Своих не сдаю

— Как не верите? — угрюмо спросил Снегирев. — Там же в деле мои показания, есть и чистосердечное…

— Читал, читал, как же, — охотно подхватил следователь. — Действительно Вы очень полно, ничего не утаивая, описали эти печальные события. Но, повторюсь, вины Вашей я в происшедшем не усмотрел! Вам что инкриминировали?

— Умышленное убийство, конечно, — отводя взгляд, глухо выговорил подследственный. — Что же еще?

— Боже ж, мой! — с искренним негодованием воскликнул Шинников. — Да где они только это увидели! Да в суде такое обвинение лопнет, как мыльный пузырь, уж поверьте моему опыту! Причинение тяжких телесных повреждений! Вот мое слово! Причем по неосторожности! И никак иначе!

— Как? Старик ведь умер? — с робкой надеждой глядя на следователя произнес Андрей, ему очень хотелось верить этому человеку, до того хотелось, что все поучения бывалых сидельцев, услышанные в камере, мгновенно вылетели из головы. «Не верь ментам, не ведись на их уловки, думай только своей головой. Верь только себе! Стелят-то они мягко, вот только спать жестковато выходит! Не верь!» Но как же не верить, если вот, вдруг, как по мановению волшебной палочки замаячил выход из того тупика в который нежданно негаданно загнала его жизнь?!

— Умер? — презрительно скривился следователь. — Конечно, умер! После того, как его добил Моргенштейн! Еще бы! Только ты-то здесь причем, дурья твоя башка? Ты ведь этого чеченца только ранил, и то случайно! Убил его не ты, а Моргенштейн!

— Не Моргенштейн, Погодин… — автоматически поправил следователя Андрей. — Моргенштейн вообще не стрелял. Погодин и Балаганов их убивали. Балаганов тогда погнался за тем, который убежал, а Погодин как раз выстрелил старику в голову. Но он и так бы наверно умер, я ведь ему легкое прострелил… Он уже весь синий лежал, задыхался…

— Да плевать! Ты что, пророк? Что ты заладил: «Умер бы! Умер!» Как ты можешь это знать наверняка? Может, выжил бы! Да и в любом случае, закон есть, а он четко определяет: в данной ситуации ты причинил потерпевшему Асалханову тяжкие телесные повреждения. Даже не повлекшие в последствии смерть. Убил то его Погодин. Пока он не выстрелил ему в голову, Асалханов был жив, так?

— Выходит, что так… — задумчиво произнес Андрей.

— Значит, только тяжкие телесные, а это уже совсем другая статья и совсем другие сроки. Здесь все ясно, поехали дальше. Ты же стрелял не конкретно в Асалханова, так? Ты даже не знал в тот момент, что он вообще существует на свете. Значит деяние не умышленное, правильно? Ты стрелял по не выполнившему требования об остановке для проверки транспортному средству, с целью его задержать. По транспортному средству, понял? По колесам, по мотору! Не по находящимся внутри людям. Так?

— Я испугался тогда, — смущенно потупился Андрей. — Мы ведь арабов-наемников ждали. А они, те еще вояки… Душа не на месте была. Когда командир «огонь!» крикнул, я ближе всех к машине был. Ну, думаю, все, звиздец! Сам не помню, как стрелять начал, а уж чтобы целиться куда-то конкретно, такого вообще не было…

— Вот я и говорю, — гнул свое следователь. — Типичное ранение по неосторожности. Целился в машину, а попал в человека… Самый обычный несчастный случай! Умышленным убийством даже не пахнет! А учитывая положительные характеристики, активное участие в контртеррористической операции и прочую лабуду, я думаю, можно твердо рассчитывать на условный срок.

— Не может быть! — в волнении подскочил со стула Андрей, искательно заглядывая в водянистые ничего не выражающие глаза следака. — Вы, правда, так думаете?! Так действительно можно сделать?! Да я Вам по гроб жизни благодарен буду! Все что угодно для Вас сделаю! Мама каждый день за Вас Бога молить будет! Только помогите! Нельзя мне в тюрьму! Мама старенькая уже, больная, ей работать нельзя, а у меня сестренка меньшая растет, невеста уже. Как они без меня? Помогите, прошу, век благодарить Вас буду!

