Страница 83 из 95
Таким образом, мораль, которая сопровождает постепенное образование идей на всех ступенях и которая изменяется соответственно существующему состоянию знаний в каждую эпоху, в каждой стране, у каждого индивида, не может быть продуктом прирожденной, с самого начала совершенной способности. Если мы обучаемся этой морали у наших преподавателей и из книг после долгого ученичества, так же как мы изучаем языки и математику, то почему нужно искать какой-либо другой источник моральных приобретений? Ограничимся причинами, которые истинны сами по себе и которые достаточны, чтобы объяснить эти феномены. Я не знаю ничего, что напоминало бы удовлетворительное доказательство существования какого-либо прирожденного морального чувства. Это одна из грез онтологистов и метафизиков.
Теорема 21. О превращении эгоистических аффектаций в социальные и благожелательные. Все ассоциации детей эгоистические. Дети учатся доброжелательности по отношению к другим благодаря постоянным наставлениям и примеру родителей и друзей. Они поощряются за добрые действия, совершенные в отношении друг друга, и всяческими путями побуждаются действовать таким образом по отношению к любому человеку. Они получают выговор, если действуют иначе. Добрые чувства, которые постепенно ассоциируются с их родителями, отношениями и друзьями, побуждают их делать то, что, по их мнению, окажется приятным и получит одобрение. Руководствуясь этим, они и во всех последующих жизненных ситуациях находят, что им самим выгодно, а также приятно приносить счастье другим, что эта линия поведения порождает доброту и уважение по отношению к ним самим и что язык добрых чувств является языком цивилизованного общества. Это еще более поддерживается, когда они женятся и приобретают детей, которые являются постоянным объектом проявления доброжелательных чувств. Соответственно, когда они принимают участие в общих интересах общества, к которому они принадлежат, они стремятся пожертвовать своими собственными интересами ради интересов общества. Таким путем возникает и развивается патриотизм, который хотя часто и симулируется, но часто и подлинен. Благодаря указанным средствам у многих людей развивается привычка, делая добро своим ближним, самим получать от этого удовольствие во всех случаях, где предписания общего благоразумия полностью не запрещают этого. Эта привычка благодаря ассоциированию приятных идей с добрыми делами дает многое для счастья человека в культурном обществе, и даже внешние формы и тон благожелательности, обычно предполагаемый в высших слоях общества, вызывая приятные чувства, ассоциированные с ними, прибавляют многое к взаимному удовлетворению, которое испытывают собеседники в отношении друг друга, даже тогда, когда они знают, что эти формы и тон совершенной любезности мало что значат в смысле реального великодушия и даже доброй воли.
Теорема 22. Об изящных искусствах и критицизме. Из того, что было сказано выше, и из того, что все наши интеллектуальные удовольствия и страдания, т. е. все наши удовольствия и страдания, связанные с нашими ощущениями, идеями, эмоциями, страстями и желаниями, зависят от ассоциаций, представляется, что устные и письменные проявления (representations), направленные на то, чтобы вызвать их, должны следовать обычно наблюдаемым курсом ассоциации, который имеет место при тех же обстоятельствах, и что их правильность в этом отношении образует естественную характерную особенность описания, и отклонение будет недостатком. И поэтому фигуры, эпитеты, умственные картины, которые выступают благодаря искусству сочинителя, должны состоять из тех ассоциированных обстоятельств, которые наиболее живо возбуждают требуемые чувства и идеи. Это представляется общим правилом, применимым ко всем частностям, которые мы находим в работах критиков.
