Смерть в рассрочку

— Ты иди, — обратился он к лейтенанту. — Все равно от этого головореза меня не защитишь. Нам поболтать надо. Постереги пока за дверью, чтобы не мешали.

— Как это вас угораздило, Семен Иванович? — сочувственно спросил Игорь.

— Не угораздило, а угораздили, — пошутил Жилин и сморщился от боли. — В первом слове имеется элемент случайности, а во втором ее нет. А теперь слушай и не перебивай.

Осторожно втягивая воздух и стараясь не напрягаться, он медленно заговорил:

— Помнишь, я тебе сказал, что хочу узнать, кто в какие игры играет с Масудом. Так вот, узнал… Мы несколько месяцев наблюдали за одним типом. Он то появлялся, то исчезал. Знали, что приходит от моджахедов. Но от кого, каковы его функции, полномочия, связи, не могли установить. Очень уж ловок был, шельма. А тут, когда ты охотился на Масуда, получаю сообщение из достоверного источника, что этот субъект как раз его эмиссар, человек из ближайшего окружения.

Подполковник замолчал, попытался поудобнее устроиться на постели, но лицо его исказила гримаса боли. И, оставив свою бесполезную затею, Жилин продолжил:

— На следующий день после твоего возвращения мы его взяли. Он даже не пытался сопротивляться. Спокойно так, с улыбочкой пошел с моими офицерами. Со мной поначалу разговаривать не хотел. Требовал встречи с представителями КГБ или ГРУ. Смеялся, говорил, что, хоть и находится у меня в руках, от него зависит моя карьера, а может быть, и судьба. Эта болтовня меня весьма заинтересовала. Ну, развязывать языки, как ты догадываешься, мы умеем. Раскололся и этот. И выяснились прелюбопытные вещи… Оказалось, что КГБ и Ахмад Шаха Масуда давно связывают коммерческие отношения. Те им — вооружение, боеприпасы и все другое, что надобно для боя. Эти — наркотики, драгоценности, валюту. Доверенным лицом и организатором обмена был тот самый подполковник, которого вы прикончили в пещере. Числился в ГРУ и работал на КГБ. Бежал потому, что ваши выяснили его роль двойного агента. Хотели с его помощью перехватить у КГБ этот бизнес. И перехватили, обошлись без подполковника. При этом думали представить все так, будто Масуд по-прежнему имеет дело с КГБ. А он попытал новых связников, и те, конечно, раскололись. Так вот. Две твои первые операции по уничтожению Масуда каким-то образом отменили люди КГБ, а последнюю — твое родное начальство. Зачем резать курицу, несущую золотые яйца?

Сообщение Жилина потрясло Игоря. На лице его отражались удивление, недоумение, презрение, гнев.

— Дело оказалось серьезнее, чем я предполагал, — говорил подполковник. — Отвез я к своему начальству в Кабуле этого эмиссара вместе с протоколом допроса и переводчиком. Переводчика они тоже оставили у себя. А когда вернулся обратно, здесь меня уже поджидала пуля. Именно здесь, в расположении. Хорошо, что приехал затемно. Будь посветлее, не пришлось бы нам сейчас разговаривать. Стреляли из бесшумки. Вчера приезжало ко мне начальство с сочувствием и намеком на отставку по ранению. Я тоже намекнул, что протокол допроса эмиссара и его собственноручно написанные показания снимались в двух экземплярах, им-то я отдал один. Отставки, конечно, не будет, но дослуживать придется в Союзе.

Жилин помолчал, передыхая, потом заговорил снова.

— Ты сейчас спрашиваешь себя, зачем я тебе все это рассказываю. Рассказываю потому, что ты порядочный парень. А порядочных людей в нашем отечестве остается все меньше. Их беречь надо. В данном случае беречь в прямом, физическом смысле… Эмиссар сообщил еще одну вещь. Одним из условий дальнейших деловых отношений с вашим ведомством Масуд выдвинул ликвидацию твоей группы. Очень уж за эти годы вы ему насолили, Масуд желает, чтобы вас направили в расставленную им ловушку.

Услышанное просто ошеломило Кондратюка.

— Я ведь вижу, как ты изменился за последнее время, — продолжал подполковник. — Задумываться начал. И пора. Понимаю, что служить этим сволочам — ты ведь не Родине, а им служишь — тебе будет невмоготу.

