Страница 112 из 117
1894
КОММЕНТАРИИ
Э. Золя написал первые страницы романа «Лурд» 5 октября 1893 года и кончил его 21 июня 1894 года. С 15 апреля по 15 августа 1894 года «Лурд» печатался в газете «Жиль Блас». В августе того же года «Лурд» вышел отдельным изданием как первый роман цикла «Три города» замысел которого к этому времени уже вполне оформился.
Первоначальная идея книги относится к тому времени, когда Золя был еще поглощен работой над последними томами «Ругон-Маккаров» — «Разгромом» и, позднее, «Доктором Паскалем». В сентябре 1891 года он отдыхал в Пиренеях и — по дороге из Котре в Тарб — сделал краткую остановку в Лурде: этот маленький городок, затерянный в горах и неожиданно для его жителей ставший в семидесятых — восьмидесятых годах центром паломничества верующих католиков, произвел на Золя потрясающее впечатление. Он поделился этим впечатлением значительно позднее, в июле 1892 года, с Эдмоном Гонкуром, который записал в своем дневнике взволнованный рассказ Золя: «…вид всех этих больных, увечных, вид умирающих детей, которых принесли к статуе, людей, распростертых на земле в молитвенном экстазе… вид этого города веры, порожденной галлюцинацией четырнадцатилетней девочки, вид этого средоточия мистики в наш век скептицизма… вид этого грота, этих ущелий, этих полчищ пилигримов из Бретани и Анжу…» По свидетельству Гонкура, жена Золя вставила замечание: «Да, это было колоритно!» Но Золя резко оборвал ее: «Не в колорите дело! Волнение душ — вот что надо передать… Ну так вот, это зрелище меня захватило, так взяло за душу, что, уехав в Тарб, я две ночи напролет писал о Лурде»[22].
Наспех набросанные в Тарбе страницы (сентябрь 1891 г.) сохранились. Отрывки из них в 1961 году впервые опубликовал Рене Тернуа в книге «Золя и его время» (издание Дижонского университета) — они представляют особый интерес как первая формулировка замысла, со временем претерпевшего значительные изменения. Золя увидел в Лурде толпы Сольных, истово верующих католиков, устремляющихся к чудотворному источнику и к статуе девы Марии, надеясь на исцеление, и он размышлял над причинами столь удивительной в конце XIX века вспышки религиозного фанатизма. Он объясняет ее слабостью естественных наук, в частности — бессилием медицины, сулившей больше, чем она оказалась способной дать людям: «Раз наука не может дать верного исцеления, люди обращаются к неведомому, к легенде, к чуду; встречаются ученые, врачи, которые, отрекаясь от своей бесполезной науки, веруют отныне только в помощь потусторонней силы. Но прежде всего — толпа, которая валит сюда, исполненная экстатической религиозности: богородица исцеляет, они устремляются к богородице, и с какой верой! В наш век сомнений — поразительный аспект этого движения!» Золя видит и другую сторону Лурда — спекуляцию на религиозных чувствах, позволяющую извлекать несметные доходы из суеверий: «Весь город разбухает, благоденствует, жиреет за счет паломников… Здесь колоссальный денежный оборот…» Он с отвращением пишет о тысячах жрущих, пьющих, горланящих бродяг. «Говорят, что тут происходят ужасные вещи». И Золя приходит к выводу, что необходимо доискаться до скрытых пружин Лурда: «Надо было бы знать всю подоплеку, знать подлинную истину. Истину обо всем — как это дело ведется, как оно движется, как разрастается. Словом, всю подноготную». Вот задача художника: в романе он должен исследовать явление, дойти до его последних и самых существенных истоков, сорвать обманчивые покровы для самого себя и для своих читателей.
В этом же первом наброске Золя предварительно формулирует идею будущего произведения. «Лурдские паломничества — это последние судороги змеи, которая не хочет издохнуть…», Лурд — это «суеверие, упрямо цепляющееся за жизнь на пороге XX века». Лурд возможен лишь оттого, что «человечество еще очень невежественно, истерзано голодом и страданиями». Но способна ли наука помочь людям? Человечество погрязло в горе, и мало вероятно, «чтобы когда-нибудь истина могла утешить его, чтобы ученые дали ему достаточно счастья и оно не испытало искуса вернуться к невежеству, к утешению потусторонним миром», «Надежда становится безмерной, как только люди начинают верить в чудо».
Замысел противоречив. Золя испытывает отвращение к спекуляции церковников на невежестве и суевериях народа, но вывод он делает пессимистический: наука не заменит религии, людям нужна для призрачного счастья иллюзия веры. Гуманно ли разбивать эту иллюзию, если заменить ее нечем? Над этим противоречием и над путями его разрешения Золя будет еще долго думать, пока не придет к итогу, достойному мужественного писателя-реалиста.
На первый взгляд кажется, что идея написать книгу о Лурде возникла в результате случайной поездки Золя в Пиренеи. На самом деле автор «Ругон-Маккаров», который создал историческую эпопею об ушедшей в прошлое эпохе Второй империи и решил обратиться к современному материалу, к жизни общества в пору Третьей республики, не мог миновать одной из центральных проблем своего времени. Лурд был тесно связан с этой проблемой, — он оказался символом возрождающегося католицизма.
