Страница 16 из 104
Последние слова Бэзил сказал по-китайски.
Проехали белую тень Новодевичьего монастыря за Москвой-рекой, вписались в Мосфильмовскую, и вскоре машина остановилась у смотровой площадки на Ленинских горах. Оба считали хорошей приметой прощаться на ходу. Метро для сына было близко, и на город можно было бросить взгляд.
Лет десять назад, вернувшись из очередной командировки, Бэзил, не зная, где гулять с сыном, пришел сюда. Стояла середина июля, вечерело. Поглядывая на сиреневое зарево, они уселись на траве, уперев ноги в склон, близ лыжного трамплина. Река отдавала накопленное за день тепло. Сухим, без оттенков, светом, напоминавшим Бэзилу госпитальный, лучились софиты над Лужниками. То был памятный для обоих день: внезапно ощутили глубокую, взрослую связь, установившуюся вдруг вопреки всем разлукам. Бывают такие счастливые дни.
Начиналась поземка. Чаша Москвы плоско лежала почти без огней. Холод, едва вышли, загнал назад в машину. Зачесался подбородок, и Бэзил прихлопнул по нему ладонью. Засмеялся. Привычка тянулась из тропиков, чешется — значит, москит...
В центре Бангкока москитов быть не могло. Их убивал чад. Бэзил расплатился с моторикшей, зашел в бар. Над окошком менялы зажглись зеленые цифры электронного табло. Было десять утра. Самое время искать Кхуна во дворе Ват По. Через два часа зной разгонит всех на сиесту.
Если досужие рассказчики утверждают, что в Заполярье птицы замерзают на лету, то здесь воробьи могли свалиться на голову вареными. Однако букетик жасмина, заткнутый на зеркало заднего вида в такси, стоявшем у гостиницы, казался влажным и прохладным.
— На Прачан-роуд к Таммасатскому университету, — сказал Бэзил водителю.
Таксист сунул в рот порцию бетеля и взял с места на второй скорости, заставив шарахнуться мотоциклиста. На Чароен Крунг-роуд у грязного перекрестка, зажатого двухэтажками, машину задержал светофор. Водитель сплюнул жвачку на тротуар. Начавший переход крепыш в филиппинской гуаябере и с крокодиловым атташе-кейсом в руке поднял глаза. Жесткий, настороженный взгляд скользнул по букетику жасмина и Бэзилу.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ЦВЕТЫ ДРАКОНА
1
Хмурое сосредоточенное лицо, мелькнувшее на Чароен Крунг-роуд, какое-то время, пока таксист лавировал в потоке, катившемся к набережной Чао-Прая, почему-то оставалось в памяти Бэзила. «Танцы и бокс, мягкость и готовность к соперничеству символизируют темпераментных таиландцев, характер которых отличается беззаботностью, жизнелюбием и оптимизмом», — значилась на обложке рекламного журнальчика «Эта неделя», который утром листал в гостинице, просматривая, какие фильмы и где показывают.
Бэзил, переключив внимание, прикинул, как сподручнее подступиться к теме, по которой должен писать. Шеф по телефону определил: общий обзор положения в рабочем движении, разумеется, не раздражая властей, для чего желательно раскрыть проблему через рассуждения профсоюзных деятелей. К ним же, чтобы подступиться, нужны посредники. Лучшим стал бы Кхун Ченгпрадит, бангкокский журналист, учившийся в Киевском университете, говорящий по-русски, невысокий и худой человек в очках, с широким лбом и губами, почти всегда сжатыми так, будто гасит улыбку.
Кхун подрабатывал в любых изданиях, считался «фри-лансером», то есть свободным журналистом. Его бы не взяли в штат, даже найдись место в газете, журнале, на радио или телевидении. Раз в месяц он получал вызов либо в полицию, либо в армейскую контрразведку, где все же не совсем представляли, как с ним обойтись. Кхун повторял: если его подозревают в связях с коммунистами, то это сущая нелепость, поскольку учение это не местного происхождения, а он решительно против иностранного вмешательства, загляните в ксерокопии его статей в деле. Стало быть, он заодно с полицией, заодно с контрразведчиками, которые пресекают иностранную пропаганду... И все-таки Кхун угодил в Бум Буд.
