Герои и предатели

Когда довольно скоро в части стали получать сообщения о гибели тех или иных прикомандированных бойцов, а потом и о гибели двух офицеров — связистов, которые сгорели вместе со своей машиной, Попов подумал, что недаром говорится — «Все, что Господь не делает — все к лучшему». Героизм, конечно, героизмом, но попасть в Грозный под раздачу… Был бы приказ — вопросов нет. А так… Не отправили — ну и слава Богу!

— Эта война надолго, — грустно сказал Шлейников, — нам еще хватит. Хлебнем еще. Так что куда торопиться?

Как в воду глядел!

В отличие от Попова, Мищенко сразу знал, что будет военным. Эту стезю с детства ему выбрал отец.

— Всегда одет, обут, зарплата хорошая, пенсия нормальная в сорок два года, льготы. Может, за границей будешь служить, — перечислял, загибая пальцы отец. — У меня все равно денег нет, тебя в институт на хорошее место проталкивать. А в инженеры я тебе не советую — дерьмовая, сын, работа. За все отвечаешь — голый вассер получаешь. Ну и не в рабочие же идти? Я думаю, ты поумнее всякого быдла.

Да, Олег уже тогда понимал, что отец имеет в виду. В их заводском районе жили пролетарии отнюдь не умственного труда. А самые настоящие «гегемоны».

Грязные подъезды с выбитыми стеклами, двери на одной петле, заделанные фанерой или картоном. Кучки дерьма по углам, неистребимый запах мочи или блевотины. Иногда кровь.

Пили и дрались здесь много. Очень много. Мищенко еще с первого класса понял, что если он не будет кого-то бить, то бить будут именно его. И еще одно — в одиночку не справишься. Нужно, чтобы были друзья — союзники.

Олег и дрался. Дрался с ровесниками, а когда один обиженный сбегал за братом — третьеклассником, то дрался и с ним. Получил прилично, но и противник без фонаря не ушел. Постепенно, видя, что с ним лучше ладить, чем враждовать, к нему потянулись другие пацаны. Сначала пришла уверенность в себе, а потом — привычка командовать. А затем они переплелись — привычка командовать, уверенность в себе, и нахальство.

В общем, как ни странно, но при этом он еще и неплохо учился. Сначала помогали природные способности — читать маленький Мищенко научился рано, память была отличной — Олег первые три класса не мог поладить только с правописанием. Его корявые и неровные буквы вызывали кривою усмешку и легкий презрительный взгляд первой учительницы — Галины Михайловны. Однако, несмотря на то, что по русскому языку маленький Мищенко перебивался с тройки на четверку, учительница, видя, что остальные оценки достаточно хорошие, со вздохом ставила ему четверку — чтобы не портить отчетность ни себе, ни ученику. Это была ведь совсем легкая натяжка, не правда ли?

Только в одной строке всегда стояло неприятное «удов.». Это за поведение. Как бы не хотелось Галине Михайловне поставить «хорошо», но… Но это было бы уже слишком.

Все-таки слишком много драк и жестокости. Но иначе вести себя Олегу было нельзя. То и дело кто-то из ровесников пытался оспорить приоритет вожака, и получал, как у них говорили — «в дыню». Труднее было, когда приходили старшие. Тогда Олегу доставалось, и сильно. Единственное, что отпугнуло почти всех — это то, что он никогда не сдавался. Мищенко дрался до конца, без жалости к себе и противнику. Постепенно до всех дошло, что связываться с ним — это неизбежно получить какие-то болезненные повреждения. И всем расхотелось. Многие начали уважали. А однажды — уже в третьем классе — Олег сумел мобилизовать, и заставить поддержать его своих друзей, которые постоянно крутились вокруг него — и в драке с двумя пятиклассниками одержать убедительную победу.

Мать дома только охала над синяками, шишками и ссадинами, и постоянно собиралась пойти, наконец, к учительнице, и узнать, в чем дело? Поддержку Олег получил со стороны отца.

— У нас мужик растет, — сказал он. — Если он не будет драться за себя сейчас, что из него потом вырастет?

Мать все-таки как-то поинтересовалась у Галины Михайловны, что за постоянные синяки и шишки возникают у ее сына. Ответ изумил.

