Страница 31 из 70
— Ну ты пижон! Когда обратно поедешь? Если до Измайлова, так меньше стольника не дашь, я так полагаю?
— За то, что подвез — доллар. Остальное — за то, что забыл об этом! — ответил Охотник, вылезая из машины.
Серый „Москвич“ быстро, умчался в сторону Балашихи, а Охотник направился к зеленой „двойке“. Он умел ходить быстро и бесшумно. Водитель, склонившийся над двигателем, так и не успел увидеть, кто нанес ему быстрый и точный удар.
Охотник придержал бесчувственное тело и, убедившись, что не привлек ничьего внимания, перетащил тело на заднее сиденье. Там он быстро обыскал Парнова, нашел удостоверение офицера ФСК, раскрыл, посмотрел и положил на место. Захлопнул дверцу и быстро направился к автобусной остановке, где его должен был подобрать Яша.
Теперь Охотник гнал машину к укромному деревенскому дому, местонахождения которого не знал никто. Там он собирался оставить Андрея под надзором Паши, попариться в баньке, переночевать и рано утром отправиться обратно в Москву: слишком много дел предстояло уладить. Но главное, что его беспокоило, — до сих пор не было подтверждения прибытия Татьяны от Алика.
17 августа 1994 года, 11.30.
Когда Татьяна наконец добралась до дома, где проживал Алик Эшба, она чуть не падала от усталости, вызванной длительными хождениями на высоких каблуках и бессонной ночью.
Пропажу сумки она обнаружила практически сразу. Кинулась к двери: так и есть, не заперто! А ведь она закрыла дверь на ключ! Что же делать?
Заявление в милицию отпадало сразу по вполне понятным причинам. Но почему пропала только сумка? Что там было? Начатая пачка сигарет „Danhill“, косметика, паспорт… Паспорт! Может быть, похитителям нужен был именно паспорт? Но зачем?
Татьяна наспех проглотила ужин, непрерывно размышляя над случившимся. Она собиралась ехать к Эшбе утром. Но достаточно ли безопасно оставаться в гостинице до утра?
Татьяна решила выйти прогуляться и осмотреться: нет ли чего подозрительного? Достала из чемодана свой подлинный паспорт и купальник; подумав, вынула и легкую куртку и положила все это в пластиковый пакет.
Она вышла из гостиницы и подумала: куда идти?
И тут она увидела то, что укрепило ее в мысли не возвращаться в гостиницу. Из остановившейся недалеко синей „семерки“ вышел мужчина, в котором она узнала того самого хлыща, прилетевшего с ней из Москвы. Более того, хлыщ держал в руке ее собственную сумочку!
Уверенным шагом хлыщ проследовал в гостиницу. Татьяна осторожно направилась следом. Через стекло она увидела, как хлыщ поговорил с администратором, показывая ей вынутый из сумки паспорт, а затем направился к лифту.
Да, все подстроено! Татьяна развернулась и, стараясь не привлекать внимания, быстро пошла прочь от гостиницы. Куда? Да куда ноги приведут, где можно провести ночь, но подальше от гостиницы!
Ноги в конце концов привели ее в густую поросль кустарника, где она и просидела до утра, иногда забываясь в полудреме. Рано утром она вылезла из своего убежища, привела себя в относительный порядок и отправилась на поиски Алика Эшбы.
Она вышла из такси гораздо раньше, чем было нужно, из опасения привести с собой хвост. Потом элементарно заблудилась. Но в конце концов оказалась возле искомого двухэтажного дома с металлическими воротами, где, судя по данному Сергеем адресу, и жил Эшба.
Татьяна надавила на кнопку звонка, аккуратно прикрытого от дождя куском пластиковой бутылки. Через пару минут в воротах открылось маленькое окошечко и пара глаз настороженно уставилась на Татьяну.
— Мне нужен Алик Эшба, — сказала Татьяна. — Я от Сергея.
Окошко закрылось, загремел засов, и дверь в воротах распахнулась. Татьяна прошла вслед за женщиной в дом, опасливо покосившись на исходившего лаем и пеной огромного волкодава, прикованного к закрепленной на толстой проволоке цепи.
