Грёзы о Закате

— Пришли, — сказал князь, — Здесь станем лагерем.

Волк и Добрята выхватили мечи из ножен. Алесь обернулся. Из рощицы вышли двое: кузнец Радим с мечом и его сын, облачившийся в комбинезон, также с мечом и щитом.

— Приветствую тебя, Радим. Рад видеть тебя живым. Ведь говорили, что ты погиб.

— Ты за своей смертью пришёл, колдун. Отомщу за мой род.

— Нет моей вины. Первым меня повязали. Сонного. Вина твоя, Радим. Ты должен был выставлять людей в дозор. Ты должен был обнести селище стенами или частоколом. Не знал я в то время о близости хазар. А меня продали в Царьграде, как и твоих родичей. Купил меня волхв, и с ним я вернулся из полона.

— Колдун колдуна видит издалека. Ты за мечом вернулся, но получишь его, если убьёшь меня.

— Не желаю твоей смерти, Радим. Меч себе оставь. Дарю тебе. А вот одёжу и обувку мою требую вернуть.

— Князь Алесь верно молвил. Он с пресветлым волхвом прибыл. У нас он стены из камня строит, — вмешался Добрята. — Тебе, Радим, надо бы к нам в городище переселяться, под нашу защиту.

— Мой род ныне под охраной Хозяйки леса. Не найдут хазары наши землянки. Скоро уж жатва: рожь зерном налилась. Зимой наведаюсь, товар привезу, — Радим вложил меч в ножны и, глянув на сырые от влаги одежды князя и отроков, промолвил: — Идите за мной, одёжу у нас просушите, поснедаете. Тебе, князь-колдун, так и быть, верну одёжу и обувку.

Землянки радимичи устроили в сосновом бору, подходы к которому были скрыты берёзовой рощицей и низкой порослью кустарников. В четырёх землянках жили, пятым объектом была новорубленная банька, топившаяся по-чёрному.

Мылись в баньке в последнюю очередь после выбежавших голых девиц. Они захихикали по-русалочьи, увидев добрых молодцев.

Если никогда не слышали хихиканье русалок, весло в руки — и плывите вдоль берега реки Сожи! Как услышите хи-хи, шушуканье и смеюнчики в ивах, смело правьте чёлн к прибрежным кустам!

Мылись в темноте; сумеречный свет, поступавший в предбанничек сквозь малое оконце, прорубленное в брёвнах, сменился полным мраком. Когда некая девица томным голосом объявила весть о том, что они принесли одёжу, смекнувшие отроки первыми покинули парилку. Алесь не торопился. Выйдя в предбанник, он ощутил присутствие женщины. Та поднялась с лавки и без слов прижалась к его разгорячённому телу. «Долг платежом красен, а мой долг перед радимичами тяжек» — такая праведная мысль посетила князя.

В полнейшей темноте его ощущения обострились. Ненасытную женщину однократное исполнение его долга явно не удовлетворило, и лишь после третьего слияния она довольным голосом прощебетала:

— Здесь сажи много. Давай-ка я тебя в парилке водой окачу.

Окатив мужчину водой из ковшика, она смыла сажу с него, и себя не забыла. Как птаха выпорхнула из баньки, сказав на прощание:

— Одёжа твоя, колдун, снаружи.

Обсохнув, натянул на голое тело свой камуфляж, на босые ноги натянул берцы. Ощупал внутренний карман комби. Браслетик оказался на месте. Свернув комби, пошёл на огонёк лучины. За столом рядом с летней печкой уже сидел весь род Радима: он с сыном и десяток женщин и девиц. Отроков посадили рядом с главой рода, а место напротив кузнеца предложили колдуну. Девицы выставили меды в кувшинах и разную снедь в берёзовых туесках, а Радим молвил единственное слово Алесю:

— Сказывай.

И пришлось Алесю поведать горькую историю продаж на рынке Царьграда да рассказать о городе ромеев, богатевшем за счёт труда рабов.

Женщины плакали. Лицо Радима будто окаменело…

Спать в землянке Алесь отказался.

Куда привольнее было на сеновале! Куда слаще был запах сена, заготовленного для единственной коровёнки в хозяйстве! Куда удобнее было спать на ромейской накидке! Крепко заснул Алесь и спал до утренней зари, хотя ночью его пытались разбудить.

Куда сердечнее было прощание с радимичами! Отроки обещали наведываться, а князь, натянув серый комби, вещал кузнецу:

— В пяти днях пути отсюда хазары крепостицу строят. Укрепиться желают. Замыслили новые набеги.