— Вы бы видели его противников, — воскликнула первая учительница. — Его и так все боятся, я бы давно обратила ваше внимание на его поведение… Однако он, как оказывается, никогда не бывает инициатором. Это удивительно, но все его друзья говорят именно так. Конечно, это дети, и доверия их словам мало… Ну, мягко говоря… А вообще-то, это ерунда, конечно, мальчишки без драк не могут. И я здесь когда училась в школе, было то же самое… Но я вот что давно хотела вам сказать, да как-то не было повода… У вас мальчик слишком жестокий. Не по-детски как-то… Где он этого насмотрелся, откуда это?

Отец, узнав о содержании разговора, задумался, потом, дождавшись сына с улицы, прямо от порога повел его к себе в спальню.

— В школе говорят, что ты слишком сильно бьешь одноклассников. За что?

— Да ну, папа, ты что? Каких одноклассников? Я их давно не бью никого. Они на меня ни за что не полезут — они же меня боятся. Я сейчас только со старшими дерусь. А они сильнее меня! Понимаешь?

Отец откинулся на спинку стула и изумленно сказал:

— Ты так поумнел? Ты уже можешь отвечать за свои поступки?

— Папа! Если я не отлуплю этих пацанов, они отлупят меня. Кого ты хочешь, чтобы отлупили?

Наступила пауза.

— М-да… И возразить нечего, — грустно сказал отец, как-то сразу осунувшись и покраснев.

— А нельзя ли мирно — никто никого не трогает? — сказала мама, незаметно вошедшая в спальню.

Отец устало отмахнулся:

— Мать, не говори ерунды! С волками жить — по-волчьи выть! Что он вокруг себя видит-то здесь? Тому и учится.

Конечно, родители, (на то они и родители), попросили Олега вести себя потише, меньше привлекать к себе внимания, не баловаться, лучше учиться и тому подобное… Но без энтузиазма, как обязаловку какую-то оттянули.

Странно, но родители порой забывают, что детский мир гораздо более жесток, чем даже мир взрослых, где граждан охраняют друг от друга законы, милиция, армия и суды, (хотя далеко не всегда). А детей охраняет друг от друга только кулак. И горе тебе, если твой кулак слабее, чем у пацана с соседней улицы.

А может, взрослые все прекрасно помнят, только не хотят об этом говорить с детьми? Признаться в осведомленности — это же, простите, прямая обязанность что-то сделать! А что можно сделать? Ну, что?… Да ничего! Лучше лицемерно сделать вид, что ничего не знаешь — так делали наши родители, родители наших родителей… Так было всегда, и, наверное, так и будет.

Где-то с шестого класса учеба стала даваться гораздо труднее. На одной памяти выехать уже было трудно. Перед мальчиком встал выбор — или улица, где у него была своя команда, или учеба в школе. Первое было и проще, и приятнее. Второе требовалось, чтобы стать военным. После долгих колебаний, Олег, с большим скрипом, но склонился в сторону уроков. Он стал меньше бывать на улице, фактически распустил свою компанию, и те, пошарахавшись некоторое время в недоумении без предводителя, разбрелись, кто куда. Олег же, подумав, записался в секцию бокса.

Особых успехов он не добился, но приобрел хорошие навыки, и теперь мог полностью считать лично себя в безопасности от всех.

В общем, его положение многие сочли бы идеальным.

С одной стороны, он был на хорошем счету у учителей. Да, не активно участвовал в общественной жизни, (этого еще не хватало!), зато хорошо учился. Во всяком случае, пятерок в его дневнике было заметно больше, чем четверок. За успеваемость в местной школе, не блиставшей в этом отношении особыми успехами, прощалось многое.

С другой — он не был так называемым «быком», которым не было житья от «пацанов». Пару новеньких чуваков, которые раньше в этой школе не учились, попытались сдуру его «обычить», но получили такой отпор, что один предпочел за лучшее вообще перейти в другую школу. Олег как-то случайно встретил его на улице, и снова набил морду — для профилактики. Тот потом пару раз случайно попадался на пути, и сразу исчезал куда-то. Постепенно он занял в школе особое положение — его в равной степени уважали и учителя, и одноклассники. Большего на данный момент и не нужно было.