Бэзил надеялся, что управление по делам иностранцев, может, не поставит под угрозу его визу, если разыскать Кхуна и выйти через него... ну, хотя бы на Пратит Тука, восходящую «звезду» в профобъединении Конгресс труда. Тук выступает вроде бы с решительных позиций, интересен как личность. Проскальзывали сообщения, будто его сторонники высказываются и за создание рабочей партии. Пресса то ли удивлялась, то ли возмущалась, что окружение Тука не замечено в коррупции, а попытки подкупить предпринимались. Этот факт вызывал симпатии у молодых офицеров армии, верхушка которой контролирует положение.
Кхун Ченгпрадит водил знакомство со многими «нужными» людьми, часть которых, случалось, действовала и за чертой закона. Как оценивал эти связи с нравственной точки зрения сам Кхун, трудно сказать. Многие считают, говорил он Бэзилу, будто в Азии покупается абсолютно все. Но даже прожженные политиканы не берутся утверждать, что можно купить чье-либо сознание. Понятие о чести у нас, говорил Кхун, иное, чем у европейцев. Сильный человек уважаем, и поскольку он сильный, ему позволено все. Справедливость ничего не значит, потому что ее нет и быть не может. Тот, кто не обогащается за счет собственной мощи, попросту ненормален. Лев презираем, поскольку лишен коварства. Тигра боятся, он непредсказуем. Но почитают только лиса, который изворотлив, предприимчив и расчетлив. Высказаться о ком-то, что он — лис, значит проявить уважение.
Бэзил тронул водителя за плечо. Висячие усы, острый подбородок, сероватый оттенок скул, ежик над выпуклым лбом. Возможно, сержант или лейтенант, подрабатывающий вне службы. Пожалуй, что так, поскольку таксист взял ровно столько, сколько и стоил маршрут.
Площадь заливало солнце, четыре запущенных змея реяли в белесой выси, дергаясь под ударами ветра, ходившего над крышами пагод, королевского дворца и Таммасатского университета в конце Прачан-роуд. Раз в году, между февралем и апрелем, завязывались воздушные бои бумажных драконов. Когда точно и что выигрывали победители, кроме восторгов зрителей, Бэзилу никто объяснить внятно не смог. Как и прочие тайны этого района, который в один непримечательный день очищали ото всех, кто оказался без галстука, а в другой — предоставляли для торговли, занятия врачеванием, составления прошений, пения и танцев...
Хотя жена Кхуна сказала, что он скорее всего в пагоде, Ват По, Бэзил заглянул прежде в Ват Махатхат, примыкающую к университету. Буддийский клир ее считался олицетворением религии и знавал бурные времена. Двадцать с лишним лет назад верховный бонза пагоды обвинялся в «сборе оружия и ведении пропаганды коммунистической доктрины среди монахов». Четыреста бонз в шафрановых накидках и многотысячная толпа мирян тянулась за его преосвященством до ворот тюрьмы Бум Буд. Шум наделал и процесс над другим бонзой, который привлекался к уголовной ответственности за расправу руками наемного убийцы над противником по теоретическим прениям. У Кхуна были знакомства в этой пагоде, и он мог оказаться там.
На территории пагоды босоногие дети азартно гоняли плетеный мяч. Разморенные жарой женщины судачили в тени. Шофер и подручный с бетономешалки, привезшей раствор для ремонтных работ, неторопливо покуривали сигареты, и дым стлался вдоль спины Будды, изваянного в позе «вызов дождя». Плешивые, тощие псы, сбившиеся в стаю, клацая зубами, с остервенением выкусывали блох.
К самой пагоде Бэзил пробирался через толпу астрологов, слесарей, парикмахеров и художников, потом вдоль стены, где бродячие лекари показывали рентгеновские снимки и цветные фотографии невероятных язв, которые они врачевали. Фотограф снимал и тут же вручал приезжим снимки, запечатлевшие их в компании пластиковой девицы, символизировавшей столичные развлечения. Заклинатель змей попытался всучить в руки питона. На циновке причитал старик, которому только что вырвали зуб. Дантист демонстрировал его кучке восхищенных крестьян.
Поиски Кхуна завершились в павильоне, что находился на полпути к молельне. Он лежал ничком на полотенце, брошенном на топчан. Жилистая женщина пятками и острыми кулаками била по всему телу охавшего и стенавшего клиента, ее коричневые, скрюченные пальцы выворачивали веки, щипали ноздри, давили на глазные яблоки.