Страница 24 из 117
— Нет, правда, кузен, ты человек опытный и дашь мне совет… Сюда приезжает мадемуазель Лемерсье с теткой. Она очень богата, говорят, за ней дают больше миллиона… Но она не нашего круга и, кажется, довольно легкомысленна.
Берто покачал головой.
— Я тебе уже говорил, женись на Раймонде де Жонкьер.
— Но у нее ни гроша за душой!
— Верно, они еле сводят концы с концами. Но она довольно хороша собой, прекрасно воспитана, не расточительна, а это имеет решающее значение; к чему жениться на богатой девушке, если она промотает все, что принесет в приданое? К тому же, видишь ли, я очень хорошо знаком с госпожой де Жонкьер и ее дочерью, я встречаюсь с ними зимой в самых влиятельных салонах Парижа. Наконец, не следует забывать, что у Раймонды есть дядя дипломат, который, как это ни печально, остался на службе у республики, — он сделает для племянника решительно все.
С минуту Жерар колебался, затем нерешительно произнес:
— Ни гроша, ни гроша! Нет, это невозможно… Я еще подумаю, но, право… боюсь!
Тут Берто откровенно рассмеялся:
— Послушай, ты честолюбив, надо дерзать. Я же тебе говорю, что он секретарь посольства… Де Жонкьеры едут в поезде, который мы встречаем. Решайся, начни ухаживать.
— Нет, нет!.. Потом, я хочу подумать.
Тут их перебили. Барон Сюир, который уже раз проходил мимо, но не заметил их в темном углу, теперь узнал бывшего прокурора республики по добродушному смеху. Он тут же, с живостью, свойственной легко возбуждающимся людям, отдал Берто распоряжения относительно экипажей и перевозки больных, сокрушаясь, что из-за слишком раннего часа их нельзя сразу доставить к Гроту. Больных должны были разместить в больнице Богоматери Всех Скорбящих, чтобы дать им отдохнуть после трудного пути.
Пока барон и начальник санитаров обсуждали меры, какие следовало принять по прибытии поезда, к Жерару подошел священник и, поздоровавшись, сел рядом с ним на скамью. Аббат Дезермуаз, мужчина лет тридцати восьми, был хорош собой, тщательно причесан, надушен, любим женщинами, — словом, то был светский священник. Любезный и приятный в обращении, он приезжал в Лурд, как многие, ради собственного удовольствия; в его красивых глазах искрилась скептическая улыбка человека, свысока относящегося к идолопоклонству. Конечно, он был верующим, преклонялся перед святой девой, но, поскольку церковь не высказала своего суждения относительно этих чудес, он готов был оспаривать их существование. Аббат жил в Тарбе и знал Жерара.
— Не правда ли, какое сильное впечатление производит это ожидание поезда ночью!.. Я встречаю одну даму из Парижа, мою духовную дочь; не знаю, с каким поездом она приедет, но, как видите, остаюсь, так это меня увлекает.
К ним подошел еще один священник, старый деревенский кюре; аббат Дезермуаз снисходительно заговорил с ним о красотах Лурда и о том поистине театральном эффекте, какой производят горы на восходе солнца.
Внезапно на перроне все пришло в движение. Пробежал начальник станции, на ходу отдавая распоряжения. Отец Фуркад, несмотря на больную ногу, перестал опираться на плечо доктора Бонами и быстро подошел к сидевшим.
— Да, байоннский экспресс где-то застрял, — послышался голос начальника станции, отвечавшего кому-то на вопрос. — Я очень беспокоюсь, хотелось бы узнать, в чем дело.
Раздались звонки, один из железнодорожных служащих бросился в темноту, размахивая фонарем, а вдали показались сигнальные огни.
— Ну, на сей раз это белый поезд, — воскликнул начальник станции. — Надеюсь, мы успеем высадить больных до прибытия экспресса.
Он вновь убежал. Берто позвал Жерара, возглавлявшего партию санитаров, и оба поспешили к своим людям, уже собиравшимся вокруг барона Сюира. Санитары сходились со всех сторон, волновались, подвозили в темноте тележки к открытой платформе. Возле нее вскоре выросла груда подушек, тюфяков, носилок; отец Фуркад, доктор Бонами, священники, мужчины в штатском, драгунский офицер — все подошли, чтобы присутствовать при высадке больных. Очень далеко, в темных полях, виднелся фонарь паровоза, похожий на все увеличивающуюся красную звезду. Пронзительные свистки прорезали тьму. Но вот они стихли, слышно было лишь пыхтение и глухое громыханье колес, постепенно замедляющих ход. Тогда встречающие отчетливо услышали звуки песнопения — жалобу Бернадетты, с неизменным, без конца повторяющимся рефреном, которую пели пассажиры. Скорбный, полный горячей веры, стенаний и пения, поезд остановился.
