Страница 46 из 68
Клочека как будто сразу подменили: ярость в глазах не потухла, но лицо как будто разгладилось, и даже руку он снял с эфеса меча.
-- Помилуйте, Ди Арси, не надо демонстрировать на мне вашу маску недовольного аристократа. Вам не идет.
-- Тогда и вы оставьте образ воплощенного гнева. Что случилось?
-- Еще одна девушка найдена мертвой, таким же образом, как и госпожа Нарау. Голова разбита. Брат девушки -- мой хороший знакомый, поэтому я узнал о случившемся из первых рук. И, вообразите себе, это именно та красотка, с которой вы так оживленно разговаривали и даже прогуливались по галерее третьего дня! После того, как вы расспрашиваете о гибели госпожи Нарау!..
Стар подобрался. Он очень смутно помнил девицу, с которой любезничал на очередном малом приеме в Элизиуме -- да кто их запоминает?.. Так, вроде бы, глаза у нее были серо-голубые, а волосы с рыжеватым оттенком. Росточку небольшого...
-- Уж не подозреваете ли вы, что я повинен в ее смерти?
-- Нет, вы сегодня весь день были на охоте. Однако вы так расспрашивали меня в прошлый раз, будто подозревали о чем-то. Ди Арси, если вы выгораживаете кого-то из своей свиты...
-- Я никого не подозреваю, Ормузд вас подери! -- рявкнул Стар, причем все-таки забылся и назвал не того бога. -- Неужели вы считаете меня таким человеком, чтобы я покрывал в моем окружении безжалостного убийцу?!
-- Я считаю, что вы -- человек результата, -- холодно произнес Клочек. -- Как и мой знакомый Гаев. Если вам нужен безжалостный убийца -- вы будете его покрывать.
-- О, я перебил немало народу -- но еще не поднялся до таких высот политики, чтобы спокойно отпустить мерзавца, разбивающего головы девушками! -- вскипел Стар. -- Должно быть, я не соответствую высоким стандартам, принятым в этом городе.
Игорь смотрел на него в упор, и некстати Стару вспомнился их давешний поединок. Потом Клочек склонил голову и произнес:
-- Прошу прощения, я и в самом деле судил поспешно. Если вы желаете вызвать меня...
-- Нет, -- мотнул головой Стар. -- Я понимаю, что вы расстроены гибелью сестры вашего друга. Расспрашивал я о несчастной леди Нарау лишь потому, что вести о безжалостно убитой иностранке заставили нас с Гаевым чуть не загнать коней по дороге сюда: мы испугались, что речь шла о леди Вии.
-- Дважды прошу прощения, -- Клочек снова кивнул. -- Я упустил из виду это соображение. Разрешите откланяться?..
Стар посторонился, пропуская его к двери. На пороге Клочек обернулся, и лицо его показалось сразу же очень старым.
-- Ей было всего пятнадцать лет. Понимаете, Ди Арси?.. Когда короля Ярослава сместили, по улицам Грозны нельзя было ходить молодым девушкам. Я не думал, что увижу что-то подобное в мирное время, в столице Священной Империи.
Когда он вышел, эти слова -- "пятнадцать лет" -- отозвались в голове у Стара набатом. Он схватился за ручку двери изнутри, как будто силился задержать Игоря. Как-то сразу все это вместе сложилось у него: и расколотая голова, и слова, будто бы фрейлина Нарау была очень красива, и возраст... и даже рыжеватые волосы безымянной для него покойницы.
Стар удержался и никак не проявил своего отчаяния наружно. Кто-нибудь из слуг мог заметить.
Как он сказал? "Я не стану покрывать в своей свите безжалостного убийцу". И ведь верил своим словам, идиот!
***
Шаманский обряд проводится на границе. Лучше всего границы во времени -- полдень или полночь. Между временами года тоже сойдет. Еще нужно взять маску. В Виином случае -- раздеться.
Вия знала, что символы много значат для духов -- по крайней мере, так ее учили. Последнее время она стала значительно сомневаться в этом. У одних шаманов обряды работали, у других -- нет. Не так важно одеть маску покойника, как сердцем принять свою смертность. Не так важно надрезать ладонь, как надорвать душу, впустить в нее иной мир.
