Смерть в рассрочку

Майор взял у лейтенанта бинокль и сменил его на наблюдательном посту.

Тимохин с Гамовым возвратились, когда Асадов уже ушел.

— Что думают о приказе старшие групп? — спросил Кондратюк.

— Михаил Владимирович, — почтительно назвал Марьясина полным именем Тимохин, — считает, что это правильное решение. Савченко сомневается, — ухмыльнулся он. — Конечно, вперед — это же ближе к дому.

— Дмитриевич сказал: «Правильно». Юрий Антонович передал через связного, что предпочел бы активные действия, — доложил Гамов.

— А идеи? — спросил командир и, видя непонимание на лицах прапорщиков, с легким раздражением пояснил. — Свои предложения кто-нибудь высказал? Я ведь для этого и интересовался их мнением, а не для того, чтобы они обсуждали приказ.

Тимохин с Гамовым переглянулись и одновременно пожали плечами.

— Понятно, — сказал командир и обратился к Тимохину. — Сейчас переоденешься в афганца и получишь задание. Давай по быстрому, Андрей.

Когда Тимохин предстал перед командиром в широких потертых шароварах, заношенном халате, затасканных ботинках, слегка грязноватой, одним концом спускавшейся на грудь чалме, Кондратюк окинул его внимательным взглядом и с улыбкой спросил:

— Где твое спецоружие?

Андрей откинул полу халата, под которым на поясе из ножен торчала ручка десантного ножа.

— Лейтенант Асадов ушел в кишлак пообщаться с местным населением, — сообщил командир. — Ты будешь его страховать. Спустишься до тропы, выберешь место, откуда лучше всего просматривается селение, замаскируешься и будешь наблюдать. Автомат разрешаю использовать лишь в том случае, если не будет другого выхода. Заметишь что-нибудь подозрительное, сразу возвращайся с докладом. Все. Иди.

В середине дня обладавший великолепным слухом прапорщик Владимир Омелин, на этот раз выполнявший роль радиста при командире, доложил Кондратюку, что снизу от тропы донесся какой-то неясный шум.

— Какого рода шум? — спросил майор.

— Пожалуй, удары о камни чем-то тяжелым и, кажется, голоса, — с сомнением ответил Омелин. — Может, и показалось. Хотя, был шум.

А минут через сорок вернулся довольный Тимохин с пятью наполовину заполненными водой флягами.

— Докладывай, — слишком спокойно, даже с некоторой ленцой в голосе приказал командир.

Все в группе знали, что эти интонации в голосе командира не сулят ничего хорошего. Знал и Тимохин, но возбужденный удачей не обратил на интонацию внимания и весело заговорил:

— Нашел я, значит, хорошее место. Замаскировался. Слежу за кишлаком. Там все тихо. Поглядываю и на тропу. Примерно часа полтора назад вижу: метрах в ста от меня из-за поворота тропы выходят «духи». Пятеро. Все с «бурами» на плечах. Держат их, как палки с котомками за спиной. Идут, болтают. Когда подошли ближе гляжу, у каждого фляга выпирает из-под халата.

— А может, мина? — прежним тоном спросил Кондратюк.

— Я сперва тоже так подумал, но один достал флягу и начал пить на ходу. А потом выплюнул на тропу глоток. Мне как будто в горло кость воткнули, дышать не могу. Даже в мозгу помутилось. Мы тут дрожим над каждой каплей, готовы собирать собственный пот, а они… Да может, еще нас же и ищут. Ну, когда подошли, не выдержал я, и прыгнут на них сверху. Автомат на месте оставил, чтобы желание не возникло воспользоваться. Да и даром нас учили, что ли, обходиться без оружия! Я их рубал ребрами ладоней по глоткам, ударами руки отключал, валил ногами. Только эти «буры» летели по сторонам. Ни один не успел выстрелить. И одежда, конечно, помогла. Хотя на соображение я им времени не дал, но думаю, при виде своего они подрастерялись.

— Заканчивай, — сказал командир.

— Ну, добил ножом. Оттащил трупы за скалу и — к вам для доклада. Воды ни глотка не выпил, только язык и горло смочил, чтобы проверить. Во всех — вода.

— То, что о товарищах позаботился, это хорошо, — медленно заговорил Кондратюк. — Пятерых душманов уложил — тоже будто бы неплохо. И, конечно, думаешь, что ты герой. Но ты не герой, — повысил голос командир. — Ты разгильдяй и мудак! Своей идиотской выходкой ты раскрыл расположение группы, и теперь нам надо уходить. Хуже того! О нашем существовании и районе действий моджахеды только догадывались, теперь будут знать. Даже самый тупой душман поймет, с кем они имеют дело, увидев твою работу. Не надо много мозгов, чтобы понять, — тут был только один шурави. А у них немало профессионалов, которые по следам этого побоища на тропе, по характеру ножевых ударов точно определят, что действовал только один человек. Так какого рода войска может представлять этот профессионал, этот безымянный страшный враг и, по твоему мнению, герой, — с недоброй иронией закончил он.

