплыла и в док встала. По мановению волшебной палочки. Я вот не решил, что с тобой делать. Ты вроде как военнопленный. При первой же возможности побежал на работу звонить. Докладывать. Ну, чиста теперь твоя совесть?

— А я тебе, Бухтояров, ничего не обещал. Рыбу кушал, это правда. Да только ты не давал ничего другого.

— Так тебе еще и рыба моя не нравится?

— Мне все не нравится. Я вот, например, с людьми своими хочу поговорить. Давно они мне ничего не докладывали.

— Дело хорошее. Поговорите. Потом чаю попьем с сухим пайком. Поговорите.

— Ну? — сурово глянул Зверев на Пуляева.

— Что «ну»?

— Слушаю.

— Слушайте. Привезли нас в воинскую часть, переодели в форму, поставили в караулы.

— Что он несет, Ефимов?

— Все так и было. А…

— Хорошо. Продолжай, Пуляев.

— Потом часть подверглась нападению дезертира. Его отбили.

— А кроме вас там был еще кто-нибудь?

— Товарищ Охотовед.

— Тьфу, ядрена мать. Ну ладно. Пусть Охотовед, — разрешил Зверев. — Задвигай свою байку. Ты умеешь.

— Потом мы эвакуировались. Вывезли материальную часть. Недалеко, правда, вывезли. Километров за сорок.

— Что за матчасть?

— Пусковая установка. Две ракеты. Другое оборудование.

— Какое другое?

— Стенд тренировочный. На нем Офицер ракету отлаживал.

— Так. А этот теперь где?

— Его, как видно, взяли. Говорят, там операция была специальная. Все побережье прочесали.

— А кто был еще с Офицером?

— Капитан Елсуков. Он вначале сидел на телефонах в части. Обозначал ее функционирование и внешнее благополучие. Потом к Офицеру отбыл. А дальше не знаю.

— И что потом?

— Потом в части была проверка. Нашли тела расстрелянных солдатиков и тело полковника. Командира.

— Твоя работа? — почти воткнул строгий указательный палец Зверев в Бухтоярова.

— А вот тут вы ошибаетесь, товарищ следователь. Я всего лишь воспользовался обстоятельствами.

— Так все было, Ефимов?

— Относительно сказанного по факту так. А вот кто чем воспользовался, не знаю.

— Хорошо. Излагай, Пуляев, дальше.

— А дальше мы сделали ноги. В озере нас подобрала лодка, и мы втихую вошли в док. Мне Грязнов рассказал. У финнов там серьезные сооружения. Прорыто много и обустроено. Фарватер секретный.

— Грязнов — это кто?

— Михаил Андреевич. Командир нашей субмарины.

— А откуда она тут взялась, не рассказывал?

— Говорил…

— А вот здесь я вашу беседу прерываю. Я не знаю, как дальше Юрий Иванович себя поведет. Как жить думает.

— Я думаю вас всех арестовать. И доставить куда следует.

— Приятно слышать человека долга, — отметил Бухтояров.

A у вас какие планы? — поинтересовался Зверев.

— У меня планы всплывать потихоньку. Давай, Миша, заводи машину. Уже можно. А ты, Юра, посиди, поприсутствуй. Ты не волнуйся, люди твои тебя не предавали. У них просто голова кругом. Отпустишь их потом?

Глумление продолжалось.

Тем временем припал к перископу Грязнов, крутанулся вокруг оси, откинулся удовлетворенно.

На палубу Зверев вышел с большой охотой и радостью. Видны были какие-то огни слева по борту.

Отдышались. Постояли еще. Бухтояров вынул из куртки радиоприемник, покрутил колесико, поймал питерскую станцию, послушал, хрюкнул, передал говорящую коробочку Звереву. Музыка была в эфире. Песня Анны Глебовны Емельяновой, старая и томительная. Зверев вопросительно посмотрел на Бухтоярова.

— Ты слушай, слушай. Сейчас повторят. Они каждую минуту повторяют, пока цензура не всюду введена.

И Зверев услышал.

