Дочь профессора

Они встретились снова на следующий же вечер и снова поднялись к нему в квартиру и стали целоваться и, целуясь, опустились на кушетку, но на этот раз в решающий момент Лилиан повела себя иначе. Скрипнув зубами, она пробормотала:

— Пусть будет… Да… Я хочу.

5

В этот вечер она забеременела. Для Генри то, что между ними произошло, было лишь стихийным проявлением любви, — настолько непреднамеренным и необдуманным, что предусмотреть возможные последствия он никак не мог. Лилиан же, быть может, просто пошла на риск и теперь, узнав, что беременна, была подавлена, близка к панике.

— Ты не обязан жениться на мне, — сказала она.

— Позволь, Лилиан, ведь если мы не говорили о браке, то лишь потому, что это подразумевалось само собой.

— Да, — сказала она угрюмо, — мы так считали, знаю. Генри улыбнулся и поцеловал ее нахмуренный лоб.

— Но ты же предполагала выйти за меня замуж, разве нет?

Она поглядела на него.

— Я думала, что мы еще немного повременим, — сказала она, — а вот как получилось.

— Но ты ведь любишь меня, правда?

— Люблю. — Ее голос все еще звучал неуверенно.

— Так в чем дело?

— Мне иногда кажется, что я еще не вполне тебя знаю.

— Дорогая…

— Может быть, я просто люблю того человека, каким я тебя себе рисую.

— Что же это за человек?

— Человек, который мне кажется сильным. Генри снова улыбнулся.

— Ты увидишь, я буду сильным. Мы сейчас поженимся, потом ты закончишь колледж, мы обзаведемся своим домом, родим ребенка и заживем…

Казалось, он ее почти совсем убедил, но когда они встретились на другой день, она снова была полна сомнений.

— По-моему, я должна попытаться избавиться от него, — сказала она.

— Но почему, Лили, почему?

— Я не люблю, когда происходит что-то не входившее в мои планы.

— А полюбить меня разве входило в твои планы?

— По-видимому, нет. — Она улыбнулась, пожала плечами и задумалась, словно ища в душе какого-то иного объяснения своим сомнениям.

— Просто я не чувствую в себе особенной тяги к материнству, — сказала она.

— Это придет само собой.

— И притом было бы приятно пожить только друг для друга.

— Мы найдем кого-нибудь, кто будет присматривать за ребенком…

У Лилиан не было времени раздумывать слишком долго, и к концу недели ее решение было принято. Через месяц они поженились. Возможно, что родители как жениха, так и невесты догадывались о причине столь поспешного бракосочетания, но никто не позволил себе никаких намеков. Судья Стерн преподнес своей дочери пятьдесят тысяч долларов в качестве свадебного подарка, а Эллиот Ратлидж положил на имя сына три с половиной миллиона.

Молодая чета отправилась в свадебное путешествие и провела свой медовый месяц в Аризоне, откуда возвратилась в Нью-Йорк в новую квартиру на Ист-Сайд. Генри закончил свою докторскую диссертацию, а Лилиан закончила колледж Сары Лоуренс. Июль и август они прожили на севере штата у родителей Генри. Однажды в конце недели к ним наведался Билл Лафлин; наезжали и другие друзья. Молодожены были счастливы: Лилиан, которую очень тошнило в первые недели беременности, теперь носила ребенка легко, высокий рост помогал ей скрывать живот, и зеленые таблетки железа, которые она глотала по утрам, были единственной уступкой ее непривычному состоянию.

В октябре начался новый учебный год. Генри уехал в Колумбию читать в университете лекции о причинах первой мировой войны, а также заниматься дальнейшими изысканиями — на этот раз об Уэнделле Филлипсе[6]. Лилиан приглашала к ленчу своих приятельниц, а потом, оставшись одна в квартире, ждала возвращения супруга. Она ставила какую-нибудь пластинку, слушала музыку или читала книги, отложенные во время учения в колледже, как не входившие в программу. Почти каждый вечер они либо ездили в гости, либо принимали у себя гостей и не пропускали премьер в нью-йоркских театрах и кино. За два дня до рождества Лилиан родила девочку. Ее назвали Луизой.

