Страница 22 из 83
— Здорово, словене!
Послы не спешили кланяться.
— Здравствуй и ты, Волх Словенич, — сказал Мичура. Лицо у него было скорбное: кто-то уже сообщил ему о смерти сына.
Волх промолчал, за него ответил Клянча:
— Почему ты зовешь нашего князя Словеничем? Перед тобой, старик, — победитель Тумантая, сын великого Велеса, новгородский князь Волх!
Послы едва не фыркнули — слишком выспренне это прозвучало. А «старик» — и вовсе обидно для сорокалетнего Мичуры. Но у того хватило ума не задирать мальчишек. К тому же послов было всего семеро, и находились они на чужой земле…
— Привет тебе, новгородский князь, — покладисто сказал Мичура.
— С чем пожаловали? — нарочито грубо спросил Волх. Послы переглянулись.
— Твой… Князь Словен, — поправился Мичура, — долго думал, что ты с дружиной сгинул в лесу. И вдруг, прошлой осенью, чудь донесла о новом хозяине в Тумантаевом городище. Вот князь и послал нас посмотреть, что да как. Да и самим нам стало любопытно, как живут наши сыновья, которых мы давно оплакали.
Голос Мичуры дрогнул. Волху захотелось сказать ему что-нибудь доброе, например, каким хорошим другом был Алахарь. Но выйти из выбранной роли он не мог.
— Живем — не тужим, — пожал он плечами. — Хлеб едим, мед пьем. И вас угостим, если не побрезгуете. Эй, меду гостям!
Волх позвал — а сам испугался. Ильмерь запросто может не подчиниться. А на все угрозы ответит, как обычно: «Ну, убей». И что, убить ее в самом деле?
Но Ильмерь не подвела. В сенях прозвучали легкие шаги, она вошла с деревянной ендовой в тонких руках и вручила ее Волху.
Послы все как один поклонились.
— Здравствуй, княгиня! — сказал Мичура.
Ильмерь взглянула на него удивленно, будто не узнала. Волх тоже ничего не сказал, глотнув из ендовы и передавая ее по кругу.
— Хороший мед! Сладкий мед! — одобрили послы, отведав.
— Чудской, лесной мед, — пробормотал Волх, возвращая недопитую ендову Ильмери.
Что с ней сегодня? С чего вдруг такая смирная? Стоит, не поднимая глаз, и даже плечи согнула, будто родилась рабыней.
— Волх… э… князь! — опять запнулся Мичура. — Князь Словен хотел бы вернуть свою жену. Ты отпустишь княгиню Ильмерь с нами?
Волх с трудом сдержал торжествующий возглас. Вот оно! Так он и думал! Вот зачем они явились! Но по роли ему полагалось молчать. Он незаметно пихнул Клянчу в бок.
— Ты опять ошибся, старик, — заявил тот. — Где ты видишь княгиню? Жену князя зовут Ялгава, а эта женщина — ее рабыня.
— Рабыня?! — ахнул кто-то из послов. У Ильмери даже ресницы не дрогнули, казалось, она перестала дышать. А Волх торжествовал. Жаль, что до Словенска не один день пути! И Словен еще не сегодня узнает, что его красавица жена — жалкая рабыня в доме его проклятого сына.
— Рабами мы не торгуем, — вмешался Бельд. — У самих людей мало. Но в городе есть, что предложить на продажу. Лес вокруг очень богат!
Послы снова переглянулись. Их явно не уполномочивали заводить торговлю с Новгородом. Ловкий Бельд тут же иначе поставил вопрос:
— И вас, послы, новгородский князь не отпустит без даров.
Не принять дары было нельзя. К тому же послы поняли, что аудиенция окончена. Они поклонились неопределенно — не то Волху, не то Ильмери, — и Бельд увел их хвастаться своими закромами.
— Я все правильно сказал, князь? — спросил довольный собой Клянча.
— Ну еще бы! Как же! Выслужился! — заявила Ильмерь. У нее все лицо дрожало от ненависти. — Но ничего. Отольются кошке мышкины слезки. Неужели ты, — она с вызовом уставилась на Клянчу, — так уверен, что никогда не встретишься с князем Словеном? Ты слышал — он не забыл меня, он хочет меня вернуть! Так берегись же его гнева!
Клянча смутился. Ильмерь ударила наверняка — по больному месту, потайным страхам перед местью Словена. Но Волх смотрел на него с хмурой усмешкой. Словен оставался в Словенске. А Волх, который запросто говорил с волками, был здесь и сейчас. Клянча недолго размышлял над выбором.
