Страница 50 из 63
Литта благоразумно не стала спрашивать, чем он намерен заниматься до наступления этого времени. И так было понятно.
Нарак
Ему не было больно, по крайней мере, сначала. Просто над головой вдруг оказалось небо, безумно-синее, как чешуя Карбала, холодное и равнодушное. Рядом кто-то говорил, встревоженно и быстро, но он не мог узнать голоса, не то, что понять смысл слов. Затем стало холодно, а в мозг словно вонзили иглу, такой внезапной и сильной была боль, и сознание милосердно отключилось.
Он не помнил, как его перевезли. Когда он изредка приходил в сознание, его болтало, как тряпичную куклу, тело не слушалось, и не было сил даже приподнять тяжелую, будто налитую раскаленным свинцом голову. Под кожей что-то жглось и ворочалось, как живое, но определить, насколько он пострадал, Нарак не мог.
Более-менее пришел в себя он только в лазарете. По крайней мере, его перестало трясти так, словно его дракон вместе с ним проваливался в воздушные ямы. Перед глазами, которые удалось открыть далеко не с первой попытки, все плыло. Тело казалось невесомым, а кровать под ним словно шла волнами - верный признак того, что его накачали обезболивающим по самые уши. Голоса врачей то приближались, и тогда удавалось различить отдельные знакомые слова, то отдалялись, превращаясь в неясный гул где-то на грани восприятия. Пару раз на фоне серого потолка и белого, пульсирующего света мелькнуло что-то ярко-рыжее. Это было единственное цветное пятно в его неподвижном, резко утратившем краски мире, а потому до него хотелось дотянуться, притронуться хоть кончиками пальцев, чтобы понять, реально ли это. И может ли он вообще ощутить что либо. Но рыжее пятнышко всегда ускользало от таких непослушных рук, и он оставался в своем полубреду, не зная, жив ли еще, или же это - лишь растянувшаяся агония угасающего разума.
Когда однажды он очнулся, и не ощутил мерного, как океанские волны, покачивания кровати, то сначала даже обрадовался. Значит, дозу лекарств уменьшили, и теперь он, возможно, даже сможет узнать, что произошло. Но шли часы - а может, и минуты, Нарак не знал наверняка, - но рядом не было никого, кто смог бы ответить на его вопросы. Почему-то жгло шею и левую половину лица, не сильно, как после крапивы, но он не обратил на это особого внимания.
Наконец, в поле нечеткого пока что зрения появилось вожделенное рыжее пятнышко. Теперь он смог различить, что никакие это не галлюцинации и отнюдь не солнечный зайчик, как он было решил в своем бреду. Просто у кого-то, кто сидел у его кровати, были рыжие волосы, яркие и немного взлохмаченные. Как у забавной девочки, которую он когда-то помогал воспитывать. Вот только нечего ей делать в Асгаере, в сотнях километров от дома.
О том, где находится на самом деле, Нарак узнал случайно, услышав часть разговора шиан. Значит, Илмар... Далековато же его занесло. Выходит, раны были настолько серьезны, что лекари в цитадели не смогли помочь? Но он не ощущал ничего такого. Впрочем, вскоре он стал сожалеть о тех деньках, когда магия шиан гасила чувствительность. Лекарства то ли перестали помогать, то ли их заменили, но теперь изматывающая боль грызла его днем и ночью. Горело и пульсировало лицо, горло словно тиски сдавливали, да так, что даже дышать было тяжко. На этом фоне тянущая боль в сосудах казалась чем-то совершенно незначительным.
Позже ему объяснили, что это последствия отравления. Оказалось, что к боли, даже такой, можно если и не привыкнуть, то просто не позволять себе ее замечать. И Нарак упрямо цеплялся за эту мысль, даже когда хотелось наплевать на гордость и взвыть в голос.
Однажды он проснулся и долго лежал без движения, пытаясь понять, что изменилось. До отупевшего от лекарств мозга не сразу дошло, что боль прекратилась, вернее, стала"нормальной": по сравнению с прежними феерическими ощущениями, он почти не ощущалась.
