Грёзы о Закате

Кнут вспыхнул, хотел было резко ответить, но, обладая нордическим характером, сдержался. А князь Алесь, как старший младшему, посоветовал:

— Да не против я! Пусть будет 'Инглинг'. Смело предлагай руку и сердце Фрейе. Как конунг. Фрейя — красавица и скромница. Будет достойной женой конунгу свеев. Прими совет: прежде, чем говорить с ней, собери самые красивые цветы и подари ей. Позже расскажу тебе о правилах политеса, — Алесь повернулся к Страшиле и задал ему вопрос: — Скажи-ка, Олег, достоин ли Кнут стать конунгом свеев?

— А кто кормщиком будет?

— Так свято место пусто не бывает. Найдём замену.

Страшила, слышавший их диалог, улыбнулся, на секунду став похожим на Квазимодо, и, глядя на Фрейю, ответил:

— А что?! Пусть будет конунгом! Встань-ка на колено, Кнут.

И тогда Кнут опустился на колено. Олег Дукович, прикоснувшись своим мечом к плечам Кнута, объявил:

— Кнут Инглинг, избран ты конунгом русскими князьями. Достоин! Славно ты бил саксов! Доспех конунга у тебя уже есть. Сегодня же подарю тебе шпоры от мастера из Волина. Поможем тебе добыть признание свеев. А признания Фрейи сам добивайся! Перо мне и пергамент! — черкнув имя и отчество под договором, князь Олег подмигнул Кнуту: — Вот и первый пергамент с признанием тебя конунгом!

Вручив ромейские золотые номисмы Бьорну и забрав с собой один из двух подписанных листов, русы, вежливо поклонившись, покинули дом. Кнут при прощании поклонился отдельно Фрейе.

Зардевшись от смущения, она всё же сообразила, привстала и поклонилась молодому человеку так, как некогда её научила покойная матушка: с приседанием или книксеном.

Кнут явился на следующий день с большим букетом колокольчиков и, пригласив Фрейю на прогулку, часа два рассказывал о своей жизни, а прощаясь, поцеловал Фрейю не в щёчку, как местные парни, а галантно прикоснулся губами к её пальцам. Запомнил прослушанную лекцию о политесе!

Князья, занятые поиском глины в округе, печами для обжига и формовкой плинф, которые Алесь называл кирпичами, не заметили, что Кнут стал мрачен и зол. Когда же Страшила узрел мрачное выражение на лице конунга во время работ, Кнут крепко выругался и показал ему дубовые лопаты, с которых слетели железные обойки. Бригада Кнута была поставлена на вскрышные работы, и за неделю его люди обнажили большой участок, под которым местами желтела богатая порода. Лопаты эту породу не брали.

— Скажи Алесю, чтоб выдал нам свои кирки и молоты, — в голосе Кнута клокотала злость, так характерная для норманов и иных викингов.

Настоящую причину озлобленности он скрыл. Бьорн завернул его от своих ворот и запретил Фрейе встречаться с 'проходимцем'. Много обидных слов пришлось выслушать от Бьорна. Отцу Фрейи многое стало ясно, когда он увидел медную руду и скалы, засверкавшие на склоне горы под солнцем. И тогда-то Бьорн высказал Кнуту-обманщику, что Фрейя, пока он жив, не станет женой Кнута. Бьорн понимал кое-что в литейном деле: отец научил его отливать пуговицы из меди, которую рожала гора. А продажа этих пуговиц на ярмарках всегда приносила стабильный доход. Бьорн осознал: пришельцы обманули его! Он и сам мог бы раскопать гору и получить не тридцать, а сто а, может быть, двести монет! Как же ненавистны ему стали пришельцы! Особенно 'пятнистый'! Тот всё ходит и что-то вынюхивает и высматривает на его задворках! А там, ха-ха, ничего нет, кроме большой кучи дерьма и вонючих камней, собранных Бьорном на горе, где когда-то паслись его козы.

И прошла ещё одна седмица, и наступил день, когда душа Кнута переполнилась возмущением от издевательств князя Алеся. Кнут-конунг, великий воин, сперва очумело смотрел на Алеся, предложившего ему вывезти со двора Бьорна большую кучу дерьма, а сообразив, что Алесь не шутит, а серьёзно рассуждает о количестве людей с волокушами для этой работы, рассвирепел и от души врезал князю-конунгу в живот. Тот согнулся, но сдачи не дал, а отдышавшись, неожиданно улыбнулся:

— Ладно, конунг, сам договорюсь с Бьорном. Мнится мне, не славный, а гаденький он медвежонок. А ты охолони! То дерьмо нать мне для дела.