Тотчас же раскрылись дверцы, паломники и ходячие больные вышли и в беспорядке запрудили платформу. Редкие газовые фонари слабо освещали толпу невзрачно одетых бедняков, нагруженных свертками, корзинками, чемоданами, деревянными баулами; началась толкотня — растерянные люди метались из стороны в сторону в поисках выхода; потерявшие друг друга родственники перекликались, встречавшие поезд друзья и родные обнимались с прибывшими. Какая-то женщина заявила со счастливым видом: «Как я выспалась!» Священник мимоходом сказал искалеченной даме: «Желаю успеха!» У большинства лица были растерянные, усталые, возбужденные, как у тех, кто высадился на незнакомой станции для увеселительной прогулки. Наконец в темноте поднялась такая сутолока, что путешественники уже не слышали голосов служащих, кричавших до хрипоты: «Сюда! сюда!» — чтобы как можно скорее освободить перрон.
Сестра Гиацинта быстро вышла из вагона, оставив умершего на попечение сестры Клер Дезанж, и побежала к вагону-буфету, немного растерянная, надеясь на помощь Феррана. К счастью, она увидела перед вагоном отца Фуркада и тихонько рассказала ему о происшествии. Подавив раздражение, он подозвал проходившего мимо барона Сюира и наклонился к его уху. Несколько мгновений они шептались, затем барон Сюир ринулся сквозь толпу и вернулся с двумя санитарами, тащившими крытые носилки. Покойника унесли как больного, потерявшего сознание, и паломники, взволнованные прибытием, не обратили на это никакого внимания; санитары, следовавшие за бароном, поставили пока что носилки в багажное отделение, за бочонками. Один из них, небольшого роста блондин, сын генерала, остался сторожить тело.
Сестра Гиацинта вернулась к себе в вагон, попросив сестру Сен-Франсуа подождать ее во дворе вокзала возле экипажа, который должен был отвезти их в больницу Богоматери Всех Скорбящих; в вагоне она оказала, что не уедет, пока не поможет своим больным высадиться на перрон; Мария попросила, чтобы ее не трогали.
— Нет, нет, не беспокойтесь обо мне, сестра. Я выйду последней… Отец и аббат Фроман пошли к багажному вагону за колесами; я их жду, они знают, как это делается, и привезут меня, не беспокойтесь.
Господин Сабатье и брат Изидор также просили не трогать их, пока не схлынет толпа. Г-жа де Жонкьер, взявшая на себя заботу о Гривотте, обещала последить за тем, чтобы г-жу Ветю перевезли в больницу в санитарной карете.
Тогда сестра Гиацинта решила поскорей уехать, чтобы все приготовить в больнице. Она взяла с собой маленькую Софи Куто и Элизу Руке, заботливо закутав ей лицо. Г-жа Маз пошла вперед, а г-жа Венсен, держа на руках потерявшую сознание девочку, пробивала себе дорогу в толпе с единственной мыслью бежать к Гроту и скорее положить ребенка к стопам святой девы. Теперь все собрались у выхода. Пришлось открыть двери багажного зала, чтобы толпа быстрее рассосалась; контролеры, не в силах проверять билеты, подставляли фуражки, куда дождем сыпались картонные квадратики.
На большом дворе, куда с трех сторон выходили станционные постройки, теснились всевозможные экипажи и стоял невообразимый гул. На омнибусах гостиниц, придвинутых задками к краю тротуара, значились всеми почитаемые имена Марии и Иисуса, архангела Михаила, монастырей Розер и Сердца Иисусова. За ними вытянулись в ряд санитарные кареты, ландо, кабриолеты, фургоны, маленькие тележки, запряженные осликами; кучера кричали, ругались, люди сталкивались в темноте, пронизанной ярким светом фонарей. Часть ночи бушевала гроза, и теперь лошади месили ногами жидкую грязь, пешеходы по щиколотку брели в лужах. Г-н Виньерон, за которым следовали растерянные г-жа Виньерон и г-жа Шез, взял на руки Гюстава вместе с его костылями и посадил мальчика в омнибус гостиницы Видений, куда вслед за ним вошли его спутницы. Г-жа Маз с ужимками чистоплотной кошки, боящейся запачкать лапки, подозвала кучера и села в старую карету, назвав адрес общины Голубых Сестер. Наконец и сестра Гиацинта уселась с Элизой Руке и Софи Куто во вместительный шарабан, где уже находились Ферран и сестры Сен-Франсуа и Клер Дезанж. Кучера хлестали маленьких быстрых лошадок, экипажи срывались с места и неслись с бешеной скоростью, народ кричал, кругом летели брызги грязи.