Багровый от неожиданно обрушившегося из него нагоняя вместо похвалы Тимохин стоял, опустив глаза, и только нервно поводил лопатками.

— Теперь вот что, — помолчав, снова заговорил Кондратюк. — Бери с собой Гамова и отправляйтесь уничтожить следы твоего безобразия. Затрите, насколько возможно, используя одежду душманов, кровь на тропе, засыпьте, если найдется чем. А не получится, оставьте больше своих следов. Трупы спрячьте в какое-нибудь углубление — слишком далеко таскать их некогда, завалите камнями.

Приказав Омелину спать, майор занял наблюдательный пост. Чрез бинокль он всматривался в безрадостную панораму лишенных всего живого скал — без единого кустика, без травинки, без клочка мха — и размышлял.

Душманы шли с «бурами». Следовательно, они не выслеживали группу. Вряд ли можно было предположить, что эти пятеро представляли собой идущую по его следу разведку. Посылать на такое дело людей со столь допотопным оружием — верх идиотизма. А руководители моджахедов не были идиотами.

Даже теперь, на шестом году войны, у афганской оппозиции, получавшей новейшее вооружение не менее, чем из десятка стран, Америки до Китая, не хватало оружия на всех бойцов страны с двадцатимиллионным населением. Пришлось извлечь из каких-то затхлых арсеналов тяжелые, как Фальконеты, древние, как фузеи, ружья времен англо-бурской войны — отсюда и название «буры». У них была очень большая отдача, надолго оставлявшая след на плече стрелявшего. Правительственные войска и органы афганского КГБ, вылавливая прячущихся среди мирного населения моджахедов, обнажали у мужчин плечи. Если обнаруживали синяки или потертости от лямок «лифчика», не помогали ни заверения в любви к власти к ниспосланному аллахом Кармалю, ни восхищение благородством шурави. Таких уничтожали на месте.

По всем правилам, выработанным опытом и здравым смыслом, после дурацкого налета Тимохина на душманов, нужно было немедленно уводить группу. Но тщательно проанализировав ситуацию, Кондратюк решил не отменять своего прежнего приказа и остаться на месте.

Вернулись Тимохин с Гамовым и по требованию командира подробно доложили, как выполнили задание.

— Теперь проверьте наличие воды во флягах, — распорядился майор. — Ту, в которой воды больше, оставьте здесь. Нас все же пятеро. Остальные Гамов с Омелиным передадут другим группам. Тимохин сменит Омелина на рации. Пусть отдохнет.

К пяти часам, встреченный возле тропы Омелиным, возвратился лейтенант Асадов, не добыв никакой полезной для Кондратюка информации. Ни агент Жилина, и никто другой в кишлаке ничего не знали, даже не слышали о беглеце. Ни один чужой человек в минувшие дни у них не появлялся, в горы никто из жителей не ходил. Когда лейтенант спускался вниз, возле кишлака его задержала хорошо замаскированная засада армейского спецназа. По описанию он не был похож на того, кого они ждали, говорил только по-таджикски, и его пропустили. Возвращаясь, он обошел засаду стороной.

—20-

Внизу, в долине, уже накапливались сумерки, а наверху, в горах, было еще светло, когда лейтенант Асадов заметил беглеца. Он же доложил командиру и передал ему бинокль. Метрах в трехстах впереди Кондратюк увидел человека в «эксперименталке» с подполковничьими звездами на погонах, с тощим рюкзаком за плечами. Он двигался сверху от уровня расположения группы Черных наискосок вниз по направлению к кишлаку. Шел медленно, его слегка пошатывало, но ступал твердо. Майор рассмотрел заросшее светлой щетиной лицо с запавшими от голода щеками, потрескавшиеся от жажды губы, однако маленькие глаза под мохнатыми ресницами обшаривали окрестность внимательно и цепко. По его медленным шагам и верным движениям было видно, что человек очень устал и держится из последних сил. «Потому и решил двинуться еще засветло, что дошел до крайности, — подумал Кондратюк. — С темнотой доберется до кишлака, где у него наверняка есть свой человек. Впрочем, может и не быть. Возможно, просто идет на риск в надежде забрести в дом, где стоят за душманов, и позаботятся о беглеце. А в форме и при звездах идет потому, что знает: моджахеды не станут стрелять в одинокого офицера, тем более в таком звании, когда за него живого в награду можно получить большие деньги. У них даже суммы расписаны по чинам и должностям».