С изумлением смотрел Кнут, как его люди, освобождённые от прочих работ, очищали задворки Бьорна, а в последующий день — задворки его соседа Агнара от дерьма. Да как можно уважать такого князя? Копается в дерьме вместе с гребцами!

Не сказывал Алесь Кнуту об унижении его Бьорном, запросившим золотую монету за дерьмо своего курятника. Не сказывал он, что Бьорн, вытащив во двор Фрейю и её младших сестрёнок, тыкал в него пальцем. Кнут так и остался в неведении о том, что кучи дерьма, обнаруженные Алесем, на деле оказались превосходными селитряницами, а вонючие камни — кусками серы.

Лютичей и кривичей из Ригова, что были по уши в дерьме, пускали в построенный большой дом только после баньки. А баньку поставили на берегу озера, то есть, далековато от дома. Но люди в бригаде Алеся посмеивались или не отвечали на шутки, храня какую-то тайну, доверенную им князем. Главный золотарь поведал бригаде о правителе Петре Великом, устроившим селитряницы в своих землях, а также о тяжких операциях, надобных для получения селитры.

И наступил ещё один ужасный день. На рассвете Алесь приказал Кнуту отправляться со своими людьми на самые грязные работы: копаться в глине, формовать и обжигать кирпичи.

— Ты мне так мстишь? — спросил злой Кнут.

— Нет, Кнут, для дела плинфа нужна, — и, хитро улыбнувшись, добавил: — Не боись, вечером в баньке попаримся. Мне тоже тяжко придётся! К богам со Страшилой будем взывать! Не управиться нам без их помощи! Бьорн петуха не даёт, пришлось гонца к Агнару за петухом отправить.

Страшила, облачившись в броню, торопил людей на работы. Накануне, по его приказу, два мастера худо-бедно, но сотворили Перуна из дерева.

Великой тайной для Кнута остались деяния Страшилы и Алеся. Взывали они к Перуну, богу русов. Пришлась принесённая жертва по душе их богу. В полдень, когда на небе было лишь единое облако, ударил их Перун по медной горе, да не единожды, а три раза. Хотел было Кнут бежать к горе, как и многие другие, но глас Ярослава, старшого на обжиге, остановил их:

— Всем стоять по местам! Не ходить на гору! Там Перун ныне хозяин!

Уложив очередную партию плинф для обжига, Ярослав оставил на работах троицу мастеров, а остальным, наконец-таки, разрешил идти сперва в баньку, а уж после баньки — на гору.

По пути встретили Бьорна с дочерьми. Они шагали в сторону большой деревни, что у озера Рюнн. Бьорн, высмотревший Кнута в грязной от глины одёже, зловеще помахал ему кулаком:

— К Одину отправим вас, злодеев! — крикнул он.

Видно, вселился в него дух неизвестного берсерка.

После баньки лютичи и кривичи с изумлением увидели расколовшиеся скалы, большие и малые куски блестящей под солнцем породы. Ярослав доложил Страшиле об угрозе Бьорна.

— Всем полдничать, — объявил Страшила. — Опосля одеть броню, а смотровому — на гору!

В тот и последующий день свершилось всё, о чём мечтал Кнут и поведал лишь одному Страшиле.

Отведали жаркого из оленины. Славно готовил Яска или, если коротко, Ясь. Полюбилось ему новое прозвище, данное Алесем, — и сменил он своё велетабское имя и всех заставил называть себя Коком.

Витязи услышали, как загудел рожок, призывающий на построение. Не только Страшиле и Кнуту, многим нравились новшества, изобретённые князем Алесем.

С вершины горы кубарем скатился смотровой и крикнул:

— Идут!

Осмотрев строй витязей, Страшила вызвал Кнута из строя.

— Должен сказать, Кнут, сегодня мы принесли жертву Перуну и твоим богам, Одину и Тору. Тор почтил нас вниманием. Дважды он рычал на нас, а в третий раз мы услышали твоё имя: Кнутр-р! Как волхв и сын вълхвы, вещаю, что сиё значит. Мы уйдем на Русь, ты, конунг Кнут, останешься здесь как Хозяин медной горы, как конунг земли Даларны. Ты славно бился за русичей. Ныне мы готовы биться за тебя. Клянёмся!

Олег Дукович глянул на строй и толпу подбежавших крестьян из деревни, с мечами, щитами и пиками и отдал команду: