Страница 55 из 117
Когда Пьер подошел к Марии, она оживленно спросила:
— Ну как? Есть здесь розы?
Опасаясь ее расстроить, он не стал рассказывать ей о том, что ему довелось увидеть.
— Нет, я обыскал все клумбы, роз нет.
— Странно, — задумчиво произнесла она. — Аромат такой нежный и в то же время резкий… Вы чувствуете его?.. Вот сейчас он необычайно сильный, как будто этой ночью вокруг нас расцвели все розы рая.
Ее прервал восклицанием отец. Г-н де Герсен встал, увидев наверху лестницы, палево от собора, светящиеся точки.
— Наконец-то, вот они!
В самом деле, показалась голова процессии. Тотчас же огоньки запрыгали и вытянулись в двойную мерцающую линию. Все вокруг было окутано мраком; казалось, огни появились откуда-то сверху, из темных глубин неведомого. В то же время снова послышалось пение, настойчивая жалоба Бернадетты; но оно было таким отдаленным, таким легким, словно шелест, который поднимается в лесу перед бурей.
— Я говорил, надо было взобраться на Крестовую гору, оттуда мы бы все увидели, — сказал г-н де Герсен.
Он возвращался к своему предложению упрямо, как ребенок, недовольный, что выбрали плохое место.
— А почему бы тебе не взобраться на Крестовую гору, папа? — начала Мария. — Ведь еще есть время… Пьер останется со мной. — И с грустным смехом добавила: — Иди, меня никто не украдет.
Сначала г-н де Герсен отказывался, потом согласился, не в силах противиться соблазну. Надо было спешить, и он быстро зашагал мимо газонов.
— Не уходите отсюда, ждите меня под этими деревьями. Я вам расскажу, что видел наверху.
Пьер и Мария остались одни в пустынной темноте, где воздух был напоен ароматом роз, хотя ни одной розы кругом не было. Они не разговаривали, они смотрели на шествие, спускавшееся медленным нескончаемым потоком вниз по горе.
Словно двойной ряд дрожащих звездочек появлялся из-за угла собора и плыл по монументальной лестнице, обрисовывая ее контуры. На этом расстоянии не видно было паломников, несших свечи, одни лишь огоньки чертили в темноте удивительно четкие линии. Здания неясно вырисовывались темными тенями в голубой мгле. Но свечей становилось все больше. Вот из тьмы начали выступать архитектурные линии, уходящие ввысь ребра собора, циклопические пролеты лестниц, тяжелый приземистый фасад Розера. От непрерывного, неспешного потока ярких огоньков, не встречавшего на своем пути препятствий, разливался свет зари, поднималась светящаяся мгла, озаряя сиянием весь горизонт.
— Смотрите, смотрите же, Пьер! — повторяла Мария, радуясь, как ребенок. — Они все идут и идут!
И в самом деле, там, наверху, с механической размеренностью появлялись все новые и новые светящиеся точки, словно неисчерпаемый небесный источник источал солнечную пыль. Голова процессии еще только достигла садов, находившихся на высоте увенчанной статуи богородицы, и двойной ряд огней обрисовал линию кровель Розера и большой лестницы. Но приближение ее уже чувствовалось по колебаниям воздуха, по живому дыханию, веявшему издалека; голоса звучали все явственнее, жалоба Бернадетты катилась, как рокочущий морской прилив, принося все тот же ритмичный припев «Ave, ave, ave, Maria!», раздававшийся все громче и громче.
— Ах, этот припев, — пробормотал Пьер, — он пронизывает все мое существо. Мне кажется, даже тело мое начинает петь.
Мария снова по-детски рассмеялась.
— Это правда, он и меня преследует, я слышала его прошлой ночью во сне. А нынче он снова укачивает меня, словно уносит куда-то ввысь.
Помолчав немного, она воскликнула:
— Вот они! По ту сторону лужайки, напротив нас.
Процессия направилась по длинной прямой аллее, затем, обогнув у Бретонского креста лужайку, спустилась по другой аллее. Это продолжалось более четверти часа. Теперь огни вытянулись двумя параллельными линиями, над которыми торжественно сиял свет, ослепительный, как солнце. Но прекраснее всего было непрерывное движение этой огненной змеи, — она тихо ползла, медленно разворачивая на темной земле свои золотые кольца, и казалось, им не будет конца. Несколько раз под напором толпы линии ломались, — того и гляди, оборвутся, — но порядок быстро восстанавливался, и огоньки снова начинали медленно скользить вниз. На небе как будто стало меньше звезд. Млечный Путь словно упал с небес, и хоровод несчетных светил, разливая небесно-голубой свет, продолжался на земле. В таинственном сиянии тысяч свечей, число которых все возрастало, здания и деревья принимали призрачный вид.
Мария подавила вздох восхищения; она не находила слов и только повторяла:
— Как красиво, боже мой, как красиво!.. Смотрите, Пьер, как красиво!
Но сейчас, когда процессия проходила в нескольких шагах от них, это уже не казалось ритмичным шествием звезд в воздушном пространстве. В светящейся дымке можно было различить фигуры, иногда Пьер и Мария узнавали паломников, державших свечи. Первой они увидели Гривотту, которая захотела участвовать в процессии, несмотря на поздний час, и уверяла, что чувствует себя как нельзя лучше; она восторженно шла все той же танцующей походкой, вздрагивая от ночной прохлады. Затем появились Виньероны во главе с отцом, высоко державшим свечу, за ним шли г-жа Виньерон, г-жа Шез, устало волоча ноги, и измученный Гюстав, тяжело опиравшийся на костыль, — воск капал на его правую руку. В шествии участвовали все способные передвигаться паломники — была здесь и Элиза Руке с непокрытым багровым лицом; она прошла как призрак грешницы, осужденной на вечные муки. Многие смеялись; исцеленная в минувшем году Софи Куто шалила, играя со свечкой, как с палкой. Одна за другой проплывали головы, особенно много было женщин с самыми обыденными лицами, но иные поражали своей красотой; они появлялись на миг в фантастическом свете свечей и тут же исчезали. Шествию не видно было конца; всё новые фигуры выступали из тьмы, среди них Пьер и Мария заметили скромную черную тень и, вероятно, не узнали бы г-жу Маз, если бы она не подняла на секунду бледное, залитое слезами лицо.
— Посмотрите, — сказал Пьер Марии, — первые огни процессии подходят к площади Розер, а я уверен, что половина паломников находится еще у Грота.
Мария устремила взгляд вверх. Налево от собора она увидела другие огни, которые все двигались и двигались и, казалось, никогда не остановятся.
— Ах, — сказала она, — сколько неприкаянных душ! Не правда ли, каждый такой огонек — это томящаяся душа, которая ищет спасения…
Пьеру пришлось нагнуться, чтобы ее услышать, — так оглушительно звучали сетования Бернадетты, распеваемые проходившими мимо паломниками. Голоса раздавались все громче и громче, строфы перепутались, каждый участник процессии неистовым голосом пел сам по себе, не слыша соседа. Вокруг глухо шумела обезумевшая толпа, опьяненная верой. А назойливый, исступленный припев «Ave, ave, ave, Maria!», повторяясь, звучал все громче, покрывая весь этот шум.
Пьера и Марию удивило внезапное появление г-на де Герсена.
— Ах, дети мои! Я не хотел задерживаться наверху, пришлось дважды пробираться через процессию, чтобы попасть сюда… Но что за зрелище! Несомненно, это самое лучшее, что я видел здесь до сих пор.
Он стал описывать процессию, которую видел с Крестовой горы.
— Представьте себе, дети мои, — внизу такое же небо, как вверху, но на нем сияет одно-единственное гигантское созвездие. Далеко в темных глубинах движутся мириады светил, и весь этот поток света являет образ потира, — да, да, это настоящий потир: его основание — лестница, ножки — две параллельные аллеи, а чаша с дарами — круглая лужайка, к которой они сходятся. Как будто потир из горящего золота, пылающего во тьме, рассыпает звезды. Это грандиозное, величественное зрелище… Право, я никогда еще не видел ничего подобного!
Он размахивал руками, им овладело волнение художника, он был вне себя от восторга.
— Папочка, — нежно сказала ему Мария, — раз ты уже вернулся, иди-ка спать. Сейчас около одиннадцати, а ты должен выехать в три часа утра. — И она добавила, чтобы убедить отца: — Я так рада, что ты поедешь в эту экскурсию!.. Только вернись завтра пораньше, потому что ты увидишь, увидишь…