Теорема 23. Об интеллектуальных способностях грубых животных. Они отличаются от человека острой формой лицевой части черепа, сравнительно меньшим мозгом, наличием небольшого количества артикулированных звуков или вообще отсутствием таковых, неспособностью из-за структуры своих органов изобрести или использовать механизм языка, меньшим количеством средств для приобретения идей посредством зрения и тех чувствований, которые зависят от кожи, неспособностью писать, неспособностью изобрести или употреблять орудия и инструменты искусства, неспособностью усовершенствовать знание с помощью знания, полученного предшествующим поколением, поскольку они не имеют средств для накопления или передачи, постоянным вниманием к тому, что необходимо для обеспечения их животных нужд, от чего многие люди свободны. Поэтому их интеллектуальные идеи, удовольствия и страдания действительно мало сравнимы с человеческими, в то время как их инстинктивные или автоматические движения и ощущения могут быть в этом плане более совершенными.
Этих обстоятельств, состоящих в различии организации или зависящих от этого различия, совершенно достаточно, как мне представляется, чтобы объяснить, почему животные находятся ниже человека в интеллектуальном отношении. Посмотрим, какие духовные феномены у них фактически есть. Прежде всего они имеют ту же самую систему животных частей, что и человек. Они имеют и сходный нервный аппарат. Эксперименты на позвоночных животных показывают, что перерезка, перевязка и другие способы воздействия на нерв производят тот же самый эффект, что и у человека. Поэтому оправдано отнесение их ощущений и идей к тому же самому общему органическому механизму. Очень многие случаи, сообщаемые Бинглеем в «Биографии животных»{33} и в 12-м томе избранных мыслей Бронсона, показывают, что грубых животных можно учить так же, как мы учим детей: они действуют на основании тех же ассоциаций и тех же мотивов наслаждения и страдания. Если мы хотим удержать маленького ребенка или щенка от того, чтобы гадить там, где нельзя, разве мы в обоих случаях не ассоциируем боль с обстоятельствами, так же как с угрозами голосом, интонацией, жестом, которые мы хотим, чтобы они поняли? Как ребенка учат урокам или как удерживают собаку... от того, чтобы броситься на стаю куропаток, если не путем ассоциации с наказанием или путем стимулирования вознаграждением, когда они действуют правильно? Имеется ли другой способ обучить танцевать собак, медведей или свиней? Они имеют, стало быть, ощущения, идеи и их ассоциации с произвольными движениями. Они имеют, стало быть, воления. Имеют ли они разум? Образуют ли они суждение, исходя из обстоятельств, и действуют ли соответственно? Давайте рассмотрим. Разве не является известным фактом в отношении собак и кошек то, что они крадут пищу лишь тогда, когда предполагают, что за ними не наблюдают? Разве кошка прыгнет да стол украсть мясо, когда за столом находятся люди? И не сделает ли она это тоща, когда комната пуста? Кто не видел этого? Когда птица отвлекает змею от гнезда со своими птенцами — разве это не рассуждение? Когда собака, потеряв своего хозяина, последовательно движется к привычному месту его нахождения, чтобы встретить его (с моей собакой это случалось пятьдесят раз), — какой в этом случае происходит интеллектуальный процесс, если не рассуждение? Разве щенки в стае не сообразуются с опытом старших? Когда волки, охотясь за ланью, располагаются таким образом, чтобы их добыча не могла ускользнуть, и гонят ее к реке, охраняемой другими волками, что, как хорошо знают охотники, ими практикуется, когда вороны или гуси имеют в своей стае сторожа, сигнализирующего о приближении постороннего, — что это такое, если не рассуждение? Когда собака, будучи неспособной съесть всю пищу, прячет ее, как я часто наблюдал, — разве это не рассуждение? «Собака часто теряет и находит свой путь домой. Ее восприятие осуществляется на всех окружающих объектах, о ее памяти или воспроизведении говорит восприятие того, что это не ее дом, и стремление идти туда, о ее суждении, или рассуждении,— нахождение своего пути домой и выбора одной дороги, а не другой, о ее волении — то, что она идет скорее домой, чем не домой. Это и сходные факты настолько очевидны, что некоторые авторы, как, например, Локк, сводят различие между людьми и животными к тому, что первые способны, а вторые не способны образовывать общие или абстрактные идеи.
вернуться