Собственная душа иногда казалась Вии пустырем, перехоженной территорией, сквозь которую пролегали тропинки музыкантов, королей, нищих и сумасбродов. Со временем она начала находить в этом удовольствие.
Шаманка договорилась с эрцгерцогиней, что обряд они производить будут вечером, перед темнотой. Для этой цели был выбран небольшой домашний храм, ранее посвященный Одину, но потом очищенный в виду того, что крыша совсем обвалилась. Теперь крышу восстановили, но храм еще ждал освящения и пока никому не принадлежал.
Они расположились на мраморных ступенях перед алтарем. Когда-то в центре круглого углубления рос могучий дуб, теперь он засох, и молча корячился там, распространив ветви над храмом.
Две женщины устроились на одной из ступеней, причем эрцгерцогини пришлось повозиться, раскладывая свои многочисленные юбки. За сим нехитрым занятием Тереза Блауссвисс выглядела такой беспомощной, что Вии пришлось подавлять нечестивые желания ее внутренних личностей предложить свою помощь. Еще не хватало, чтобы приняли за бывшую камеристку.
Ступенью выше Вия расположила жаровню.
Итак, огонь был разведен, и после некоторого внутреннего колебания эрцгерцогиня вытащила из крошечной барсетки на запястье небольшой лазурный кулон.
-- Вот... это Карл подарил мне. И очень любил на мне видеть, как вы и просили.
Вия внутренне поморщилась: жаровня, в общем-то, не предназначалась для плавки золота. Потечет, прилипнет... Тут бы бросить в текущую воду... Но делать нечего.
-- Когда я вам скажу, вы бросите его в огонь, -- произнесла Вия спокойным, немного отчужденным тоном. -- Но до того запомните несколько вещей. Мы окажемся в месте, которое может показаться вам странным, а может оказаться и знакомым. Мы можем пробыть там долго, а можем вернуться в один миг. Вы не должны ничего бояться, там это бесполезно. Страх погубит вас и меня вернее всего. Кроме того, вы должны подчиняться всем моим приказам и следовать за мной след в след. Я знаю, что нужно делать; вы нет. Сможете ли вы сделать?
Эрцгерцогиня кивнула.
-- Все, что угодно, -- твердо сказала она.
-- Да, есть риск, что кто-то из нас не вернется оттуда. Или -- вернется не в своем уме. Такое случалось. Вы все еще хотите продолжать?
Эрцгерцогиня кивнула. Лицо ее вовсе не выражало уверенности, но решимость в глазах не истаяла.
-- Бросайте, -- сказала Вия.
И, когда золотая вещичка, сверкнув, полетела в пламя, Вия ударила в барабан.
Первый звук обухом ударил по нервам эрцгерцогини. От жаровни уже начинал подниматься дым, и Вия видела, как расширились ее глаза, как капли пота выступили на висках. Она начала бить один из ритмов, глухой, четкий. Не для рождения, не для исцеления, не на погибель, не на удачу -- на воспоминания.
Гехерте-геест дрожал в предвкушении, вился вокруг. Вот-вот он подхватит отделившиеся от тел души и понесет их туда, куда не добраться просто так. Тени шевелились по углам, и от этого столбы золотого предвечернего света, падающие в узкие окна, становились ярче.
Главное -- не отводить взгляд от этих женских глаз напротив, в которых ожидание и страх борются двумя драконами над океаном отчаяния. Тогда рано или поздно откроется проход, тайный лаз, узкая тропка в обход вековечный стены, что отделяет "это" от "того" и "нас" от "них".
Глаза Вии расширились тоже -- ибо в них ударил нездешний, яркий свет.
В мире духов тоже рос лес, но там уже наступила зима.
Зима прекрасна. Яркая буффонада зеленого лета, избыточная, где-то даже вульгарная пестроцветность осени сменяется изысканной элегантностью серо-белой гармонии. Легкая вязь звериных следов на снегу рассказывает никем до этого не слышимую повесть.
Гехерте-геест, похожий сейчас на Гая, только гнедой, а не вороной, нервно переступал тонкими ногами. Поехали, госпожа! Здесь не нужно бояться диких зверей: оголодавшего в берлоге медведя, сбившихся на зиму в стаю волков... Здесь нужно бояться самого леса.