«Сегодня неустановленной террористической группой произведен пуск боевой ракеты „земля-земля“ по дворцу культуры „Праздничный“. В результате погибли все, кто готовился выступать на завтрашнем концерте и присутствовал сегодня на прогоне программы. По счастью, осталась в живых Анна Емельянова. Сейчас она находится в реанимации… В городе объявлено чрезвычайное положение… Число жертв… Крупномасштабная операция, бой в районе Валаама…»

— Ты что натворил, гаденыш? Ты что улыбаешься? Ты как сумел?

— Установка, которую «зачистили» на пусковой, была маневром. У меня еще одна ракета была куплена в той же части раньше. Я ее на баржу установил. У меня же в работе люди, мастера высочайшие. А их в ночлежку. Бульон жрать с булкой. Подошла баржа к морвокзалу, и произвел Офицер пуск.

— А на маневре твоем кого сдал?

— Капитана Елсукова. Он изрядная сволочь. Деньги любит. А Офицер твердый парень. Я его вовремя вывел из-под «зачистки» и все объяснил. Он и сработал.

— «Все» — это что?

— А то, что и тебе попытаюсь втолковать. Времени у нас много будет.

— А если бы не попал он? В дом жилой полетела бы ракета?

— Исключено. Ее наводил Телепин. А теперь пошли вниз. Вон идет кто-то. Огни видишь справа? Погружаемся, Андреевич. Адью.

Сели ужинать. Каша, фарш колбасный, макароны, чай. Огурцы маринованные от пуза и спирт. Еще шпик. С горчицей.

— Ты, Юра, не переживай. Дело твое правое. Победа будет где надо. Помянем наших товарищей, что держали сегодня оборону.

Зверев выпил полкружки спирта. Запивать не стал, только выдохнул отчаянно и стал жрать. Огромные куски кидал в рот, миску ему накладывали за миской, а он все не мог остановиться. Потом выпил еще треть кружки и еще…

…Мучительно хотелось петь. Толстый, неповоротливый и сухой язык тяжело перекатывался во рту. Вначале он никак не мог сообразить, где он и что произошло с ним и что еще может случиться. Потом сел, огляделся. Тлела лампочка в плафоне, рядом на матрасе храпел Пуляев. На столе стоял чайник с водой. Должно быть, Бухтояров озаботился с вечера. Зверев пил долго, неопрятно, обливался, проливал… Потом очнулся. Вышел в коридор. Кажется, правильно это называлось гальюном. Матрос был в коридоре. То есть вахты отрабатывались, служба шла.

— Где Бухтояров?

— Спит он. Разбудить?

— Не нужно. Капитан где? Этот… Андреич…

— Отдыхает.

— Ну-ну. Спирта нет? Здоровье поправить?

— Есть немного. Закусывать будете?

— Нет. Не буду.

Матрос принес кружку, где на донышке на палец спирта. Протянул. Зверев выпил с омерзением и ненавистью, добрался до своей лежанки, упал. Более до утра не просыпался.

Утром события разворачивались следующим образом. Лодка аккуратно подошла к берегу, безжизненному и пустому, Бухтояров на резиновой лодке погреб, быстро и умело. Дожидаться конца этой переправы Грязнов не стал, задраился, отошел от берега, видно, знал рельеф, уже погрузился в какую-то яму. Лег на дно.

К тому времени благотворительный фонд «Свободная инициатива» потерял четыре пятых своей недвижимости, когда-то принадлежавшей ему при прошлых городских начальниках то ли на правах аренды, то ли просто так. Закончилась подпитка из Америки, интерес к авангардному искусству среди околокультурных менеджеров иссяк. Был бум, и не стало его. В главном офисе отключили электроэнергию, и бдительные инспектора внимательно отслеживали самовольные попытки подключения. Ни тебе горячих батарей, ни тебе бесплатной прочистки канализации. И только опасения новых руководителей городской культуры и идеологов нового этапа реформы, что в случае выселения на тротуары одной из центральных улиц города с помощью ОМОНа какой-нибудь художник в состоянии белой горячки плеснет на себя бензином и щелкнет зажигалкой, останавливали окончательное решение. И тогда, понимая, что случится это если не сегодня, то завтра, начальники «Инициативы» решили эту самую инициативу перехватить, как это они уже делали неоднократно и не без успеха.