Первое, что она увидела, очутившись в большой прохладной комнате, — большая фотография молодого мужчины с черной траурной лентой на углу. Татьяна все поняла, но, не веря в столь неожиданное и печальное стечение обстоятельств, спросила:
— Это Алик?
— Вчера похоронили, — тихо ответила женщина и отвернулась. Ее плечи затряслись в беззвучных рыданиях.
— Неделю назад поехал к родственникам в Гагру. Прямо в машине расстреляли. Говорят, что грузинские боевики. За что? Он и не воевал ни с кем!
Татьяна подошла к женщине и обняла ее за плечи.
— А я и не знаю, — тихо проговорила она, — жив ли еще мой муж или нет.
17 августа 1994 года, 12.20.
— Вы упустили Котова, — жестко, не допускающим возражений голосом произнес Хладов. — В чем дело? Вы утратили хватку, вас постоянно опережают на полшага, — сначала Охотник, а теперь и Котов.
Хладов сделал паузу, но Никифоров не попытался возразить: пауза предназначалась не для оправданий, а для прочувствования вины. Хладов не предложил сесть Никифорову: сидеть можно только по окончании разноса.
Хладов отпил чай из стакана и вдруг спросил:
— Кстати, что там с Охотником?
Никифоров был готов к этому вопросу.
— Проверяем связи, места, где он может появиться. Связи больше старые, зафиксированные в деле. А из новых… В Северном он с участковым находился в приятельских отношениях. Именно на машине участкового он и покинул отделение милиции.
— Женщины?
Никифоров покачал головой.
— Полный ноль. Вообще, его жизнь была поделена на три части: дом в Северном, легальная работа и все остальное. И эти части полностью изолированы друг от друга. Но мы копаем, расширяем круг поисков…
Хладов поднялся, прошелся по кабинету.
— Сейчас его ход, — сказал он Никифорову. — И постарайтесь хоть здесь опередить его на полшага и не дать сделать этот ход!
— А как вы считаете, что он может предпринять? — осторожно спросил Никифоров.
— А черт его знает! — пожал плечами Хладов. — Охотник приучен действовать в одиночку, не просто проявлять инициативу, а делать все, что считает необходимым. Если вы думаете, что ночные события заставят его уйти на дно, затаиться, то вы глубоко ошибаетесь! Для него такие вещи — рутина! Осознайте и вбейте своим людям: Охотник очень опасен! Иначе, боюсь, Савельев у нас не последний. Да, когда похороны Савельева?
Савельев был тот самый офицер, застреленный ночью Охотником в Северном. Его смерть официально списали на ночную перестрелку с покойным угонщиком.
— Послезавтра в двенадцать, — ответил Никифоров. — Вы будете?
— Конечно, это же мой сотрудник. Там все чисто?
— Да, результаты вскрытия в порядке, родственники не возражают против кремации.
— Хорошо, я вас больше не задерживаю.
Никифоров ушел.
Хладов достал папиросу и долго задумчиво мял ее пальцами, глядя в одну точку. Он обдумывал свою собственную игру, которая была ясна только ему. Потому что ставкой в ней была не просто его собственная жизнь, а нечто гораздо более важное — его Власть.
17 августа 1994 года, 13.40.
Парнов заявился к Никифорову прямо перед обедом, и Никифорову пришлось выслушивать изложение утренних событий в процессе поглощения винегрета, рассольника и антрекота с картофелем фри.
Пообедав, Никифоров сказал Парнову:
— Пойдем ко мне, выпьем кофе. А то здесь кофе паршивый, растворимый. А у меня настоящая „арабика“.
Когда Парнов рассказал про внезапный удар по голове, у Никифорова появилось чувство, сходное с чувством охотника, приближающегося к берлоге медведя. Поэтому, войдя в кабинет, он кинул Парнову конверт с фотографиями и сказал:
— Я кофе помелю, а ты пока фотографии посмотри.
И Никифоров почти не удивился, когда в одном из спутников журналиста Парнов сразу опознал Охотника. Журналист следил за Охотником, а Охотник похитил его. Зачем? Для того, чтобы выяснить, на кого журналист работает.
Но настоящую зацепку Парнов выдал после первой чашки кофе. Аромат „арабики“ и кофеин прочистили ему мозги, и он вдруг вспомнил: