Тройное Дно

Я в шхерах блукал один, без напарника. К острову этому, у него даже и названия не было, здесь таких тыща, вышел случайно, а когда понял, где я, и сообразил, как и куда уходить, увидел подводную лодку. Она стояла около берега, на отмели. Небольшая, выкрашенная в голубой цвет, с желтой полосой по борту. Видно, не бросовая, не ржа. Такую я видел в книгах. Малютка. Метров двенадцать длиной. А потом и команда нашлась. На берегу стояло двое в форменках советских, на меня кивали. Потом один как бы в рацию стал говорить. Я испытывать судьбу не стал, развернулся, движок с первого «дерга» взял и пошел. Повороты и фарватер вспоминал уже, как какой-то механизм. Вышел на чистую воду и только тогда увидал, что катерок за мной выходит. Мне показалось, что и его я никогда здесь не видел. Однако догонять меня не стали. Сами виноваты. Неосторожно они подставились. А может, это и не военные вовсе, а ученые. Только я решил молчать. Нынче времена невеселые. Хуже, чем при ГПУ. Был человек — и нет человека. Ни суда, ни следствия. Только дело открыто, дело подвешено, дело закрыто за отсутствием улик. Потом сочтут за естественную убыль населения.

Больше я в шхеры не ходил и ни про какие перископы ни от кого не слышал. Тем более, про подводные лодки.

А бомжей мертвых и раньше находили по берегам. Озеро большое, жизнь тут простая, но тонкая. Ты кормись, только за собой не гадь. Не надо гадить. Будь ты бомж, будь хоть «летучий голландец».

Вечные перья

Бабетта и Кролик завтракали. Рейс откладывался неотвратимо, и потому завтрак, затянувшийся, когда после кофе опять шампанское и котлета по-киевски для Кролика и грибы соленые для Бабетты, а к ним водка, утомлял, так как не было уже радости от дороги и ожидания облаков и солнца под крыльями надежной и целесообразной машины. Потом Кролик захотел икры, и ее принесли незамедлительно, может быть, из уважения, а скорее оттого, что в зале почти никого не было, только двое мужчин в углу кушали портвейн и еще один, в очень дорогом костюме, пил чай и почитывал газету. Кролик намазал икру на булку, маханул рюмку, но закусить не успел. «Разрешите автограф?» Это мужчина сложил газету, достал из дипломата журнал, где Бабетта с Кроликом на обложке, и протянул ему авторучку. Толстую, с золотым ободком.

Кролик — маленький, пузатый, с модной небритостью и свиными глазками. Бабетта — большая, манерная, гораздо выше Кролика. Вместе — дуэт-варьете «Профессура». Вполне известные артисты. Кролик протянул руку за пером, соображая, как бы посмешней написать, но в миг тщеславия и импровизации тонкая стрелка, вылетевшая оттуда, где волшебство на острие смысла, воткнулась ему в щеку. От неожиданности и боли Кролик хотел вскрикнуть, но не смог, потому что вокруг стрелки образовалось синее колечко кровоподтека, горло сдавил спазм, рука, дернувшаяся к злой занозе, повисла, и светящийся коридор принял артиста.

Все это произошло так быстро, что Бабетта едва успела рот раскрыть. Туда-то и влетела вторая стрелка из другой, невесть откуда появившейся авторучки, такой же элегантной и основательной, как и сам хозяин вечных перьев. Он положил их в дипломат, закрыл его, повернулся на каблуках и спокойно пошел к выходу.

Бабетта лежала, уткнувшись лицом в тарелку с пирожными, а Кролик откинулся в кресле и казался спящим. Вот только лицо его, посиневшее и отечное, разрушало иллюзию праздника жизни.

Ефимов не страдал от задержки рейса на Краснодар. Он так давно не был в аэропортах, да и вообще забыл, когда перемещался по небу и даже по земле, что совершенно отвык от вокзалов и аэропортов. Естественно, когда предложили «командировку на вольных хлебах», то есть без суточных и ночных, а дел-то всего — отвезти сертификаты, забрать другие — и обратно, но срочно, от силы на день можно задержаться, он тут же согласился. Начальники у Ефимова были жадноваты.

