Игра без ставок

Николай Андреев

Игра без ставок

Пролог

Не chanted a song of wizardry,

Of piercing, opening, of treachery,

Revealing, uncovering, betraying

«Отцы и дети» — это целый оркестр,

состоящий из роялей, запрятанных

в зарослях клюквы

Только легенды и горы ещё помнят те времена, когда в небе мира Хэвенхэлл гонялись друг за другом две огромные луны. Они держались так близко к миру, что можно было рассмотреть очертания их континентов, снежные шапки на полюсах и голубые-голубые океанские просторы. Да только мало кто тогда смотрел на небо, чтобы полюбоваться созданной богами красотой: все ждали предсказаний звёзд. И новых войн. Потому что те две луны, что кружили вокруг Хэвенхэлла, на самом деле были планетами, и на них обитали такие разные, но такие схожие в желании покорить другие два мира народы. Жители Хэвена и Хэлла (именно так звались те две планеты) сотни лет боролись за власть над Хэвенхэллом. Хэлльцы брали силой, злобой, жестокостью, тайными познаниями в механике. Хэвенцы же сделали ставку на доступную лишь им одним тайную, чарующую силу и помощь аборигенов.

Войны сменялись краткими периодами затишья, соперники делали всё возможное (а порою — даже невозможное), чтобы вырвать победу из вражьих лап…

Но всё-таки оба народа были равны по силе: их лучшим умам даже идея о том, как можно навсегда победить противника, пришла почти одновременно. И вскоре на полях сражений встретились не просто воины, но владеющие даром менять окружающий мир, черпать из стихий и даже людских душ энергию для своих чар. Волна и камень, лёд и пламень, жизнь и смерть ныне боролись друг с другом за право владычества над Хэвенхэллом — и тоже оказались бессильны расшатать равновесие на весах скряги-судьбы. Но магам, которых взрастили хэлльцы, и волшебникам, сотворённым хэвенцами, однажды надоело воевать ради чужих интересов. Они чувствовали, что отличаются от народов, которые дали им жизнь, и это чувство отличия от творцов в конце концов погубило наделённых даром изменения мира. Хэвенцы и хэлльцы узнали, что их творения вот-вот поднимут бунт, и тогда, на время позабыв вражду (всё-таки старые враги даже дружней, чем новые союзники), решили избавиться от непокорных «детей». Они смогли собрать в одном всех магов и волшебников — и ударили по ним. Но ни хэвенцы, ни хэлльцы, которых легенды помнили как ангелов и демонов, не знали, что будет после гибели меняющих мир, когда энергия стихий и самих планет вдруг в одночасье вырвется наружу…

Моря закипали, континенты рвались на куски, острова становились вулканами, горы — оврагами, моря — пустынями, а пустыни — дном морским. Пострадал не только Хэвенхэлл: и Хэвен, и Хэлл сорвались с орбит, отдалившись на гигантские расстояния, став для глаза наблюдателя из мира, который прежде был ареной их войн, крохотными лунами.

Но энергия принесла не только боль и зло: кровь волшебников и магов стала пылью, Чарующим Ветром, который разлетелся по Хэвенхэллу, рождая новые поколения наделённых даром к чародейству людей и нелюдей. Народы, потерявшие былых пастырей и хозяев, оказались предоставлены собственной судьбе, им было суждено самостоятельно идти сквозь настоящее навстречу будущему. И только легенды ещё помнили те дни, когда Чарующий Ветер гулял по свету, искрясь золотом и серебром в лучах заходящего солнца…

Полз паренёк лет семнадцати по пустыне, не понимая, ушёл ли он в Пески — иль не совсем… Мир подёрнулся пеленой забвения и сумасшествия… а где-то там, впереди, ветер…

Ветер играл с песком, создавая причудливые узоры на бархане. Миллионы золотистых песчинок весело перепрыгивали с одного края минуту назад появившегося холма на другой, а через мгновение уже устремлялись в неспешный путь, повинуясь воздушной стихии. И был лишь только один свидетель этого чуда. К сожалению, он лишь осыпал проклятиями разбушевавшуюся стихию, еле передвигая ноги, так что оценить всю красоту пустыни в тот миг было некому.

