Герои и предатели

Мищенко также равнодушно пробежался глазами по бойцам, технике и оружию, и отвернулся. Еще не хватало, чтобы он спустился и побежал узнавать, кто тут стоит, и нет ли знакомых. Делать ему больше нечего. Ага.

Оазис остался позади, снова пошел песок, пыль, а солнце, казалось, совсем взбесилось. По спине у ротного тек пот, но раздеться он не решался. Если на потное тело налипнет еще и песок… Какая гадость!

«Ну когда же, когда мы доберемся до цели»?

Такое скопление машин в одном месте не могло означать ничего другого, кроме того, что цель достигнута.

Мищенко разглядел в бинокль, что рота Мартышки уже начала окапываться, не дожидаясь подхода всех остальных.

Олег остановил свои бэхи строго параллельно «шишигам» минометки, и отправился к комбату вместе с Поповым. Командир минометки вытирал свою грязную морду еще более грязным полотенцем.

— Закрыли все двери в кабине, и щели законопатили, — пояснял он, хотя его об этом никто и не просил. — А то пылюка лезет черная. Но в кабине — как в бане. Я пропарился весь насквозь. Мокрый, хоть бери и отжимай!.. Ба-а! Да ведь тут река!

Да, судя по ландшафту, Мищенко уже давно сообразил, что здесь должна быть река. Комбат поставил свои штабные машины почти у обрыва. Наверное, хотел наслаждаться шикарными видами прямо с порога кунга. Не отходя от кассы, как говорится.

Река в этом месте текла по небольшой — совсем скромных размеров — долине, и делала петлю.

— Надеюсь, тут можно купаться! — радостно трещал Попов, вызывая у Мищенко что-то вроде головной боли, и желания треснуть его, чтобы заткнулся.

Начальник штаба Магомедов кисло посмотрел на обоих.

— Мищенко! Занимай позиции ориентиром на северо-восток.

— Сколько стоять будем, товарищ майор?… Я в смысле, БМП стоит зарывать или нет, так обойдемся?

— Да, стоит. Стоять будем несколько дней точно. Так что зарывайтесь по полному профилю.

И Мартышка, и Мищенко, и Свин — он же Сережа Свиньин — почти всегда заставляли своих бойцов окапываться по полному профилю: и окопы, и траншеи, и укрытия для техники. А потом делать настоящие землянки. Но вовсе не потому, что ожидали массированных авианалетов, артиллерийских ударов и наступления противника. Просто шатающийся от безделья солдат приводил их всех, как кадровых офицеров, в ярость.

Полной противоположностью всей троице служил лейтенант Попов. У него личный состав иногда выкапывал окопы под минометы. И то не всегда. Самое странное, что и лейтенант Попов был кадровым офицером. Если бы этот кадр был недотепой — двухгодичником, то, наверное, получил бы от кого-нибудь из упомянутой троицы по шее. Например, от Мартышки. Тот вообще был немного отмороженный, не боялся никого, и мог подраться с любым солдатом, офицером или контрактником.

Он закончил отделение разведки, и, как сам утверждал, еще ходил на дополнительные занятия по карате, где был одним из лучших. Это было очень похоже на правду, так как своих солдат он «построил» на «раз — два».

Но как-то так сложилось, что избить другого кадрового офицера, да еще в боевом походе не поднималась рука. Черт его знает, этого Попова — что у него на уме? Отомстит еще потом…

Тем не менее, разлагающего влияния на своих солдат со стороны охреневших от лени минометчиков Олег не боялся. Он не церемонился со своими, и посторонним подчиненным дать в ухо ему тоже не составило бы труда. Они это знали. Один уже разок получил. Попов приходил — поныл, но Мищенко быстро поставил его на место, и тот в бешенстве ушел. Только бешенство это было бессильное. Олег, строго говоря, думал, что Попов ему просто завидует. У него такой безоговорочной власти в батарее не было. Во всяком случае, солдаты даже имели наглость оговариваться. Попробовал бы кто возразить ротному!

Юра Попов, и правда, попал в училище, а потом и в армию, несколько необдуманно.