— Знаю. Сын сказывал. По чернотропу пойдём, запалим ту крепость.

— Я не твой князь, Радим, но прими совет. Не ходи один на хазар. Возьми лютичей в помощь. Они военному делу учатся. — Алесь спросил отроков: — Поможете Радиму?

— Поможем! — в один голос ответили Волк и Добрята.

— А ты, княже? — спросил Радим.

— На днях ухожу на север с пресветлым. Буду там ковать новое оружие.

— Коваль ты знатный. А вернёшься?

Алесь обвёл взором женщин, гадая, кто же из них была с ним в баньке, но так и не признал ту сладкую и таинственную среди провожающих.

— Не могу твёрдо обещать.

Кузнец поблагодарил за меч, и скорым шагом да с оглядкой на женщин, машущих руками в знак прощания, Алесь и лютичи отправились в обратный путь.

В ДАЛЬНЕЕ ПЛАВАНИЕ

Вдох-выдох. Свежий ветерок — добрый знак. На капище по-над рекой стоят Велес и Перун. Реет красно-белый стяг, установленный Алесем на башне Лютобора. Низковата та башня. Но за первой очередью строительства башни и стен последуют другие. Ныне волхв, князья и малая дружина прощаются с лютичами. Машут руками, машут платками друг другу. Три ладьи уходят в дальнее плавание.

Вчера волхв Ведислав принёс жертвенные требы — хлеб и мёд — Велесу в надежде на его доброе внимание к граду Лютичу.

Сегодня Олег Дукович порадовал кровавой жертвой Перуна и ликующий народ. Не петуха, хазарина пожертвовал Богу. Долго тот вражина, изловленный витязями, сидел в яме, дожидаясь своей казни. Дождался.

Своими сокровенными планами Олег не делится, но хитро усмехается.

На ладьях поставили паруса. С кормы обозревая град Лютич и селище Гомий, Алесь, считавший себя литвином, желал успеха и процветания новому граду. Как знать?! Сможет ли град Лютич, к созданию которого он, хоть и в малой мере, но причастен, выстоять в будущем против набегов хазар, удельных князей и иных врагов? Или же будет разрушен, и на его месте возникнет Гомель?

Воспоминания об участии в строительстве Лютич-града он бы вписал золотыми буквами в свою рукопись, но не было у него сусального золота, которым пишут иногда на пергаменте. Памятна ему каждая минута бодрствования, каждый миг пребывания в городе, особенно в последние дни, когда он — буквально нарасхват — был востребован старцами, отроками, бригадирами, кузнецами, каменщиками и плотниками. И дочерью Лютобора, украдкой приходившей к нему по ночам и лепетавшей на велетабском наречии слова любви и благодарности.

Вроде бы, видимые результаты ничтожны: башня возведена лишь на высоту четырёх метров. Уже снята опалубка. Тот клинкер для бетона, что получен, весьма комковат, но, как говорится, не до жиру — быть бы живу.

Ох, не скоро ещё придут на новые земли десятки тысяч литвинов! В отличие от множества абодритов, не тех абодритов, что колонизировали земли южнее Ладоги, а тех абодритов, что остались в Южной Балтии под немцами, не останутся литвины под саксонским игом. Словно из небытия, придут они на земли кривичей — и возникнет Великая Литва, и русские литвины будут люто бить ордена крестоносцев и татар.

Нахлынули на Алеся воспоминания. Думал он о родном Полоцке, об отце, и внутренняя его речь звучала дискретно, с долгими паузами, и была чем-то схожа с колокольным поминальным звоном: «Эх, батя! Петр Буйнович! Всем тебе обязан и помню о тебе! Жил ты и воевал в самое тяжёлое и печальное время для литвинов! Каждый четвёртый погиб! И вовсе не евреи, а русские и литвины претерпели наибольшие страдания и потери от фашистов. Соседи с воровским менталитетом, прилагая все силы, отнимали у Литвы город за городом. Соседние жемайты даже имя Литвы отняли и присвоили! Примазались к великой славе Великой Литвы. Я не против названия Белая Русь, но такой языковой конструкт как Беларусь мне не нравится».

Дискретность и паузы в речи объяснялись весьма просто: накануне он нарушил данный себе зарок: перепил и переел! Трудно было устоять. Пир, данный Лютобором в честь пресветлого и двух светлых князей, наутро создал проблемы: одолевали боли в голове да и в животе. Боли сминали его организм. Возвратно-поступательно. Словно блюмс на рольганге под клетью стана.