Страница 37 из 95
Мой ум обладал естественной склонностью к науке. Я имел некоторые способности к поэзии, даже поэтический талант. Но я скорее подавлял в себе эту склонность, нежели поощрял, поскольку она заводила меня слишком далеко в область воображения. Как только я получил возможность, я купил пару глобусов и стал посещать философские лекции Мартина{11} и Фергюсона{12}. Затем я познакомился с доктором Бэвисом{13} из Королевского общества, который жил тогда в Темпле и был превосходным астрономом.
Я не имел никакой склонности к политике. Она представлялась моему уму не чем иным, как искусством обманывать. Поэтому, когда я обратился к вопросу о государстве, мне пришлось сформулировать для себя систему, соответствующую нравственным и философским принципам, в коих я был воспитан. Я видел, или по крайней мере думал, что видел, широкую перспективу, которая открывалась миру в тех событиях, которые происходили в Америке. И мне казалось, что, если американцы не изменят своего отношения к правительству Англии и не провозгласят своей независимости, они не только навлекут на себя множество новых затруднений, но и закроют ту перспективу, которая открывалась человечеству. Именно из этих соображений я выпустил книгу, известную под заглавием «Здравый смысл», которая была моей первой печатной работой. И, насколько я могу судить, я никогда не стал бы известен миру как писатель, если бы не события в Америке. Я написал «Здравый смысл» в конце 1775 г., а опубликован он был первого января 1776 г. Независимость же была провозглашена 4 июля того же года.
Всякий, кто наблюдал за состоянием и прогрессом человеческого ума, наблюдая свой собственный [ум], не может не увидеть, что есть два различных класса мыслей: те, которые мы сами производим путем рассуждения и акта мышления, и те, которые приходят на ум сами по себе. Моим правилом всегда было обходиться с этими добровольными посетителями вежливо, заботясь о том, чтобы тщательно их исследовать, если они того заслуживают. От них-то я и приобрел почти все знание, которым обладаю. Что же касается знаний, приобретаемых в школе, то они подобно скромному капиталу лишь помогают начать впоследствии самостоятельное изучение.
Каждый обучающийся является в конечном счете своим собственным учителем. Основание этого состоит в том, что принципы в отличие от обстоятельств не могут запечатлеться в памяти. Их место пребывания — это рассудок (understanding), и они никогда не усваиваются столь же прочно, как тогда, когда ведут свое начало от самостоятельного постижения (conception). Этого достаточно для вступительной части.
С того самого времени, как я стал способен постичь идею и размышлять над ней, я или сомневался в истинности христианской системы, или считал ее чем-то странным. Помню, как в возрасте семи или восьми лет, когда я почти не знал, что такое религия, я слушал проповедь о так называемом искуплении посредством смерти сына божьего, читавшуюся моим родственником, очень набожным человеком.
По окончании проповеди я ушел в сад и, спускаясь по ступеням лестницы (я прекрасно помню это место), возмутился при воспоминании о том, что услышал. Я подумал, что в этой истории всемогущего бога заставили действовать наподобие рассерженного человека, который убил своего сына, не будучи в состоянии отомстить за себя иначе. И поскольку я был уверен, что человека, совершившего такой поступок, повесили бы, я не понимал, для чего читают такие проповеди.
Эта мысль была не из тех, что отдают детской наивностью; для меня она была серьезным рассуждением, вытекающим из моего представления о том, что бог слишком добр для подобных поступков и слишком всемогущ, чтобы быть вынужденным на них. В этом я убежден и теперь. Сверх того, я верю, что любая религия, содержащая в себе вещи, способные возмутить ум ребенка, не может быть истинной религией.
Дело обстоит так, как будто родители, исповедующие христианскую веру, стыдятся рассказывать своим детям что-либо о принципах своей религии. Они иногда наставляют их в правилах нравственности и рассказывают им о благости того, что они называют провидением. Ведь в христианской мифологии имеется пять божеств: бог-отец, бог-сын, бог-дух святой, богпровидение и богиня-природа. Но христианская история о боге-отце, убивающем своего сына или заставляющем других это сделать (ибо таково, попросту говоря, ее подлинное содержание), не из числа тех, которые родители могут рассказать детям. Сказать им, что это было сделано с целью осчастливить и облагородить человечество,— значит еще ухудшить дело. Как будто человечество может улучшиться, имея перед собой пример убийства! Сказать же им, что все это тайна,— значит только извиниться за неправдоподобие рассказа.
