Страница 5 из 11
Шебу и Тирид переглянулись. И по лицам Намтар читал их мысли: не понимали, как возможно такое, но верили.
...Каждому моему слову...
Лабарту опустился на покрывало, теребил разноцветные амулеты, привязанные к нитям бахромы на поясе Намтара -- осколки яшмы, лазурита и оникса. Намтар, прищурившись, следил за ним.
-- Красиво, -- сказал Лабарту и поднял взгляд. Волосы падали ему на лицо, вьющиеся, как у матери. -- Хочу такие!
-- Нет, -- качнул головой Намтар. -- Для тебя у меня другой подарок.
Порывшись в поясном мешочке, он вытащил амулет -- длинный заостренный кусочек лазурита, похожий на наконечник копья. Темно-синий, чистый, словно осколок вечернего неба.
Намтар завязал кожаный шнурок на шее у Лабарту, и тот сжал камень в кулаке, крепко.
-- Красиво, -- повторил он.
-- Это амулет для тебя, -- сказал Намтар. -- Носи его, не снимая, он будет тебе защитой.
Ребенок засмеялся и отбежал, по-прежнему не выпуская из рук лазурит. Тогда Намтар повернулся к Шебу и Тирид.
-- Завтра утром мы вместе переправимся через Евфрат, -- проговорил он. -- А затем наши пути разойдутся. Вы отправитесь на север, к Лагашу, я же пойду вниз по течению реки.
Он ждал вопроса, но они лишь молча кивнули и теперь сидели в тишине.
Знают, что все, что я хочу им сказать, - скажу сам. Что ж...
-- Я покину Шумер на время. -- Слова вырвались сами, но Намтар не жалел о них. -- Отправлюсь на Дильмун. Но пусть никто не знает об этом, кроме вас и вашего сына. Кроме вас нет у меня детей сердца, и только вам доверяю я эту тайну. Если случится беда, ищите меня там.
-- Да, хозяин, -- сказал Шебу. -- Мы никому не расскажем об этом.
2.
Солнце пылало над головой. Люди попрятались от жары, если и выйдет кто из дома до вечера, то лишь по неотложному делу. Завеса скрыла вход в храм, опустели торговые ряды, -- будто и не было все утро толчеи на базаре, будто не поднимались люди по ступеням к святилищу. Лишь возле дворца энзи остались воины, да храмовая стража у подножия лестницы, -- но и те стремились укрыться под навесами, спрятаться в зыбкой тени.
Тирид стояла на площади, одна. Но даже приди она сюда рано утром или перед закатом, когда город бурлит и кипит, -- толпа расступилась бы, давая дорогу, не смея приблизиться.
В этом городе она прожила пятнадцать зим. И странно, -- Тирид успела привыкнуть к кирпичным стенам, к городскому шуму, толчее и храмовым процессиям. Стала носить здешние украшения и одежду и даже думала все чаще на языке черноголовых. Давно уже ничему тут не удивлялась, не тосковала по степи, и кровь людей Лагаша стала привычной и знакомой.
Это потому что я сама себе хозяйка и со мной мой любимый. Потому что здесь вырос наш сын, и язык Шумера ему ближе, чем речь кочевников-марту. Потому что здесь мой дом.
Но пятнадцать раз разливался Тигр -- бурная, беспокойная река, так непохожая на воды Евфрата. Прошла дюжина лет и еще три года -- отмеренный срок.
Тирид прощалась с Лагашем. Это так легко -- вобрать в себя ослепительное небо, стены домов, сонную тишину полуденного города. Но где найти силы, чтобы проститься с Лабарту?
Я думала пятнадцать лет -- долгий срок, но пролетели они как один миг.
И сколько раз за эти годы Тирид сожалела, что сын ее растет так же быстро, как дети людей. Ведь пьющим кровь дарована бесконечная жизнь, зачем же ему так спешно взрослеть? Если бы он оставался ребенком еще хоть двенадцать, хоть шесть лет...
Но Лабарту вырос, стал мужчиной, и родители его должны исполнить волю хозяина, покинуть Лагаш.
Что толку тянуть с прощанием, ждать до вечера? Не лучше ли сказать все сейчас, когда кажется, что солнечный свет можно вдохнуть вместе с воздухом, а утренняя жертвенная кровь все еще пылает в жилах?
