Страница 32 из 38
В ту ночь в нашей гостиничной комнате в Доломитовых Альпах мы с тетей все время либо говорили по телефону, либо ожидали телефонного звонка. Вскоре после полуночи позвонил дядя Макс из больницы в Милане. Лайла пришла в сознание. Врачи еще продолжали обследовать ее, но, похоже, у нее не было других повреждений, кроме сломанной руки. Дядя Макс воспринял как хороший признак, что она уже успела пожаловаться на отсутствие для нее в больнице отдельной палаты.
Зато информации о состоянии здоровья Гутри пришлось ожидать гораздо дольше. Лишь в два часа ночи нам стало известно, что его левая нога сломана в двух местах и еще сломаны четыре ребра, И совсем уж потом мы узнали, что ему наложили швы на правой руке и на лице, пораненных лыжными палками. Но значительно большее беспокойство вызывало то, что он все еще был без сознания, и так продолжалось всю ночь.
Нам по-прежнему не удавалось связаться с отцом Гутри и с матерью Лайлы. Дядя Макс сообщил, что отец Лайлы позвонил в больницу и “наговорил с три короба”.
Сны Доменики Сантолины Дун
Подъемник работал, и лыжники толпились, чтобы занять места. Я поднялась на нем до первой остановки, затем на лыжах доехала до второго, более высокого подъемника, и лихо взобралась на сиденье.
Я разглядывала открывшуюся панораму, гладкий снежный покров слева от меня и бугристые сугробы далеко справа, там, где со склона обрушилась лавина. Ослабив на шее свой счастливый красный шарф, я рассматривала возвышающуюся надо мной гору, а еще выше видела небо, его глубокую и чистую голубизну.
Я спрыгнула с подъемника на верхней площадке без всякого низпадения и бросила взгляд на то, что было с другой стороны горы.
Там были… другие горы. Я соскользнула с края площадки и понеслась вниз, без видимых усилий делая плавные зигзагообразные движения - слева направо, справа налево.
Мне совершенно не казалось, что это был сон. Над моей головой простиралось голубое небо, вокруг лежал белый снег, и я точно знала, что еду на лыжах и умею это делать как надо. Я, конечно, могла бы, наверно, низпадать пару раз, а может, и нет. Может быть, и устояла бы на ногах. Интересно, как бы выразился в этом случае Кейсуки? Верхстоять?
Я вдыхала носом холодный и чистый воздух, и он переполнял каждую клеточку моего тела. Мне хотелось смеяться. Я чувствовала, что способна оторваться от земли и полететь. Я чувствовала себя такой…
- Sono libero! - Вот что я чувствовала и вот что закричала. - Libero, libero, iibero-o-o-o-o! - И тут мне пришло в голову, что поскольку я девочка, то мне, наверно, следует кричать “libera” вместо “libero”, но не будучи полностью уверенной, я стала кричать оба эти слова. Я кричала и за себя, и за Гутри, и за Лайлу: - Libero! Libera! Libero! Libera-a-a-a-a!
Что-то вокруг было по-другому, не так, как раньше. И тут я осознала - исчезла оболочка моего пузыря.
Пока я спускалась к подножию горы, окончательно поняла, что имел в виду Гутри, когда кричал: “Libero!” Это означает - да здравствует жизнь!
40. Два Пистолета
На следующий день рано утром мы узнали, что Гутри пришел в сознание и опасность для его жизни миновала. Мы с тетей Сэнди стали прыгать на кровати и кричать:
- Гутри - молодец! Гутри - молодец!
Потом телефон снова зазвонил, и это была мать Лайлы.
Если верить тете Сэнди, мать Лайлы сказала ей буквально следующее: “Я только что прилетела трансатлантическим авиарейсом, и вы хотите, чтобы я сразу повторила весь перелет в обратном направлении?” И еще, по ее словам, она давно поняла, что ей не следовало отдавать свою дочь в “такую школу”. И она давно поняла, что ее дочь рано или поздно попадет в какую-нибудь беду.
А тетя Сэнди сказала:
- То, что сошла лавина, никак не зависело от Лайлы.
После этого она некоторое время держала телефонную трубку на удалении от уха, а мать Лайлы кричала, что ей не нравится тон, которым с ней разговаривают. В конце концов мать Лайлы заявила, что прилетит в Милан ближайшим рейсом, но школа должна оплатить ей дорогу.