Завёрнувшись в чёрный шёлковый плащ с головы до пят, в полной песка хилой чалме, путник присел на песок, смахивая пот со лба, словно давая возможность ветру получше себя рассмотреть.

Хищные карие глаза сверлили взглядом окрестные барханы. Короткие чёрные волосы были перехвачены узкой повязкой из серебристого атласа. Короткая бородка клинышком свисала с не по возрасту морщинистого лица, а правая щека изредка подрагивала (эх, нервы, нервы…). Человек вертел в пальцах свой короткий посох, сделанный из красного лакированного кедра, с серебряным набалдашником, который некогда изображал расправившего крылья грифона. Теперь же крылья, как и голова, были отпилены, а покорёженное туловище жалостливо цеплялось за древко посоха.

Внезапно человек ухмыльнулся, и воздух вокруг наполнился его жутким хохотом. А через минуту этот странник заговорил. Заговорил сам с собой, что уже давно вошло у этого человека в привычку.

— Они все насмехались надо мной. Шаартан мается ерундой, ковыряясь в трупах. И когда я превзошёл их всех, они ополчились на меня! Но никто теперь не может справиться с Шаартаном, — человек опять захохотал, поднявшись, чтобы продолжить свой путь. — Два десятка Наставников — и все они стали трупами! Ха! Они недооценивали мою силу!

Человек внезапно остановился, упёршись в почти не видимую за танцующим песком преграду. Через секунду он пнул ногой камень и хмыкнул: путь ему преграждал обломок мраморной колонны.

— Мудрейшие, завидуя, выгнали меня из города. И как выгнали! Меня, великого Шаартана, посадили в железную клетку, которую держали прирученные грифы. Это был мой величайший позор. Меня отправили на презреннейшее место, в безжизненные пески Азжара. И со смехом предложили вглядываться в небо, по которому через год проплывёт вечный город Исфар, из которого меня выгнали. Как они смеялись, эти жалкие фокусники из Совета!

Путник миновал ещё несколько обломков колонн, а потом замешкался возле выпиравшей из песка руки трупа, которую её владелец за секунду до смерти сжал в попытке сотворить магию.

— Много недель я шёл по безводной пустыне, вспоминая неиссякаемые фонтаны Исфара, и мой разум отказывался слушаться. И тогда же я, упав в песок, поклялся отомстить. Отомстить так, что это запомнили все грядущие поколения людей! И сама судьба, приняв мою клятву, привела мои стопы к оазису. Я припал к воде и пил, пил, пил! Захлёбываясь, харкая, я не желал оторвать своего рта от живительного источника. Там же меня и настиг сон, и в его время я понял, КАК отомстить врагам!

Путник с ухмылкой достал из складок плаща крупный, размером с кулак младенца, чёрный алмаз, сверкавший безупречными гранями даже в полутьме песчаной бури.

— Аз-зарай малак аз-зарай! Сильней магии — только магия!

Шаартан, продолжая брести, наткнулся ещё на два или три трупа, чьи головы и руки выпирали из песчаной толщи. Путник лишь улыбнулся при виде полных прямо-таки животного ужаса лиц.

— Год, целый год моей жизни ушёл на великое дело. Дело моей священной мести! Оставалось лишь дождаться, когда сверкающий золотом крыш благословенный Исфар пролетит над оазисом. И вот я дождался!

Шаартан остановился, задыхаясь от смеха, а потом присел на мраморный постамент, на котором некогда стояла статуя исфарского бога.

— Как исказились лица Наставников, когда я пришёл потребовать их смерти. А через минуту они рассмеялись мне в лицо, снова натравив на меня своих прихвостней. Битва закончилась так же быстро, как и началась: тогда я не явил свою истинную мощь. Мне хотелось дождаться, когда же меня поведут на Площадь Правосудия. Как распинался судья из Совета, оглашая черни мой приговор. Все эти жалкие людишки кричали, требуя моей казни, не зная, что настаёт их последний час.