Страница 41 из 95
В первой части этого труда было показано, что первоначальный смысл слов пророк и пророчество изменился и что пророк в современном смысле слова — плод современного изобретения. Ввиду этого изменения смысла слов образы и метафоры еврейских поэтов, а также фразы и выражения, ставшие ныне темными в силу нашего незнакомства с обстоятельствами того времени, когда они применялись, были возведены в ранг пророчества и подвергнуты толкованиям по воле причудливых и тщеславных сектантов, толкователей и комментаторов.
Все непонятное превратилось в пророческое, а незначительное стало знаменательным. Ошибка могла служить пророчеством, а кухонная тряпка — символом.
Если мы понимаем под пророком человека, которому всемогущий сообщил, что такое-то событие произойдет в будущем, то такие люди либо существовали, либо нет. Если они существовали, то надо думать, что о будущем событии было сообщено понятным образом, а не так несвязно и темно, что те, кто слушает, не могут ничего понять, и так двусмысленно, что предсказание подходит почти к любому обстоятельству, которое может произойти впоследствии. Предположить, что всемогущий поступает таким образом с человеком, было бы весьма непочтительно. Тем не менее все пророчества Библии именно таковы.
Однако пророчество, как и чудо, даже если бы оно действительно существовало, не отвечает своему назначению. Те, кому пророчествуют, не могут сказать, пророчествует пророк или просто лжет, действительно ли это было открыто ему или же выдумано им, а если пророчествуемое им или нечто похожее и произойдет среди множества повседневных событий, никто не сможет сказать, предсказал ли он его, угадал ли, или здесь случайное совпадение.
Поэтому пророк — бесполезная и ненужная личность, и самое безопасное — не верить пророкам, чтобы уберечься от обмана.
В целом тайна, чудо и пророчество принадлежат к вымышленной, а не к истинной религии. Они суть средства, с помощью которых в мире распространилось столько Смотрите здесь! Смотрите там!, а религия превратилась в ремесло. Успех одного обманщика поощрял другого, а успокоительные отговорки о том, что можно сотворить некоторое добро, поддерживая благочестивый обман, защищали от угрызений совести.
Ввиду того что я расширил изложение по сравнению с первоначальным намерением, я завершу его, составив резюме целого.
Во-первых, — Идея или вера в слово божье, существующее в печатном, письменном или устном виде, несостоятельна в силу изложенных оснований. Основания эти наряду с другими — отсутствие универсального языка, изменчивость языка, ошибки переводчиков, возможность полного уничтожения такого слова, вероятность его изменения или его полной подделки и навязывания миру в качестве истинного.
Во-вторых, — Мироздание, которое мы видим, есть реальное и вечно существующее слово божье, в котором мы не можем обмануться. Оно провозглашает его мощь, показывает его мудрость, являет доброту и милосердие.
В-третьих, — Нравственная обязанность человека состоит в подражании нравственной доброте и милосердию бога, проявляемым им по отношению ко всем созданиям. Видя ежедневно доброту бога ко всем, мы имеем пример, призывающий всех поступать так же по отношению друг к другу; а следовательно, всякое преследование и всякая месть между людьми, как и жестокость по отношению к животным, есть нарушение нравственного долга.
Я не беспокоюсь о том, каково будет [мое] дальнейшее существование. Я удовлетворяюсь верой вплоть до положительного убеждения, что сила, давшая мне существование, способна продолжить его в любой форме и любым способом, каким ей будет угодно,— с этим телом или без него. И мне кажется более вероятным, что я буду продолжать существовать после того, как прекратится мое теперешнее существование, чем-то, что я должен был существовать до того, как оно началось.
Наверно, известно, что в одном пункте все нации земли и все религии сходятся — все верят в бога; вещи, в которых они расходятся,— это преувеличения, добавленные к этой вере. Поэтому, если когда-нибудь универсальной религии суждено восторжествовать, это не будет вера в нечто новое, но избавление от преувеличений и вера, тождественная первоначальной. Адам, если такой человек когда-либо существовал, был создан деистом; но тем временем пусть каждый, в соответствии с данным ему правом, следует той религии и исповеданию, какие он предпочитает.
КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ
Предшествующее закончено мной 28 декабря 1793 г. Вечером [этого дня] я пошел в отель «Филадельфия» (бывший Уайт-отель), пассаж де Пти-Пер, где я квартировал прежде, когда приехал в Париж в связи с избранием меня членом Конвента. Но, прожив там около девяти месяцев, я перебрался на улицу Фобур, Сен-Дени, в поисках большего уединения, чем то, каким я мог пользоваться в центре города.
Встретившись в отеле «Филадельфия» с компанией американцев, я согласился провести с ними вечер. А поскольку моя квартира находилась в полутора милях отсюда, я заказал постель здесь же, в отеле. Примерно в двенадцать часов компания разошлась, и я отправился прямо в постель. Около четырех часов утра я был разбужен стуком в дверь моего номера. Открыв ее, я увидел гвардейцев и хозяина отеля. Гвардейцы сообщили мне, что явились арестовать меня, и потребовали ключи от моих бумаг. Я впустил их, оделся и немедленно отправился с ними.
Случилось так, что Аршиль Одибер, из Кале, был тогда в отеле, и я попросил отвести меня в его комнату. Когда мы пришли туда, я сказал конвоирам, что остановился в отеле только на ночь, что я печатаю книгу и часть ее находится в Мэзон Бретань, улица Жакоб. Я пожелал, чтобы они отвели меня сначала туда, что они и сделали.
Типография, где печаталась книга, находилась поблизости от Мэзон Бретань, где жили полковник Блэкдэн и Джоэл Барлоу{18} из Соединенных Штатов Америки. Я попросил Джоэла Барлоу сличить корректурные листы с рукописью, когда они выйдут из печати. Остальная часть рукописи, с 32-й по 76-ю страницу, находилась у меня на квартире. Кроме необходимости собрать воедино все части работы, чтобы публикация не была прервана по причине моего заключения или чего-либо другого, что могло со мной приключиться, мне нужно было, чтобы при осмотре моих бумаг присутствовал кто-либо из американских граждан, поскольку у меня хранилась переписка с президентом конгресса генералом Вашингтоном, министром иностранных дел г-ном Джефферсоном и покойным Бенджамином Франклином. Поэтому мне могло оказаться необходимым послать составленный протокол конгрессу.
Оказалось, что Джоэл Барлоу получил только один лист корректуры, который он сличил с рукописью и отослал обратно в типографию.
Затем вместе с Джоэлом Барлоу мы пошли на мою квартиру, а конвоиры или комиссары взяли с собой переводчика Комитета Общественной Безопасности. Я был удовлетворен тем, что они произвели осмотр моих бумаг со всей строгостью; справедливость требует отметить, что они делали это не только вежливо, но и выказывая уважение к моей личности.
Я показал им остальную часть рукописи моей книги. Переводчик просмотрел ее и возвратил мне, сказав: «Интересная работа. Она принесет много добра». Я показал ему также другую рукопись, предназначенную для Комитета Общественного Спасения. Она была озаглавлена: «Наблюдения относительно торговли между Соединенными Штатами Америки и Францией».
Когда осмотр моих бумаг был закончен, конвой препроводил меня в Люксембургскую тюрьму. Там они оставили меня, как бы сожалея о не заслуженной мной судьбе. Я предложил написать под протоколом, что они исполнили данный им приказ со всей вежливостью, но они отказались.
Часть вторая
В первой части «Века разума» я упоминал, что давно собирался опубликовать мои мысли о религии, но первоначально отложил это намерение до более позднего периода моей жизни, рассматривая этот свой труд как последний. Однако обстоятельства, сложившиеся во Франции в конце 1793 г., побудили меня не откладывать его далее. Справедливые и гуманные принципы революции, которые философия распространяла вначале, были оставлены. Та идея, всегда столь же опасная для общества, сколь и унизительная для всевышнего, что священники могут отпускать грехи, хотя она как будто бы и не существовала более, притупила чувство человечности и подготовила людей к совершению любых преступлений.