Самолеты, судя по сообщениям в новостях, изредка падали в этом году. И именно ТУ-154. Но для Ефимова это была машина из прошлого, безукоризненно надежного. И может быть, бывают самолеты и лучше, но в данный момент весь смысл существования его заключался в возможности дождаться посадки, откинуться в кресле и слушать рев турбин, чтобы затем в Краснодаре найти нужную фирму, обменять служебные бумажки, а после полтора дня болтаться по городу, переночевать в аэропорту и только потом вернуться в Петербург.

Зимой в аэропортах пустовато. Курортников нет. А летом даже почти неимущие граждане хотят добраться до Крыма. Туда лишь бы долететь, а дальше можно жить сносно. Менее состоятельные едут на поездах. Ефимов ходил вдоль парапета второго этажа аэропорта и смотрел вниз, наблюдая круговращение жизни. Внизу слонялись граждане и покупали мороженое, газеты и прочую чепуху. Не простаивали и «однорукие бандиты» в углу — призрак счастья. На втором этаже совершенно пустой видеосалон ждал посетителей, но, видимо, порноиндустрия «достала» граждан. Невыносимо и сладко пахло шашлыком из бара. Можно было спуститься, заказать, впиться зубами. Только потом, в Краснодаре, будет недобор по части развлечений. А на деньги такие можно в Краснодаре купить гораздо больше еды или иллюзий.

Курортов осталось нынче всего ничего. По одним танки прошлись, а другие стали кузницей заложников. «Пусты наши пляжи», — вспомнил Ефимов невесть чьи строчки.

И может быть, в это самое время его посетил дар отчетливого видения ближайшего будущего, потому что к нему приближался некто по фамилии Пуляев, на данный момент времени банальный вор. Ему-то лететь было совершенно необходимо, причем совершенно в любом направлении, а по прибытии в аэропорт назначения — добраться до одноименного города на первом же такси или рейсовом автобусе и лечь на дно. Пусть оно будет застелено бухарскими коврами, пусть газетами, лишь бы на него можно было лечь и упереть взгляд в потолок нового жилища, подразумевая над ним сияние Млечного Пути. Пуляев дефилировал по периметру зала ожидания неспешно, то поднимаясь наверх, то опускаясь на нижний уровень, где роскошные туалеты, зал прибытия и выходы наружу. В правой руке у него дипломат с труднопредставимой суммой в рублях. Миллионов пятьсот, взятых сегодня в кассе одной фирмы, при этом он не стрелял и даже оружия не показывал, так как показывать было нечего. Просто прикрикнул на дуру в окошке, а та на кнопку и не нажала, а может быть, и не было таковой. И людей в ту минуту не оказалось в аппендиксе коридорном — так, как он и рассчитывал, а после Пуляев вышел, сел в троллейбус и уехал. В трех остановках от места преступления он сошел, миновал проходной дворик, скверик, переулок и пересел на автобус. В аэропорту он вдруг сник. В принципе можно было взять билет в любом направлении и улететь. Но его смущала легкость, с которой он все проделал. Деньги брал в маске, которую после выбросил в урну. Одежду переменил в туалете. Под маской — усы клееные и полубородка, в которых он и ехал. В кабинке туалетной разорвал в клочки и выбросил, спустил воду…

Он решил не лететь. Мало ли что сейчас происходит на нейтральной территории между сыскарями и торговыми. Можно легко и непринужденно начать новую жизнь, но можно и оказаться на помойке с пулей в животе, а деньги уедут назад в служебной машине и успокоятся в надежном сейфе.

Пуляев решил взять мотор, уехать домой и затаиться на время. Вполне естественное и нормальное желание.

Грабил Пуляев в первый раз в жизни и, наверное, в последний. А найти его не смогли бы вообще-то никогда. Ни одного привода или задержания, а знакомство с ворами только как с соседями по подъезду. К тому же купюры разного достоинства и в пачках произвольной толщины еще не пересчитаны и недавно приняты. Свободен. Проснись и пой.

На Пуляеве — майка с серпом и молотом. Были еще туфли на высоком каблуке, это чтобы кассирша назвала рост сантиметров на пять больше.

Ефимов и Пуляев встретились у дверей зальчика, где меню на стене. Для командированного цена на блинчики с чаем показалась подходящей, а новоиспеченному ловцу удачи нужно было где-то посидеть, расслабиться.