— У моей жены служанки не такие болтливые, князь, — хорохористо сказал он. — Ты бы научил свою обращаться с прислугой. А то…
— Ступай! — оборвал его Волх. — И ты пошла прочь.
Оставшись один в палате, Волх прижался лбом к теплому дереву. Почему-то так было легче.
Ильмерь собирается мутить и запугивать его дружинников? Ну и леший с ними со всеми. Волх еще не понял, что князя без дружины не бывает. Для этого он был слишком молод, самоуверен, слишком убежден в своей исключительности. Ему не важно было, что Клянча взял его сторону. Важно — почему. И Волх не собирался себя обманывать. Просто Клянча боится его больше, чем Словена. Вот и вся преданность. И все они так.
Будь Волх примерным учеником грека Спиридона, он прочел бы в отцовской библиотеке парочку сочинений о властителях прежних времен. И убедился бы, что удел всех князей и королей — одиночество и недоверие. И смирился бы с одиночеством как неизбежным спутником власти.
Но Волх ничего не читал. Свое одиночество он переживал мучительно, хотя не признался бы в этом и самому себе. Дружина и друзья — это не одно и то же. Все служат ему по какой-то причине — выгода, страх или что-нибудь более причудливое.
Вот, например, Бельд. Он вбил себе в голову, что обязан отплатить Волху за подаренную свободу, — вот и лезет из кожи вон. В юности, когда они каждый день сходились в потешных боях на берегу реки, все было иначе — но теперь об этом бессмысленно вспоминать.
Даже звери служили сыну скотьего бога из страха. Обидно: ведь Волх был честен с ними. Он соблюдал договор, заключенный с волками в день победы над Тумантаем, и никогда не использовал свой дар для охоты.
Чьи-то шаги заставили его очнуться от раздумий. Волх, как всегда, испугался, что его застали в минуту слабости, и свирепо уставился на вошедшего Мичуру.
— Можно с тобой поговорить наедине, князь? — спросил тот с порога.
Волх хотел ответить резко — мол, все уже переговорено. Но это было глупо. Мичура все равно скажет, что ему надо, а разрешения спрашивает из вежливости.
— Ну? — спросил Волх как можно суше.
— Князя Словена ты больше не считаешь отцом, — с легким укором сказал Мичура. Это не был вопрос, и Волх промолчал. — А княгиня Шелонь по-прежнему для тебя мать?
Волх изменился в лице.
— Что с мамой?
— С ней все хорошо, — подобревшим голосом ответил Мичура. — Она шлет тебе поклон.
Мичура полез за пазуху и вытащил свернутую тряпицу.
— Вот, это она велела тебе передать.
Волх взял подарок. Его лицо окаменело от старательно изображаемого равнодушия, а сердце прыгало у самого горла. И в глазах защипало. Только слез не хватало…
— Это все? — Волх закрылся грубостью, как щитом.
— Все, — кивнул Мичура. — Я вот только еще про Алахаря хотел спросить… Ну, тебя беспокоить не стану, с ребятами поговорю…
— Что про Алахаря? — спросил Волх совсем другим тоном. Ему полегчало, когда он переключился на чужое горе.
— Как он умер-то?
— Твой сын погиб, защищая своего князя, — выспренно заявил Волх. И добавил, словно извиняясь: — Алахарь был очень хороший друг. Он спас мне жизнь.
Мичура сдержанно улыбнулся. Повинуясь внезапной мысли, Волх сказал:
— Большая честь для меня и для всего города принимать у себя послов из Словенска. Сегодня вечером я прошу вас разделить трапезу со мной и моей дружиной. Но на рассвете вы должны покинуть Новгород.
Мичура ушел, и Волх, наконец, развернул материнский подарок. Это была льняное полотенце с яркой вышивкой. Рисунок Волх узнал сразу. Вырей. Вот Мировое древо, вот райские птицы в его ветвях — Алконост и Гамаюн. А вот, в корнях, копошатся змеи…
Шелковые нити были разными на ощупь. Красные и золотые — горячи, как камни на солнцепеке. Голубые — прохладны, как брызги воды. Лесной свежестью веяло от зеленых. Волх прижался к вышивке щекой. Он больше не мог терпеть. Слезы прорвались мучительно, царапая горло. Есть один человек во всем свете, который любит его просто так. Но к матери уже не вернуться, между ними пропасть, и это навсегда…