Своих не сдаю

Хамзат с благодарностью глядел на Салеха, все-таки он в нем не ошибся и уж кем-кем, а твердолобым фанатиком вроде его одноклассника араб не был. Апти огорченно помотал головой, ожег старого друга презрительным взглядом и отвернулся к стене. Видимо, такой финал их беседы тоже ожидался, потому он довольно быстро смирился с принятым решением, не пытаясь больше кидаться лозунгами великого джихада. Пора было переходить к практической стороне дела, и чтобы не длить вовсе не приятный визит больше необходимого Хамзат, косо глянув на отвернувшегося к стене Апти, сразу взял быка за рога.

— Короче, сколько вы хотите? — прямо спросил он Салеха.

Араб коротко усмехнулся и, не ломая больше комедию, жестко глядя хозяину дома в глаза, огорошил его вовсе невозможной суммой:

— Двадцать тысяч. Долларов естественно.

— Это не реально, у меня нет таких денег, — сглотнув вставший в горле ком, протянул Хамзат.

Такого поворота он не ожидал. Хамзат искренне надеялся, что сможет откупиться символическим взносом «на общее дело». Однако улыбчивый араб зарядил такую сумму, что для того чтобы ее выплатить пришлось бы полностью свернуть только начавший приносить доход отлаженный бизнес, продав и машину и все оборудование маленького, надежно укрытого в укромном месте, перегонного заводика.

— Это только твои проблемы, дорогой. Найди! — безразлично глядя по сторонам, через губу процедил Салех.

— Найди! Где же я вам найду?! Вы меня, наверное, с кем-то спутали! Я не миллионер! Не этот, как его, Березовский…

— Э-э, дорогой, кого обмануть хочешь? — недобро качнул головой араб. — Нефть в бензин перегоняешь? Перегоняешь? Нефть где берешь? В нефтепроводе дырку провертел и качаешь. Денег за это не платишь… Бензин куда деваешь? В Грозном продаешь… За деньги продаешь! Так? Так! Значит, деньги есть? Есть!

— Да какие там деньги?! Слезы одни! Ну пять тысяч я бы еще собрал. Но уж никак не больше, никак…

— Двадцать, дорогой, двадцать. На святое дело жалеть денег нельзя. Деньги еще наживешь, а жизнь она одна.

— Не хочешь платить — собирайся, пойдешь с нами. Будешь в нашем отряде сапером! — злобно прошипел из угла Апти. — Знаешь, как у нас работают саперы? Нет? Когда мы подходим к минному полю, и нам надо пройти на другую его сторону, сапер отдает свой мешок и оружие другому и идет вперед, остальные ждут: подорвется, не подорвется… Если не подрывается идут за ним точно по следам. Если подрывается, дальше идет следующий. Саперов всегда не хватает! Не хочешь давать денег, возьмем тебя в саперы! Хоть такую пользу принесешь своему народу!

Хамзат растерянно и беспомощно оглянулся на араба. Тот, делая вид, что чем-то ужасно заинтересовался на потолке, тихонько насвистывал, глядя вовсе в другую сторону.

— Все хватит болтать! — подскочил, нервно дергая автоматом Апти. — Ночь на исходе, а нам еще идти. Десять минут тебе, собрать вещи! Мы забираем тебя с собой.

— Ладно, — тяжело и глухо, будто из-под толщи ледяной воды вымолвил Хамзат. — Я заплачу, я найду деньги. Только придется подождать, сейчас такой суммы просто нет.

— Десять дней, — жестко произнес Салех. — Я не сторонник методов моего друга Апти. Он еще очень молод и потому горяч. Но то, что он рассказывал тебе про наших саперов абсолютная правда. А минных полей теперь много. Мы часто теряем своих братьев, которые очень дороги нам. Ты не дорог мне, я с удовольствием пустил бы тебя на минное поле вместо человека, с которым вместе ел хлеб и дрался с неверными. Помни об этом, когда будешь искать деньги.

— Хорошо, я буду помнить, — пристально глянув в глаза друга детства, произнес Хамзат. — Я понял, что вы хотите отнять у меня деньги, которых нет, иначе отнимите жизнь. И про срок я тоже понял.

Апти, внезапно смутившись, отвел взгляд и наклонил голову, пряча лицо. Видно и ему нелегко дался этот ночной визит в гости к бывшему однокласснику. Уловив неуверенность и смятение в душе напарника, араб, не давая ему времени на проявление слабости, жестко продолжил:

— Как соберешь деньги, принесешь их брату Апти, Ахмеду Талалаеву. Помнишь его?

Хамзат, занятый своими невеселыми мыслями, утвердительно кивнул.

