Страница 64 из 66
— Кажись, спит наш мастер, — сказал рыжеволосый Дуг Маккормик своему приятелю Макфарлану, пытавшемуся затолкать очередное деревянное поленце в печку.
— Самое мерзкое дело — нести вахту в зимнее время! — воскликнул Макфарлан. — Боцману всё равно, где спать, а нам бдеть до утра.
Боцман Глас Макглас, лежавший спиной к вахтенным, криво усмехнулся. Ему не спалось: вспоминал он разное. Из былого.
Его подчинённые говорили по-гэльски, на языке горцев или хайлендеров, который боцман впитал с молоком матери. В детстве покойный папаша поколачивал не только Гласа, но и жёнушку — конечно, по пьяному делу, — если слышал речи сынка или супруги на языке, который буйный во хмелю отец называл чудным, варварским или «outlandish». Сам-то папаша, да покоится он в мире, был из равнинных шотландцев, и, раз за разом всыпая ребетёнку по заднему месту ремнём, а то и дланью, сумел вбить наследнику понятие о том, что их родная речь должна звучать на языке лалланс или, что тоже верно, на языке скотс. Именно так люди в понизовье называют самый прекрасный и певучий язык в мире. «Мы не дикари, мы с тобой, сынок, потомки наидревнейшего рода и клана» — таким вот напоминанием отец завершал исполнение каждого наказания, и, вспоминая отцовские внушения, Глас Младший улыбнулся: наказания свершались чисто символически. Вдолбив в голову отпрыска правильные понятия, папаша отправился с лихими товарищами освобождать испанских и прочих купцов от неправедно нажитых богатств. Когда Гласу шёл семнадцатый год, однажды ночью ему приснилось, что отца пытали и, возможно, убили. Недолго думал юноша — и отправился на поиски Гласа Старшего, нанявшись палубным матросом, но увы, не преуспел в том розыске. О том, где и как сгинул его папаша, никто ему так и не поведал. Зато Глас Младший преуспел в ином, став со временем капитаном призового корабля. Славно он ходил в южных водах вплоть до злосчастного дня, когда его «Чёрную Марию» потопил голландский купец. Тогда-то, добравшись в шлюпке до североамериканского берега, вспомнил Глас о родной матушке и о том, что счастье не только в богатстве. Нанявшись на торговое судно, он вернулся в Англию и милую сердцу Шотландию. Возвращение в родной Инверкитинг принесло лишь скорбь и печаль: он с горечью возложил цветы на могилу матери. Возможно, Глас отбыл бы снова в тёплые края, если бы не повстречал эрла Чарльза, весьма странного и богатого молодого человека. Нанятый эрлом, Глас подобрал неплохую команду из безработной береговой братии. Увы, на должности капитана и старших офицеров Чарльз поставил своих соплеменников. Иногда он называл их земляками. И вот что странно: все лейтенанты и сам капитан Александр фон Карлов из германских вендов! Капитан, во исполнение наказа эрла, высвистал офицеров из Мекленбурга и Гамбурга. Не претендуя на большее и отлично понимая правила субординации, Глас, всё же, в память о своём прошлом, заставил всех, включая самого эрла, обращаться к себе как к «мастеру». Поначалу вся братия жила и столовалась в замке эрла, загадочно улыбчивого и щедрого. На вопрос «когда же отходим?», эрл, ухмыльнувшись, отвечал: «Ждите, ребята! Скоро!» За два месяца беззаботной житухи Глас кое-чему научил шотландцев; да и офицеры, по приказу эрла, не гнушались брать у боцмана уроки абордажного боя. Эханьки, не сыскать на свете второго темнилу, подобного эрлу Чарльзу: не сказывая о целях, он затеял ещё одно странное дело, и в его замок свозили инструменты, токарные, ткацкие и иные станки, оборудование для кузницы и литейного цеха, картофель, сено, да всего и не упомнить! Эрл прикупил даже четвёрку шайров, лошадок-тяжеловозов…
Воспоминания Гласа прервала ругань Макфарлана. Попытка горца запихать чурку в печь, где ещё не прогорели ранее уложенные поленца, оказалась неудачной, и он вынужден был вытащить слегка обгоревшее полено и бросить его на железный лист перед печью.
— Пожара не устрой! — наставительно произнёс Дуг.
Боцман, восставши со скамьи, вперил суровый взгляд в рыжеволосых горцев. С детства не возлюбивший рыжих, отнюдь не по наущению отца, а исключительно из-за тупости парней в килтах, Глас, никогда не носивший клетчатой пародии на мужскую одежду, признавал в горцах лишь одно положительное качество — отчаянность, а сиё незаменимо для абордажных схваток.
— За пожар подвешу на рею. За яйца. Будете висеть, пока не сорвётесь. Так и другим шепните.
Сменив гнев на милость, боцман потребовал:
— Спойте мне что-нибудь старинное. Под песни хорошо засыпается. Да не орите как оглашенные, а вполголоса.
Боцман вновь улёгся спиной к вахтенным, а те, переглянувшись, затянули песенку о Томасе Рифмаче и королеве эльфов, кою сочинил в древние времена шотландский бард Томас Лермонт, и которая весьма нравилась эрлу. Чарльз даже мурлыкал-напевал нечто, как бы вторя голосом горцам, но — вот что странно! — мурлыканье его звучало явно не по-английски.
Боцман, слушая песню, размышлял о загадках, окружавших эрла. Хорошо пели рыжие, а главное — негромко: