Страница 34 из 92
Мы с Раей послушно (еще бы!) запрыгнули на папину кровать.
Рая тут же прижалась к матери. Та достала из подвесного кармашка на поясе маленький гребешок и начала расчесывать золотистые кудри сестренки. Мама очень любила укладывать ее волосы, и. что еще важнее, Рая тоже это обожала до безумия. А отец стал рассказывать. Мы - все трое! - внимательно слушали...
Я точно не помню, что из известного мне поведал отец, что позже я вычитал в его книгах (там столько было пометок на полях, что у меня всегда было ощущение, будто я не читаю книги, а это отец говорит со мной своим удивительным голосом), и уж подавно не могу вспомнить, что в точности он рассказал мне именно тем вечером. Но я хорошо помню одну его фразу, и глаза, выцветшие почти до белизны (я похож на отца, но мне говорили, что у меня глаза все-таки поярче):
-Запомни, Райн... Завтра - это такая хитрая вещь, которая никогда не наступает. Вечности не существует. То есть она слишком велика, и потому человек представить ее не может. Поэтому на вечность загадывать все равно нельзя. Стоит вести себя так, как будто этот миг - центр и смысл жизни. Иначе ничего стоящего ты не сделаешь.
Не сказать, что я эти слова понял. Просто мне запомнился его тон, серьезный, спокойный. И запомнился вес его руки, лежащей на моей макушке. Руки у отца были большие и сильные. Даже болезнь на это не повлияла.
Это был последний счастливый вечер.
На следующий день мать уехала в столицу, просить короля о помиловании нашего рода. Мы ведь почему так обеднели?.. Наша семья уже несколько поколений была осуждена. Мы жили в деревне, которая принадлежала нам, но даже собирать с крестьян налоги мы были не вправе. Все шло королю. У нас не было денег, чтобы пригласить к отцу лекарей. Правда, мама сама была целительницей, и она как-то сказала мне (гораздо позже), что тут уже все равно ничего не помогло бы. Но все-таки у нее была надежда - быть может, кто-то более умный и опытный, чем она, нашел бы способ, спас бы отца... Говорят, что любящие женщины не отступают никогда.
Вот она и поехала в город. Но ничего не добилась. Вернулась без пользы, уже через три месяца. И попала только на похороны отца. По словам тетушки Ванессы, на них она улыбалась... или я уже об этом говорил?.. Я ничего не видел: лежал дома с воспалением. Думали, придется ногу отрезать... Ничего, не отрезали. Даже не хромаю с тех пор. Не надо было, конечно, бросаться защищать отца. Теперь-то я это понимаю. Все равно пятилетний мальчик ничего не может поделать, когда вся деревня является с вилами по душу того, кого считают чернокнижником и шаманом, наславшим на деревню чуму (в нашей семье чумой никто не заболел... стало быть, поэтому?..). И отца сожгли на деревенской площади. Этого я не видел, слава богу. А вот мать сжигали в Толково - ближайшем городе. И было мне в ту пору десять лет, и был я совершенно здоров, настолько здоров, что проделал сам весь путь до Толкова, вместе с Раей, причем сестренку приходилось иногда брать на руки. Мы надеялись, что мы сможем что-то сделать... не смогли, конечно. Хорошо еще, что нас самих не сожгли, как детей ведьмы.
С приговором я не согласился бы ни за что, но вывод суда был отчасти верен. Если отец чернокнижником никогда не был, он был просто книжником, то мама действительно являлась ведьмой. Одной из тех, кто помнил Древних Богов, и призывал их, и практиковал магию древних легенд, и мог, при стечении благоприятных обстоятельств, творить настоящие чудеса. Но это магия чисто женская, поэтому мама никогда не учила меня ей. А у Раи ни малейших способностей не было. Поэтому мамино искусство погибло вместе с ней в пламени костра, вознеслось с дымом к Извечному Небу, в которое она верила. Возможно, что мама была последняя. Или одной из последних. Во всяком случае, она мне никогда не рассказывала о других. Однако справедливость обвинения меня не утешала. Наверное, она бы не утешила меня, даже будь моя мама злодейкой, даже применяй она и в самом деле свою силу во зло. Ведь она была мамой!