— Хорошо. Вот ему и отдашь всю сумму, а уж он знает, как нас найти. Смотри же, срок начинается с сегодняшней ночи. Не будет денег — пеняй на себя… Мы тебя предупредили. А теперь, до свидания, провожать не надо, дорогу сами найдем.

Скрипнула несмазанной петлей дверь, короткой сторожкой перебежкой протопали по двору легкие шаги двух пар ног. Негромко звякнула цепь честно бдившего во дворе, оказавшегося таким бесполезным, волкодава. О ночных гостях теперь напоминал только едва ощутимый запах потных давно немытых тел, да оружейной смазки, витавший в воздухе. Если бы не это, то весь их визит можно было счесть всего лишь страшным сном, кошмарным предрассветным бредом… Но Хамзат точно знал, что происшедшее вполне реально, гости вовсе не были призраками, или ожившими в полночь мертвецами. А вот ему, Хамзату, предстояло стать мертвецом всего лишь через несколько дней. Найти где-то двадцать тысяч долларов было совершенно немыслимо.

Теперь он, едва передвигая ноги, неосознанно оттягивая неизбежное, шел на встречу с русским. В голове гудящим роем кружились, бились друг об дружку, не помещаясь в тесноте черепной коробки мысли. Казалось бы, перед ним вдруг нежданно-негаданно замаячило простое и легкое решение всех проблем с Апти. Достаточно шепнуть о нем этому страшному русаку и все, больше он никогда не увидит забывшего давнюю дружбу посмевшего угрожать ему смертью одноклассника. Нет ни малейшего сомнения, что русский заинтересуется такой информацией и, может быть, даже заплатит за нее деньги, как обещал. Но поступить так, значит действительно предать свой народ, стать в идущей войне на сторону ненавистных оккупантов и уже навсегда отрезать себе дорогу обратно, к той подчеркнуто нейтральной жизни, которую он вел до сих пор. Ведь русский не остановится на этом и, угрожая разоблачением, будет требовать все новых и новых предательств. А это замкнутый круг, чем больше он будет поставлять информации, тем плотнее будет насаживаться на тот крючок, которым его один раз подцепили. А там, сколь веревочке не виться, конец всех предателей и стукачей всегда один, а в условиях гордой национальной республики конец этот страшен. Кожу живьем сдерут, да так и оставят, умирать долгой мучительной смертью. Сам Хамзат подобной казни никогда не видел, но от людей слышал, что умирает наказанный, бывает несколько дней и все это время беспрестанно кричит от боли. Если в ситуации с Махмаевыми еще Аллах знает, как все выйдет, может быть удалось бы и оправдаться, если твердо стоять на своем и на все вопросы отвечать, что гаски специально решили опорочить честного чеченца. То если отдать русским Апти, после того, как он грозил ему, а про угрозы наверняка известно всем его родственникам, раз деньги требовалось отдать Ахмеду, то и полный дурак поймет, в чем тут дело. Уже никак не отмоешься, никакой ловкий язык не поможет. Однако если ничего не сказать русскому тоже плохо выходит — мало того, что про Махмаевых еще неизвестно как выйдет, удастся оправдаться, нет ли, так еще и требуемые боевиками деньги повиснут на шее тяжким грузом. Тут уж точно без вариантов, такой суммы не собрать. Значит, под дулом автомата заберут с собой в горы, а там он точно погибнет, потому что, зная, что не по доброй воле он здесь никто за него не заступится, никто не поможет, не прикроет в бою. А раз так, то и смерти ждать не долго. Так ничего и не решив, Хамзат подошел к крашенным в зеленый цвет с по старинке намалеванными по центру красными звездами воротам комендатуры.

Русский встретил его внешне дружелюбно, отвел в отдельный кабинет, предложил чаю из пузатого разрисованного китайскими драконами термоса. Ни дать ни взять, встреча лучших друзей. И лишь глубоко в оживленных лучащихся улыбкой глазах различил Хамзат опасные тлеющие угольки ненависти. Страшен был русский, чем-то похож на кровника, идущего по следу обидчика, не бреющего бороды, не ложащегося с женщиной, не употребляющего мяса до тех пор, пока не свершится священный обычай мести. Такой же целеустремленный, жестокий, неумолимый. Не похож на русских, что испокон веков жили бок о бок с Хамзатом здесь в Курчалое. Те были тихие, безответные, боязливые и покорные, рыхлые телом и слабые душами, даже говорили они вполголоса, как бы украдкой. Этот был другой породы. «Может у русских на самом деле не одна единая национальность? — даже задумался Хамзат. — Может, бывает их несколько разных видов? Ну, вроде как бывают сильные могущественные тейпы с крепкими уверенными мужчинами и красивыми женщинами, а бывают захудалые с дурной порченной смешанными браками кровью…»