Тирид вздохнула и покинула площадь.
Жили они на окраине, ближе к берегу канала. Соседние дома давно пустовали -- прежние обитатели покинули их, и с тех пор никто не осмеливался селиться рядом с демонами Лагаша.
Тирид толкнула дверь, прошла сквозь полутемную комнату. Здесь витал запах городского жилища -- запах нагретых на солнце стен, тростниковых циновок, аромат умащений и едва приметный след воскурений. Тирид вышла во внутренний двор и остановилась возле очага.
Очажная яма была полна пепла, угли не тлели.
Тирид не помнила, когда разжигала огонь в последний раз. Бывало, она пекла тут лепешки, варила похлебку и готовила мясо -- хоть и не нужна ее семье человеческая еда, а все же приятна на вкус. Но в последние дни все было не до того, мысли витали вокруг другого. А кто теперь разожжет здесь огонь, кто станет печь хлеб?
Слезы подступили к глазам, и Тирид на миг зажмурилась, сдержала их.
Что толку плакать? Он вырос. Я не ослушаюсь хозяина.
По лестнице спустился Шебу, подошел, молча взял ее за руки. Слова теснились в горле, просились наружу. Но Тирид не заговорила. И без слов она знала, что Шебу уже сказал Лабарту все, что должен был сказать.
И теперь я...
Спрашивать, где сын, ей не было нужды. Пьющие кровь чувствуют друг друга, даже издалека. А сила Лабарту пылала, словно солнечные блики на воде, -- он был совсем рядом.
Тирид подняла взгляд на любимого, улыбнулась и кивнула. Шебу разжал руки, и она отстранилась, помедлила мгновение, а потом поднялась на крышу.
Лабарту сидел у самого края, смотрел вниз. Волосы его, не стриженные уже много лет, в беспорядке падали на плечи, -- темные, как у нее самой.
Мои волосы... Мой ребенок... Все говорят -- похож на меня...
Лишь когда она села рядом, Лабарту повернулся и улыбнулся, едва приметно, не обнажая клыков.
-- Шебу говорил со мной, -- сказал он.
Тирид попыталась уловить в его темных глазах хоть тень тревоги, но не увидела. Растерянность и печаль -- да, быть может. Но не тревога. Он был спокоен.
Как же иначе? Хозяин ведь говорил, что ребенок наш обретет невиданное могущество. Откуда же взяться смятению?
Да и разве не настало для Лабарту время жить одному? Двадцать лет ему, человек в эти годы -- уже зрелый воин, хозяин собственного дома, муж и отец. А для Тирид Лабарту все еще ребенок. Разве верно это?
Двадцать лет, но выглядел Лабарту едва ли старше тех, кто только-только перешагнул порог взрослой жизни. Как и Энзигаль... Должно быть, таковы все, кто рождаются демонами, все, кто вскормлен кровью.
Все говорят, "он похож на мать", но взгляд у него иногда -- точь-в-точь как у Шебу, словно видит он что-то, сокрытое от меня.
Да, тревоги не было в глазах Лабарту, но было что-то непривычное в его облике. Вроде, и одет как обычно: темная льняная рубаха, вышитая по рукавам и вороту, разноцветный пояс, длинные железные серьги... Их принес в дар купец из Киша, сказав: "Такое украшение пристало носить энзи. Да что там, даже лугалю всего Шумера оно впору!"
Да, все как обычно, вот только...
-- Где... амулет, что дал тебе Намтар-Энзигаль? -- спросила Тирид, и сердце замерло в ожидании ответа.
Лабарту поднял руку, словно хотел сжать амулет в кулаке, но тут же опустил ладонь. Лазурит, синий остроконечный камень всегда висел у него на шее. Но не сегодня.
-- Я потерял его, -- отозвался Лабарту. Говорил чуть виновато, но не опускал глаз. -- Должно быть, вчера, когда купался в канале, или... Но заметил сегодня утром -- нет его.
Страх задрожал в груди, но Тирид не выпустила его на волю, как прежде не выпустила на волю слезы.
Должно быть, это знак. Ребенок мой вырос, стал сильным. Могуществом скоро превзойдет и меня, и Шебу. Защита нашего хозяина больше не нужна ему. Да, это знак...
-- Отец говорил с тобой.