Драконье Солнце

Еще у меня были холмы с засохшими и заросшими руслами ручьев, где ничего не стоило сломать ногу. И лес, в который тетя мне не разрешала ходить одному, но куда я, конечно, все равно убегал. И река, в которой так здорово было купаться, даже когда к концу осени она подергивалась тонким ледком. И были у меня папины книги, которые занимали три длинные, во всю стену, полки. Гораздо больше их лежало в отдельном чулане, пристроенном к его кабинету. По-моему, туда свалили все, какие вообще были в особняке. Часть, конечно, отсырела, другие изрядно погрызли черви, но и того, что удавалось прочитать, мальчишке хватало с избытком. Ко гда я стал постарше, я, помню, вынес все это добро на солнце, разобрал, просушил, и, прежде чем сложить обратно, обернул в плотную мешковину. Но это случилось уже незадолго до моего ухода из дома. А в тот день, который я по какому-то капризу памяти так отчетливо помню, тетя как раз застала меня за чтением особенно толстого отцовского фолианта - и погнала из кабинета веником, потому что считала меня слишком маленьким для постижения сложных премудростей, а сами эти премудрости - не подходящими для юного шляхтича.

Я, разумеется, ужасно обиделся, и спрятался за поленицей. Дрова лежали на каменном возвышении, около старого колодца (я их сложил сам), и я знал, что тетя туда ни за что не полезет - у нее болели суставы. Она, может быть, и догадывалась, где я притаился, но поделать ничего не могла, а кричать почитала ниже своего достоинства. Поэтому я был оставлен в покое. Я знал, что ближе к обеду мне придется выйти, чтобы заняться печью (для завтрака мы ее не разжигали, экономили дрова) - Рая еще слишком мала, и, если я не помогу, тетя будет сама орудовать тяжелым ухватом, а ей это нельзя. Я же для своих шести лет был мальчиком высоким и крепким.

Однако пока у меня было около часа, когда я мог посидеть спокойно, помечтать и поразмышлять над прочитанным. Конечно, еще лучше было бы уйти в лес, но теперь мимо тети незаметно не проскользнешь, а если она меня увидит, то непременно будет читать нотации...

Вдоль бревна по каким-то своим делам неспешно ползла гусеница. Таких я в наших краях не видел: гусеница была зеленая, с красными и желтыми тонкими полосками вдоль спинки. Пушистая. Волоски тонкие, серебристые. Я задумался, зачем гусенице нужны волоски. Может быть, для красоты?.. Или она ощупывает ими все вокруг - как ощупывают все языком змеи? Тетя Ванесса считала, что раздвоенный язык змеи - это ее жало, но я-то знал, что это не так: в книгах отца было написано, как все на самом деле. Да, но тогда зачем гусенице волоски на спине - что можно ощупывать в небе? Или она ощущает потоки воздуха?

Я так глубоко задумался, что вздрогнул, услышав крик тети Ванессы:

-Райн! Райн, куда ты подевался, негодник!

Это что-то новенькое! Неужели тетя решила отступить от своих принципов?.. Скорее мэр Толкова начнет бесплатно раздавать на улицах еду беднякам.

-Райн! Мама приехала!

Мама! У меня от радости перехватило дыхание. Приехала мама, и теперь уже, конечно, нельзя терять ни минутки времени на всякие дурацкие прятки и нытье.

Я выбежал из-за моего надежного укрытия, стремглав пронесся через двор и бросился на шею высокой женщине в пропыленном дорожном плаще. От нее пахло полынью, цветами и чесноком - запах магии и путешествий. Самый лучший аромат на свете.

Мул ее Лентяй смирно стоял у ограды, и я мельком подумал, что надо потом дать ему морковки - он привез маму домой живой и невредимой.

-Райн! - белозубо рассмеялась мама. - Какой большой вырос!

Мама у меня очень красивая. Как здорово просто смотреть на нее, и зарываться лицом в ткань капюшона у нее на плече, и чувствовать, как она крепко держит меня сильными руками.

-Совсем тяжелый стал, мне тебя не поднять! - мама опустила меня на землю. Это она так пошутила. Мама могла поднять все что угодно.

-Мамочка! - это сестра, Рая. Ей было всего четыре года и она, хотя вышла из дома вместе с тетей Ванессой, не сумела меня обогнать, прибежала второй.