Чтобы не выплеснуть клокотавшие в душе чувства презрения, собственного унижения, вспыхнувшей ярости, Игорь только покивал головой, соглашаясь. Жилин молча ждал, давая ему возможность осмыслить информацию.

— Неужели наши примут это условие? — глухо спросил Кондратюк.

— Могут, — коротко ответил Жилин.

— Значит, надо сделать так, чтобы об этой намечающейся подлости узнало как можно больше людей.

— Так ведь пока ничего такого нет: ни подлости, ни предательства. Начнешь болтать, тобой займется военная прокуратура, и совершенно справедливо. Доказательств-то нет. Можешь, конечно, подставить под удар меня, что весьма нежелательно. И скажу тебе вот что. Я не вижу, как имеющимся у меня документам дать ход. Они исчезнут, испарятся в инстанциях.

— Я не могу оставить им на съедение ребят, — сказал Игорь.

— Чтобы были овцы целы и волки сыты, самое простое — расформировать твою группу. Об этом я, пожалуй, еще успею позаботиться.

— Но ведь можете и опоздать, — предположил Кондратюк. — Я все-таки не напрямую и без ссылки на вас предупрежу Марьясина. Он ведь останется вместо меня.

— Пожалуй, — задумчиво произнес подполковник. — Если ты ему веришь. И вот что. Надо, чтобы не ты ушел, а тебя ушли. Так будет надежнее. Сможешь это устроить?

— Да. У нас ведь исповедуется беспрекословное повиновение. А я попрошу у полковника Клементьева объяснений по поводу отмены приказа в последней операции. Такой наглости мне не простят.

— Наверное, — согласился Жилин. — Ну, иди, Игорь Васильевич. А то скоро придут меня на судно сажать. Ничего героического в этом нет. Еще увидимся. И здесь, и, надеюсь, в Союзе. Твой адрес я знаю.

— Я на всякий случай поставлю поблизости своих ребят, — сказал майор. — Мало ли что…

— Сколько у тебя бесшумных винтовок с оптическим прицелом? — задал подполковник неожиданный вопрос.

— Две.

— Так вот, прежде чем посылать сюда ребят, поинтересуйся, не чистил ли кто винтовку в последние трое суток.

Кондратюк нервно рассмеялся:

— Ну, товарищ подполковник! Вы сегодня, как фокусник, вытаскиваете кроликов из шляпы. И один жирнее другого.

— Если у меня в таком положении случится запор, вот это будет фокус!

—27-

— Ну, рассказывай подробно, Александр Маркович, о своем разговоре с сыном Анатолия Павловича, — сухо потребовал от своего заместителя Вашутин. Тот, ничего не убавляя и не прибавляя, изложил содержание беседы с Максимом Ермолиным.

— Значит, о шифровке его отца на мое имя ты умолчал, — выслушав, констатировал Иван Петрович. — А ведь он для того и отправил ее срочно, чтобы быстрее решить проблемы сына. И как тебе могло прийти в голову вербовать парня? Сын нашего товарища пришел к нам, чтобы мы помогли ему выпутаться из сети, а ты вместо того, чтобы рассечь ее одним движением, набросил на него еще одну.

— Не вижу здесь ничего такого, в чем бы мне следовало каяться, — пожал плечами Александр Маркович. — Это делалось в интересах конторы.

— А сделалось во вред, — жестко продолжал Ватутин. — И вред этот значительно больший, чем ты, видимо, себе представляешь.

— Если Ермолин действительно исчез, тогда конечно! — отозвался заместитель.

— Попросив Максима умолчать в ЦК о том, что мы знаем об этой гнусной истории, ты развязал им руки и, по сути, обрек его на смерть.

— От случайностей не застрахуешься, — несколько виновато развел руками Александр Маркович. — Кто же мог предположить, что за десять минут до прихода Максима Ермолина нашего куратора вызовут «наверх» и парень попадет к этой благообразной жабе, ставленнику КГБ?

— Допустимо считать случайностью мое отсутствие здесь в это время, — сказал Иван Петрович. — Но случай, который можно было предусмотреть, это уже не случай, а упущение по службе. Как я понял, ты еще не совсем уверен, что Анатолий Павлович исчез. А у меня на сей счет нет сомнений. Более того, его можно понять. В шифровке он лично меня просит позаботиться о безопасности сына. Но сына убивают. Какой вывод делает Ермолин? Только один: я его предал.