Нет, конечно, его никто не заставлял, и документы в военное училище он подавал не с пьяных глаз. Все было в твердом уме и трезвой памяти. Просто всю его жизнь переменил один случай… Точнее, случаев было даже несколько, но все они уместились в две июньские недели одного лета.

Прямо скажем, до этого был Юра одним человеком, а стал совсем другим.

В общем, так. Это был военизированный лагерь. Пошла такая мода в то время — загружать каникулы у старшеклассников по полной программе. Видимо, чтобы жизнь медом не казалась. Сначала — летняя трудовая практика. Отвезли несколько классов в колхоз, выделили им там какую летнюю базу, состоящую из нескольких жилых домиков, и возили на автобусе на плантацию — работать.

Ну, это было еще терпимо. Там и девчонки, и мальчишки были вместе, по вечерам — танцы — шманцы — обжиманцы, и все такое, чего, впрочем, Юра оказался не любитель. Да и успехом у противоположного пола его худая нескладная фигура и невыразительное простое лицо не пользовались. Однако и его все оставляли в покое, чему он был весьма рад.

Две недели не сказать, чтобы пролетели, все-таки ковыряться в земле на плантации — удовольствие на любителя, но и вечностью не показались. И только Юра вернулся обратно в школу, чтобы отметить окончание практики, а потом уж заняться собственными делами, как там его огорошили новой напастью — двухнедельные военизированные сборы.

А тем, кто не поедет — по любым причинам — обещали проблемы с аттестатом. Если уж сын третьего секретаря райкома партии поехал, который учился в Юриной школе, то для остальных вообще никаких поблажек и быть не могло.

Да, в общем-то, неприятная ситуация, пропал еще один месяц, считай, но и катастрофы никакой. Это так Юра думал еще до того, как увидел, кто приехал в лагерь. Он почему-то решил, что это опять будут только школьники, а вышло так, что местные власти собрали на эти сборы весь потенциальный призывной контингент — и школьников, и учащихся ПТУ, и нигде не учащихся, и даже так называемых «трудных» подростков. А в наставники — буквально вчера уволившихся и вернувшихся со службы сержантов, которые буквально горели желанием показать всякой наглой мелочи, что такое настоящая армия.

Вот тут-то у Юры сердечко и заныло. Были тут люди, которые его не любили, и у которых к нему были свои счеты — то списать не дал, то денег не «одолжил», то вообще — «ты борзый, и учишься что так хорошо?».

Юра, и правда, учился неплохо, и урокам уделял гораздо больше времени, чем шатанию по улицам, или спорту. Хотя спорт тут мог помочь мало, если, конечно, ты не мастер спорта по боксу или самбо.

Ожидания худшего оправдались, можно сказать, целиком и полностью.

Началось все с физической нагрузки — хотя это то, как раз таки, было еще терпимо. Утром целый час делали зарядку на воздухе — бегали до изнеможения, отжимались, приседали друг с другом на плечах, а потом бегом бежали в столовую.

Юре на зарядке досталось. Попался ему напарник — настоящий «доход». Его-то Юра поднимал, а вот он Юру — уже нет. Здоровый сержант быстро объяснил Попову, что если его «друг» не в состоянии его таскать на себе, то Юра должен делать это за него. Так что пришлось Юре снова тащить на себе это костлявое убожество. Вымотался он здорово. И это было только еще утро.

Зато Попов уяснил для себя первый армейский принцип — «В армии справедливости нет». Или есть — но такая, очень своеобразная справедливость.

Затем в школьной столовой — завтрак. Их «подразделение» строилось перед входом, а потом — справа по одному — «бойцы» бегом направлялись в помещение. По идее, вторая колонна должна была начать движение только после того, как последний боец из предыдущей закончит маневр. Однако некие хитроумные товарищи, (неужели так уж хотели жрать?), из второй и даже третьей колонны — оттуда, сзади, — начали пристраиваться в хвост. Пока это делали «правильные» пацаны, все молчали. На свою беду, некий «неправильный» хлопчик тоже влез в это движение. И тут же получил пендель от «правильного». Потом второй пендель — от другого правильного. Хлопчик понесся быстрее, но от ловко поставленной подножки покатился по земле. А потом на это все обратил свое внимание до этого открыто зевавший «Товарищ Сержант», и заставил еще и отжиматься — за грубое нарушение дисциплины.