Как сильно отличается это от чистого и простого исповедания деизма! Истинный деист имеет только одно божество, и его религия состоит в созерцании мощи, мудрости и доброты божества в его деяниях и в стремлении подражать ему в нравственности, науке и механике.
Религия, исповедуемая квакерами, ближе всего стоит к истинному деизму в отношении нравственности и кротости. Но они слишком связали себя тем, что исключили из своей системы дела божьи. И хотя я уважаю их человеколюбие, я не могу не улыбнуться при мысли о том, каким безмолвным и тусклым был бы мир, если бы при его сотворении советовались с квакером! Ни единому цветочку не расцвести бы тогда, ни одной пташке не петь.
Расставшись с этими соображениями, перейду к другим вопросам. После того как я стал управляться с глобусом и планетником[10], постиг идею бесконечности пространства и бесконечной делимости материи и приобрел по меньшей мере общее знание того, что называют естественной философией, я начал сравнивать или, как я раньше сказал, сопоставлять вечное свидетельство, представляемое ею, с христианским вероучением.
Христианская религия не говорит прямо, что планета, где мы живем, представляет собой весь обитаемый мир. Но это вытекает из так называемого рассказа Моисея о сотворении мира, из рассказа о Еве и яблоке и его дополнения — рассказа о смерти сына божьего. Следовательно, верить по-иному, а именно что бог создал множество миров, по меньшей мере столь же много, как и звезд,— значит делать христианскую религию одновременно мелкой и смешной и развеять ее, как пух по ветру. Эти два убеждения не могут согласоваться, и тот, кто считает, что верит в оба, на деле мало думал о каждом из них.
Хотя вера в множественность миров была знакома древним, только за последние три столетия выяснились размеры и протяжение земного шара, на котором мы обитаем. Несколько судов, следуя по дорогам океана, обошли вокруг земного шара, подобно тому как человек может пройти по кругу и вернуться в исходную точку с обратной стороны.
Длина окружности нашей планеты в самой широкой ее части, измеренная, как можно измерить самую длинную окружность яблока или мяча, достигает только двадцати пяти тысяч двадцати английских миль, что составит шестьдесят девять с половиной миль на один экваториальный градус. Это расстояние можно пройти на корабле примерно за три года[11].
Мир такого протяжения должен показаться нам огромным. Но если мы сравним его с бесконечностью пространства, в котором наш мир, как и все остальные, висит подобно мыльному пузырю или воздушному шару в воздухе, то окажется, что он бесконечно меньше по размеру, чем мельчайшая песчинка по сравнению с земным шаром или капля росы по сравнению с океаном. Кроме того, как будет показано впоследствии, земной шар всего-навсего один в целой системе миров, из которых состоит мироздание.
Следуя прогрессии идей, нетрудно приобрести хотя бы слабое представление о громадности пространства, в котором помещаются этот и другие миры. Когда мы думаем о размерах комнаты, наши представления ограничиваются ее стенами и здесь останавливаются. Но когда наш взор или воображение устремляется в открытое пространство, т. е. когда мы смотрим, так сказать, в воздух, мы не можем найти ни стен. ни границ. А если мы предположим, для спокойствия мысли, такие границы, то немедленно встает вопрос: что за этой границей? И точно так же: что за следующей границей? И так до тех пор, пока удовлетворенное воображение не возвратится и не скажет: конца нет. Тогда ясно, что творец не был стеснен пространством, когда сотворил этот мир такой величины, как он есть, и нам следует искать основание в чем-то другом.
10
Поскольку книга эта может попасть в руки лиц, не знающих, что такое планетник (orrery), я добавлю это примечание. Он получил свое название от имени человека, который его изобрел. Это — часовой механизм, представляющий Вселенную в миниатюре, где вращение Земли вокруг своей оси и вокруг Солнца, вращение Луны вокруг Земли, обращение планет вокруг Солнца, их относительные расстояния от Солнца как центра всей системы, их относительные расстояния друг от друга и их величины представлены так, как они реально существуют в небесах.
11
Если пустить парусное судно при средней скорости три мили в час, то оно обойдет вокруг света менее чем в один год, если плыть по прямой; но оно должно следовать расположению океанов.