Она просто обняла маму за ноги, и мама, весело смеясь, схватила ее и подкинула вверх. Сестра завизжала от восторга. Они с мамой такие разные: мама большая, сильная, волосы у нее темные и отливают рыжим, глаза карие, а кожа загорелая. Сестренка маленькая, белокурая, лицо у нее совсем светлое, а глаза голубые. Она похожа на отца... так же, как и я. Так здорово было смотреть на них вместе! Говорят, что есть семьи, в которых мама не пропадает на полгода.

Тетя Ванесса стояла рядом, поджав губы. Я видел: она считает, что маме надо сперва отдохнуть, переодеться с дороги, а потом уже радоваться встрече с детьми. Да и вообще, столь бурное проявление чувств никак не подобает шляхетской семье. Истинные шляхтичи дают волю эмоциям в битве, но никак уж не в любви.

Однако она молчала. Она тоже радовалась, что мама приехала. Тетя Ванесса сама рассказывала мне: когда отец решил жениться, она, его старшая сестра, была против. Кто, позвольте спросить, его избранница?.. Какая-то странствующая знахарка, да еще, может быть, ведьма! Мало того, что незнатная, - опасная! И без того на отца смотрели косо, как на чернокнижника - а с этой спутается, так еще неизвестно в чем обвинят...

Тетя Ванесса оказалась совершенно права. Но все-таки она тоже радовалась, когда мама приезжала.

...А еще страннее, что мама никогда не перестает улыбаться. Она всегда улыбается. Тетя рассказывала, что и на папиных похоронах...

...И когда ее вели на костер, ослепленную, обессиленную, с переломанными руками, она, говорят, смеялась в голос...

Фьелле из Черного Леса

Темнота. А затем свет. Свет - это плохо. Это значит, что кто-то придет за мной. Кто?... Они опять будут обижать Сестру. Это нехорошо. Сестру нельзя обижать.

-Кроха!

За светом приходит голос. И тепло. Это Сестра взяла меня на руки.

-Привет, кроха! Ну, как спалось сегодня?.. Погоди, сейчас сестра тебя покормит...

Нет. Не так. Это не свет. Это солнце. Уже утро. Точно, утро. Значит, ночь прошла. Это хорошо, потому что ночью приходят охотники.

-Ну вот и замечательно... как, не соскучилась без меня? Смотри, что я тебе принесла...

Сестра дает мне вкусную белую штуку. Бывает две вкусных белых штуки: одна жидкая, а другая твердая. Которая жидкая, Сестра дает мне каждый день, а которая твердая, я только раз попробовала. Сестра очень сердилась. А потом она дала мне других штук. Они были вкусные, даже еще вкуснее, но мягкие. А я хочу твердого.

Она дает мне жидкую белую штуку. Я уже знаю, как правильно пить из кружки, чтобы сестра меня хвалила. Это трудно: надо обхватить кружку двумя руками, поднять ее и наклонить, так, чтобы белая штука текла прямо в рот. Раньше Сестра наливала в блюдечко. Так было лучше. Но Сестре нравится, когда из кружки, а мне нравится, когда сестра улыбается.

...Сестра вся бело-желтая. И глаза зеленые. А я красная, не такая совсем. Те тоже все желтые. Они называют меня "звереныш", а Сестра называет - Кроха. А Сестру они называют "Фьелле". Когда они рядом, Сестра плачет. Это плохо. А сейчас утро, значит, до следующей ночи они не придут. Это хорошо.

-Ну, что мы будем делать сейчас?.. - говорит Сестра. - Поиграем?..

Как хорошо! Свет золотой. Сестра улыбается. Мы будем играть. Я так рада!

Я даже открываю рот и говорю: "Поиграа...". Дальше не говорится.

-Молодец! - сестра снова обнимает меня. От нее пахнет мылом. - Так мы сделаем из тебя человека, Кроха!

Мне становится совсем хорошо. Когда Сестра говорит так, значит, все очень-очень здорово.

Астериск Ди Арси.

Наш дом не чета новомодным замкам. Те, конечно, строят такими большими, что шпили на вершинах остроконечных крыш задевают облака, но камни их чистые и темные, лишенные аристократических трещин и благородного налета мха. Родовое гнездо Ди Арси заложили давно, в ту пору, когда еще не было осадных башен, а военная наука только-только отходила от освященного пращурами принципа "стенка на стенку". Тогда честному бенефициарию, чтобы оборониться от врагов, хватало земляного вала, укрепленного кольями. А всего замка и было, что одинокая башня в два этажа. И пара хозяйственных сараек рядом.