— Тихо, тихо, — замахал на него руками Шинников. — Ты еще на колени тут бухнись! Это же просто моя работа, следить, чтобы в тюрьму садились те, кто это заслужил, а невиновные, соответственно, были оправданы. А ты, Бога молить! Дурачок ты еще, молодой… А благодарить тогда станешь, когда на суде по меньшему пределу получишь и к мамаше своей вернешься, понял?

— Понял, — быстро закивал головой, преданно глядя на следователя, Андрей.

— Ну и хорошо, — посуровел лицом тот. — Давай теперь решать, как лучше нам с тобой поступить, чтобы из этой истории с меньшими потерями выпутаться.

Весь превратившись в слух, Андрей сидел на стуле подавшись вперед, не сводя с Шинникова оживших, заблестевших глаз. Он уже полностью доверял этому человеку, готов был выполнить все, что пожелает вернувший ему надежду следователь. Старый, как мир, но до сих пор сохранивший свою убийственную эффективность прием вхождения в доверие через сплетение интересов, создание у противника ложного ощущения общности целей и задач, как всегда подействовал отменно. Шинников в душе довольно ухмыльнулся, поздравляя себя с верно выбранной тактикой, так быстро давшей нужные результаты, усилием воли удержался от желания довольно потереть руки и перешел в решительную атаку.

— Для того, чтобы мы с тобой смогли справиться со сложившейся ситуацией, необходимо предъявить суду истинных виновников.

— Истинных? — удивился Андрей.

— Ну да! Настоящих! Не ты же, вчерашний студент, практически добровольцем пошедший защищать Родину, устроил эту кровавую бойню! Ее устроили другие люди, которые сейчас всячески изворачиваются и лгут, пытаясь перевалить свою вину на безответных стрелочников вроде тебя! Вот до них-то и надо добраться!

— Да, я помню, — медленно проговорил Андрей. — Прежде чем отдать приказ о расстреле, капитан несколько раз выходил на связь с оперативным. Еще требовал уточнить приказ… Да, точно! Ему же приказали расстрелять чеченцев! Надо выяснить, кто этот приказ отдал, и тогда…

— И тогда ты сядешь до конца жизни, — замороженным голосом прервал его следователь, мысли арестанта неожиданно потекли в совсем ненужном и небезопасном направлении, это надлежало немедленно пресечь, иначе могли разом пойти насмарку все предыдущие старания. — А жизнь эта будет очень короткой, до первой ночи в камере. Утром выяснится, что ты так неудачно свалился с верхних нар, что сломал себе шею, можешь мне поверить.

— Но…

— И никаких «но»! Если хочешь жить, забудь о том, что кто-то сверху отдавал какие-то приказы! Это не твой уровень, не твоего ума дело! К тому же, ты ни в чем не можешь быть уверен. Разве ты слышал, что именно передали из штаба Моргенштейну? Так о чем разговор? Ты просто думаешь, что ему отдали такой приказ, потому что он сам об этом говорил. Вот и все. Но слова и мысли к делу не пришьешь, понял? Выкинь все это из головы! Твой уровень — это Моргенштейн. Он был твоим непосредственным начальником, старшим по званию и должности, значит, несет полную ответственность за происшедшее. Ясно?

— Ясно… — неуверенно протянул арестант.

— Поэтому, нам надо намертво закрепить в деле это положение! За все случившееся несет ответственность капитан Моргенштейн, — тяжело и раздельно, будто вколачивая каждым словом в смерзшуюся неподатливую землю бетонную сваю, пристально глядя в глаза Андрею, произнес Шинников. — А для этого, ты сейчас под протокол сообщишь мне, что приказ о расстреле задержанных чеченцев капитан Моргенштейн отдал до сеанса связи со штабом. Просто приведен в исполнение он был чуть позже, из-за неготовности в тот момент исполнителей. Все! Сообщишь это мне сейчас под протокол, потом подтвердишь в суде и можешь твердо рассчитывать на условный срок.

— Но ведь это неправда… — растерянно произнес Андрей. — Я, конечно, не слышал, что там говорили капитану по рации, но слышал, что он отвечал. Он несколько раз переспрашивал, удивлялся… Мы все удивились, чечены явно боевиками не были… Капитан после сказал, что, наверное, это их связники, или разведка, под мирных маскируются. А расстрелять приказали, чтобы боевики не смогли пленных отбить. Мы потом всю ночь дрожали, думали, вот сейчас нас вахи долбить начнут. И не уйдешь — приказа нет. Лейтеха, ну Балаганов, говорил, что нас как живцов используют… Я ведь рассказывал уже…