Конец восьмидесятых и начало девяностых годов во Франции ознаменован наступлением шовинистической реакции, получившей название «буланжизма» — по имени военного министра республики Буланже; этот генерал, один из палачей Парижской коммуны, выдвинул демагогический лозунг войны-реванша против Германии и, пользуясь его популярностью среди буржуазии, сделал попытку вернуть Францию к монархическому строю. В острейшей борьбе, протекавшей с переменным успехом, монархисты потерпели поражение, а сам Буланже застрелился (1891). Разгромленные реакционеры перегруппировали силы и пошли на сближение с республиканцами, пользуясь тем, что правящие круги были сильно обеспокоены растущей революционной активностью рабочего класса — широким распространением идей марксизма и одновременным усилением анархистского движения. Террор анархистов тоже способствовал росту реакции: рядом законов были ограничены свобода печати и деятельность рабочих организаций (например, так называемый «преступный закон» — «loi scélérate» — 28 июля 1894 г., направленный против прессы). Напуганный революционным движением, буржуазный лагерь сплотился. Если в семидесятых годах был широко популярен лозунг: «Клерикализм — вот враг», то в начале девяностых годов вчерашние противники — монархисты и буржуазные республиканцы — объединились под другим лозунгом: «Социализм — вот враг». Так происходит сближение правых буржуазно-республиканских кругов с клерикалами.
В то время во главе католической церкви стоял ловкий дипломат пана Лев XIII, видевший новую задачу Ватикана в том, чтобы марксистскому социализму противопоставить другой — «христианский социализм». Политика папской курии была наиболее полно воплощена в энциклике «Рерум новарум», опубликованной 15 мая 1891 года. Обращаясь ко всем христианам, папа говорил о том, что углубление конфликта между кучкой богачей и множеством обездоленных, между предпринимателями и рабочими возбуждает всеобщую тревогу. Социалисты искусственно раздувают эту вражду и выдвигают идею ликвидации частной собственности. Эта идея враждебна христианству: «Бог дал людям землю, чтобы они поделили ее между собой. Бережливый рабочий имеет право купить себе поле… Теория коллективной собственности противоречит естественному праву… Первое условие народного блага — неприкосновенность собственности». Энциклика провозглашает, что конец социальному конфликту может положить только церковь, которая объединит враждующие классы христианской любовью, что первейшая задача церкви — научить и капиталистов и рабочих правилам христианской жизни в духе милосердия. Таким образом, папа, якобы выступая в защиту угнетенных, осуждал марксистский социализм и утверждал незыблемой основой общества буржуазный принцип собственности.
Писатели — сторонники «нового католицизма» — стали усердно пропагандировать идеи энциклики. Мистик и «буланжист» Морис Баррес, признанный руководитель правого крыла французской литературы, в то время уже автор декадентской трилогии «Культ Я» (1887–1891), превозносил новую «революционную церковь» и Льва XIII, который, по словам Барреса, «взялся примирить церковь с современным обществом» и, встав во главе социальных реформ, «хочет поставить силы революции на службу церкви». Французские социалисты решительно выступили против этой демагогии. Когда председатель совета министров Фресинэ произнес в парламенте похвалу Льву XIII, с ответом ему выступил 18 февраля 1892 года социалист Жорж Клемансо, заявивший в парламенте: «Церковь ничто, если она не всё… Между правами человека и тем, что называется правами бога, возможна только борьба — союз между ними немыслим… Церковь хочет как раз противоположного всему, что хотим мы…» Под давлением передовых республиканцев Фресинэ подал в отставку, а через два дня, 20 февраля, папа опубликовал новую энциклику, адресованную французским католикам, в которой требовал от них поддерживать… французскую республику. Несколько позднее, в 1896 году, Золя напечатал в «Фигаро» статью «Оппортунизм Льва XIII», в которой заклеймил двусмысленную позицию римского первосвященника. Дело в том, утверждал Золя, что, как бы католицизм ни прикидывался демократическим, он глубоко враждебен демократии: «Эта религия… принадлежит у нас одному классу и одной партии, она так тесно связана с идеей аристократии и принципом монархии, что оказывается в смертельной опасности, едва только эгалитарная республика сметает трон и его защитников». По оценке Золя, Лев XIII — коварнейший демагог, фактически идущий на предательство политических интересов собственного класса: «Связать судьбу религии с одним классом, с одной династией, рисковать, чтобы религия погибла вместе с ними, в такой день, когда уже ясно, что они обречены, — это было бы абсурдной ошибкой. Нет, нет, пусть гибнут аристократии и королевства, и да живет бог!» Лев XIII страшится церковного раскола — и, чтобы избежать его, «принимает республику, осмеливается ломать вековую традицию, становясь на сторону народа — против короля». Но эти судороги католическую церковь не спасут — уступки имеют предел, и наступит день, когда папа «не сможет идти дальше, и непреодолимым препятствием станет сам Рим, вечный Рим, со всей гигантской массой его традиций, его столетий, его развалин. Неспособный дальше изменяться, он рухнет». Папа-оппортунист не спасет католицизм, он может только на время создать иллюзию его обновления и тем вернее способствовать его краху, предрешенному историей.
22
Жюль и Эдмон де Гонкур, Дневник, изд. «Художественная литература», т. 2, 1965, стр. 540.