Потом тетя Сэнди еще раз позвонила по телефону отцу Гутри, и тот ответил:
- Пети в порядке?
Пети? Я совсем забыла, что Питер и есть имя Гутри, и мне даже в голову не могло прийти, что кто-то может называть его Пети. Отец Гутри пообещал выехать немедленно.
Когда мы приехали в Милан, то в больнице нам разрешили повидаться сначала с Лайлой. Она сидела в постели, откинувшись на подложенные ей под спину подушки, перелистывала какой-то журнал и ворчала на медсестру, которая, к счастью, не понимала по-английски.
- Нет, правда, - говорила она, - неужели у вас нет ни одного американского журнала? Я не могу читать это! - Увидев нас, Лайла мгновенно разрыдалась. - О, Динни! Я чуть не погибла! О, Динни, Динни!
Медсестра, отвернувшись от Лайлы в нашу сторону, выразительно закатила глаза. Может быть, она все же понимала по-английски.
- Ну-ну, не плачь, девочка, - начала успокаивать Лайлу тетя Сэнди. - Все будет хорошо. Ты прекрасно выглядишь…
- Неправда! - запротестовала Лайла. - Посмотрите на мою руку! - Она продемонстрировала загипсованную руку. - Больно! Посмотрите, какие ссадины! - Она вытянула перед собой другую руку, открыв нашим взорам два больших, круглых, фиолетовых синяка. - А здесь, посмотрите-ка… - Отведя рукой волосы, показала маленький порез под ухом с полоской запекшейся крови по краям. - Рана!
- Ну, по крайней мере, не пришлось зашивать, - сказала тетя Сэнди.
Лайла словно не слышала.
- А здесь, посмотрите на мои колени! - Она подняла полы халата, чтобы показать нам фиолетовые ссадины на коленках.
Тетя Сэнди незаметно подтолкнула меня локтем и сказала:
- Да, Лайла! Это ужасно! Смотреть страшно. Какие травмы!
- Ага, - поддакнула я. - Ты действительно выглядишь ужасно.
Лайла всхлипнула.
- Я - человек, который очень чувствителен к боли, - произнесла она и быстро добавила: - Мои родители приедут?
- Твоя мать должна быть здесь завтра, - ответила тетя Сэнди.
- А отец?
- Похоже, что он задерживается из-за работы, - сказала тетя Сэнди.
- Да, конечно, - презрительно заметила Лайла. - Задерживается! Работа!
Я почувствовала большое облегчение, когда пришел дядя Макс и предложил навестить Гутри. Когда мы уходили, Лайла сказала дяде Максу:
- Неужели вы не можете найти мне хоть какие-нибудь американские журналы?
“Все та же Лайла, - подумала я. - Даже лавина не в силах ее изменить”.
Гутри действительно выглядел ужасно. Он лежал на кровати, глаза его были закрыты. Одна нога в гипсе подвешена в воздухе, бледное, распухшее лицо наполовину спрятано под толстым слоем бинтов. Грудь из-за бандажа приняла цилиндрическую форму, одна рука тоже была забинтована.
Когда я дотронулась до его руки, он открыл глаза.
- О, привет, Динни! - сказал Гутри. - Привет! - сказал он и тете Сэнди. - Потом принюхался к моей куртке. - От тебя пахнет свежим воздухом!
И в этот самый момент, когда он произнес: “От тебя пахнет свежим воздухом”, я поняла смысл его истории о двух пленниках. Гутри был похож на того пленника, кто видел только небо, а Лайла похожа на того, кто видел только грязь. Я подумала: а на кого я похожа? Возможно, я была где-то посередине и видела то, что находилось между небом и грязью.
- Как ты себя чувствуешь? - обратилась к Гутри тетя Сэнди.
- О, хорошо, - ответил он. - Все в порядке. - Гутри поднял здоровую руку и осторожно ощупал свое лицо. - Не могли бы вы передать мне вон то зеркало? - Он поднес его к распухшему лицу. - Эй! Вы только посмотрите! Голова-мяч!
Он поинтересовался, как себя чувствовала Лайла.
- Вот перепугалась, наверное, - произнес Гутри серьезным тоном.
- Да, пожалуй, - согласилась тетя Сэнди. - А ты? Ты перепугался?
- Да, - признался он. - Очень.
Позже Гутри рассказывал, что, испугавшись, он стал думать обо всех нас и представил себе, как мы молимся за него, и это помогло ему держать себя в руках.