...Я не плакал, сидя у очага в хижине сумасшедшей. Я просто смотрел на огонь, и думал, что приступы учащаются. Мне не хотелось в это верить, но вот... за первый год было только два. А в нынешнем году этот приступ уже четвертый. Может быть, и пятого я дождусь очень скоро... по крайней мере, скорее, чем мне бы хотелось. Как быстро они станут такими частыми, что будут мешать мне вести привычный образ жизни и начнут заметно сказываться на моем самочувствии между ними?.. Я проверял себя, как мог, пока прибирался в хижине. Пока никаких признаков слабости или сильного нездоровья не заметно. Ну, подташнивает чуть-чуть, когда разгибаюсь резко, так это после удара головой более чем естественно. Ну и горло немного побаливает... так и это вполне объяснимо.
Ночью я спал на той лавке, на которой проснулся, а сумасшедшая - на другой, с куклами. Отодвинула их просто к стенке и легла.
Я совру, если скажу, что спал плохо. Я спал хорошо, но думал о безумии, которое не приносит облегчения, и о полной луне, что светит через верхушки сосен, и о родном доме, куда не могу вернуться. И о могиле тети Ванессы, и о других могилах, которые поглотило измененное время, и о маленькой пещере у Благословенного Источника, где ничего - ничего! - не изменилось, и, вероятно, очень долго ничего не изменится.
Перед тем, как заснуть, я еще подумал - вот странная мысль! - что кто-то сейчас поет обо мне. Немного даже смешно. Кто бы мог сложить такую песню?
Утром я проснулся, позавтракал тем, что было у меня в сумке, и, оставив сумасшедшей почти все деньги (по городским масштабам не так много, но для деревни сумма значительная), вышел за ворота ее садика. Вот они горы впереди - не поймешь, не то в самом деле есть, не то парят над лесом, не то вообще на небе нарисованы. Проверим?..
Я специально встал совсем рано, чтобы ни с кем не встретиться. Не хотелось мне разговаривать с деревенскими, и уж подавно, не хотелось наткнуться на вчерашнего Альбаса-племянника. Но не успел я миновать первый дом (как уже было сказано, хижина Хельги стояла на отшибе), как заметил "засаду". На завалинке у ограды, где висели глиняные горшки - зрелище, виданное мною в любой стране и в любом климате - сидел мой новый знакомец.
-Господин... - начал он. Видно было, что говорить со мной ему тяжело: слова падали в синеватую утреннюю тишину, как камни. - Господин, может быть, вы все-таки передумаете?.. Вы ж хороший человек, я ж вижу. Разве ж вам не жалко ее?..
-Альбас... - что сделал бы на моем месте истинный шляхтич?.. Наверное, высокомерно задрал бы подбородок и прошел бы мимо. Впрочем, истинный шляхтич просто не смог бы оказаться в такой ситуации. Начать с того, что аристократам и вовсе не полагается наемничать - по крайней мере, когда ремеслом не является битва. По этому поводу матери пришлось выдержать немало разговоров с тетей Ванессой, а когда мама умерла, тетя Ванесса уже молча мирилась с тем, что мне приходится работать. Гордость гордостью, а есть-то надо.
-Альбас... - начал я. - Поверь мне, я рад бы тебе помочь. Но мое искусство не всемогуще. Есть вещи, которых оно сделать не может. Но ты сам вполне можешь помочь старой Хельге, и если...
-Если ваша тетка одержима демонами, я могу исцелить ее, - вдруг прервал меня сильный, чуть с хрипотцой, но чистый голос. Я знал его: это он кричал тот страшный крик со стен города Адвента несколько ночей назад. Это был голос сумасшедшей шаманки.
Откуда она выехала, я не видел. Но она спрыгнула со спины вороного жеребца совсем рядом с Ди Арси - кожа ее тоже казалась в сумерках до странности темной, как и тогда на башне, в свете факелов. Неподалеку - ага, теперь я понял, откуда - со стороны ручья! - вышла из леса гнедая кобыла. На ней сидел Ди Арси. Выследил-таки... Да, конечно, я не слишком-то путал следы, но я очень надеялся, что хотя бы неделя в запасе у меня есть. Ведь ему же надо было сначала понять, что я обманул его... сам бы он не разобрался, если уж сразу не заметил. Значит, кто-то подсказал. Те самые "знающие люди", про которых говорил ему я, или шаманка? Но почему она вдруг стала ему помогать, и почему, если уж на то пошло, они нашли меня так быстро?