6

Когда Билл Лафлин выставил свою кандидатуру на предварительных выборах демократической партии в Нью-Йорке, его конкурентом оказался некий профсоюзный деятель по имени Макс Розендорф, пользовавшийся поддержкой в Таммени-Холле[7]. Сторонники Лафлина располагали достаточно крупными средствами и поддержкой группы бескорыстных приверженцев — друзей и однокашников но Гарварду, веривших в особые качества своего кандидата. Тем не менее было похоже, что солидная репутация Розендорфа соберет ему голоса, и поэтому, когда все прочие друзья Лафлина вышли с плакатами па улицу, Билл обратился за помощью к Генри Ратлиджу.

Генри не без приятного волнения отложил в сторону свой научный труд и засел в библиотеках за старые подшивки «Нью-Йорк таймс» в надежде, что Розендорф когда-либо что-либо сделал или сказал такое, что можно будет использовать против него. Однако единственное, что Генри удалось откопать, — это коротенькую заметку, датированную 1940 годом и оповещающую о том, что Розендорф был организатором забастовки на машиностроительном заводе компании Ламприер в Нью-Джерси. Для забастовки имелись, по-видимому, вполне серьезные основания; во всяком случае, в газете не содержалось намека на то, что там было что-то нечисто, но тем не менее забастовка эта произошла как раз в то время, когда Коммунистическая партия Америки прилагала все усилия к тому, чтобы воспрепятствовать производству оружия для Великобритании. Заводы фирмы Ламприер сами оружия не производили, но они снабжали станками почти все военные заводы на Восточном побережье. Генри решил, что это может пригодиться, сделал выписку из газеты и передал ее Биллу Лафлину.

Выписка сработала. Америка в тот год вела войну с Кореей и боролась с коммунизмом. Может быть, Розендорф и теперь будет поддерживать забастовки такого рода, спрашивали его противники. Известно ли было Розендорфу, что организованная им забастовка льет воду на мельницу коммунистов? Может быть, он и впредь собирается действовать с ними заодно?

Поначалу Розендорф пытался игнорировать такого рода нападки со стороны Лафлина и его клики, но мало-помалу все это начало приводить в замешательство его сторонников, и ему пришлось выступить с заявленном о том, что он не коммунист, а этого было вполне достаточно, чтобы возникло предположение, что он, конечно, коммунист, и, когда дело дошло до голосования, его забаллотировали. Кандидатом от демократической партии был выдвинут Лафлин и в ноябре 1952 года избран в палату представителей.

Генри и Лилиан отправились на празднества, устроенные в честь победы на выборах, и протолкались к самой трибуне, где, опьяненный успехом, стоял Билл и рядом с ним — Джин Эндерли, девушка, на которой он впоследствии женился. Он увидел своих друзей у подножия трибуны и поманил их к себе, а когда они поднялись на трибуну, взял их обоих за руки.

Наклонившись к микрофону, он произнес:

— Я хочу представить вам Гарри и Лили Ратлиджей. Гарри собирается написать для нас несколько хороших спичей, верно, Гарри?

Генри улыбнулся. Билл поцеловал Лилиан в щеку, и все зааплодировали.

7

В последующие затем годы Генри действительно писал для конгрессмена Лафлина его спичи, и своей репутацией человека умного, образованного и дальновидного Билл Лафлин во многом был обязан сентенциям, почерпнутым из писаний своего друга. Оба они превосходно дополняли один другого, ибо если Билл все больше и больше уходил с головой в повседневную политическую работу и все меньше и меньше имел свободного времени или охоты предаваться размышлениям, то Генри, наоборот, все сильнее захватывала его научная работа, а публичные выступления и риторика претили ему все больше и больше. Однако он оставался верен своим обязательствам и надеялся, что ему не грозит участь стать «профилем на серебряной монете, вечно глядящим куда-то в сторону», по выражению Уэнделла Филлипса. Поэтому, если он и чувствовал себя лучше всего в своем кабинете или в библиотеке, то для очистки совести время от времени проводил все же день-другой в совещаниях с Биллом Лафлином и его советниками и снабжал их хорошими цитатами к случаю, ссылками на исторические прецеденты и далеко идущими прогнозами.

6

Филлппс, Уэнделл (1811–1884) — американский реформатор, прославившийся своим ораторским искусством.

7

Таммени-Холл — организация Демократической партии в Нью-Йорке.