Лекари в тот день порадовали его обещанием позволить встречу с друзьями. Он знал, что Кархан будет рядом, и даже не ожидал, что второй посетительницей окажется Литта. Глядя на ее рыжие волосы, обитатель лазарета с нежностью подумал, что, видимо, это именно ее он "видел" в своем бреду.
Нарак ожидал, что это его взбодрит этот визит, но вышло все наоборот. Он все же заметил что-то странное во взгляде Литты, прежде чем вмешался заправляющий здесь шиан. И когда друзья ушли, Хозяин решил получить ответ на вопрос: как же он теперь выглядит? Раньше зеркало ему не давали, хотя он просил, теперь же, после того, как он предпринял попытку встать и самостоятельно добраться до посеребренного стеклышка, ему уступили. Увиденное заставило долго и мучительно вглядываться в отражение, пытаясь осмыслить, не обманывают ли его глаза. Половина лица превратилась в стянутую багровым рубцом рану, глаз уцелел не иначе как чудом. От смазливой мордахи, которой он был обязан львиной долей своих любовных побед, даже памяти не осталось.
Все эти дни боль была постоянной спутницей, ежеминутной и ежесекундной. Теперь он испытывал еще и унижение от понимания, что его друзья улыбались через силу, видя вот это, лишь бы поддержать его. Затем пришло отчаяние - ведь произошедшее невозможно было обратить вспять. Что бы ни предприняли шиан, но исцелить его полностью им было не по силам. Такие шрамы уродуют на всю жизнь. Постепенно в душе стала нарастать даже не злость, а жгучая ярость, почти что ненависть. В эти минуты он винил Кархана во всем, что произошло. Нет, не в прорыве и не в собственной глупости - в том, что друг сохранил его жизнь. Ведь никто не просил его привозить тяжелораненого на другой конец страны, где ему все равно не смогли помочь. Чего уж было проще, добить бывшего напарника, а не обрекать его на вечную жалость и ненависть к самому себе. Взгляды и сочувствие окружающих были не так унизительны, как брезгливое отвращение к самому себе. Нарак едва сдерживался, чтобы не высказать все это, когда друзья приходили его проведывать. Они были здоровы и красивы, они были вместе и наслаждались жизнью, в то время как ему самому было так плохо. Мужчина понимал, что эти измышления абсурдны, и Литта с Карханом вовсе не обязаны похоронить себя в четырех стенах лазарета только потому, что на это обречен он. Не выдержав, он выплеснул все свое раздражение и отчаяние в разговоре с Литтой. И девушка снова сумела его поразить, не став жалеть или давать пустых обещаний. Она просто осталась рядом с ним, и это было лучшим, что Хозяйка могла сейчас сделать. Она даже смогла убедить Кархана более не приходить. Нарак надеялся, что бывший напарник все поймет: лицемерные ободрения взъерошенного парня были куда хуже жалости и грусти, отражавшихся в глазах его рыжей подруги. И хотя Литта предупреждала Нарака, что этим нежеланием встречаться с Карханом, он отталкивает друга, мужчина полагал, что это лучше, нежели потерять его вообще.
Сабриа
Услышав дикий вой "будильника", Сабриа лениво потянулась, не особо спеша вылезать из постели. Рассчитан он был в основном на новичков, "старички" же воспринимали его с философским стоицизмом. Все равно никаких обязательных утренних построений и пробежки по лужайке под распевание боевых гимнов в цитадели Асгаер не практиковали. Риан, как и его предшественники, считал обычную армейскую муштру хоть и полезной, но не обязательной для тех, кто уже делом доказал свои умения. А потому утро каждого драконолетчика принадлежало лишь ему одному. Впрочем, каждый из них понимал необходимость постоянных тренировок для поддержания физической формы, навыков и реакции. Так что расслабляться никто и не думал. Она и сама с удовольствием участвовала в спаррингах, как физических, так и магических, ничуть не уступая в последних мужчинам из ее части созвездия. А в тренировках с оружием компенсировала нехватку силы ловкостью и маневренностью. Но сегодня настроения для подобных развлечений не было - она только вчера вернулась из патрулирования, оказавшегося тяжелым и полным не самых приятных впечатлений, так что хотелось попросту отдохнуть.