Страница 7 из 42
- Иди-ка проспись.
- Яволь!
- И я пошел, тяжелый день сегодня предстоит.
Едва Петр Романович успел захлопнуть за ними входную дверь — опять звонок, Ипполит, шепот:
- Хочу, чтоб ты, Романыч, знал: я тебя не видел.
- Где?
- Я не видел, как ты входил ночью в подъезд.
- Так зачем соврал?
- Непонятно? Теперь ты мой вечный должник.
- Нет уж, лучше я следователю скажу.
- Ты что? — испугался Поль. — Меня отец убьет.
- Вы с ним сговорились?
- Это мой собственный секрет.
- Вот что, секретохранитель. У меня в маленькой комнате стоит букет чайных роз.
- Ну?
- Не ты их тайком принес?
- Я? Тебе? — кузен захохотал. — Розы? — хохот пронесся вместе с ним вниз по лестнице, отражаясь от старых стен и эхом усиливаясь.
6
Петр Романович вышел на галерейку, дверь справа закрыта (и ночью была закрыта, лично проверил). Непривычная рань рассвета, солнце только-только встало, в свежей радужной дымке Москва вообразилась спящей красавицей (понятно, откуда такие аналогии — от двери справа), красавицей, чей покой охраняет день субботний, сравнительно тихий.
Однако — легкий лязг, стеклянная дверь приоткрылась, проблистав лучами-отраженьями; выскочила Варенька.
- Петр Романович, что случилось?
- Странно, как наше знакомство сопровождается катастрофами: на этот раз — убийство.
- Да я знаю! Но. кто он такой? Вообще — за что?
- На первый вопрос я могу ответить, на второй — нет. Медик со «скорой», лукавый, пронырливый, но, мне казалось. Безобидный. Впрочем, пьющий человек бывает непредсказуем. По-житейски рассуждая: любой, напившись, может отмочить штуку.
- Ненавижу пьяниц. Вы ведь не пьете?
- Потребляю, но не злоупотребляю. Или вы намекаете, что я его по пьянке.
- Разве вас подозревают?
Петр Романович пожал плечами.
- Ну, за неимением лучшего, точнее, худшего. — Ему захотелось рассказать ей обо всем. — Когда ночью я вошел в подъезд, то услышал предсмертный крик и как будто еще чей-то голос.
- Голос убийцы?
- Так мне показалось. Но он не смог исчезнуть бесследно, все ходы- выходы были сразу перекрыты.
- Так что же произошло?
- Единственное объяснение, к которому склоняется следователь: моя слуховая галлюцинация. Иначе — кроме меня, подозревать некого.
- На самом деле галлюцинация?
- Кого интересует истина!
- Вы же философ.
- Доктор философии. Философом меня Поль прозвал, иронически.
- Иронически? А в чем разница?
- Стопроцентный «любомудр» создает свою собственную мировоззренческую систему, я же придерживаюсь традиционного православия.
- А зачем пошли на философский?
- Молодой был, что называется, пытливый. Потом мои взгляды переменились, я увлекся другим предметом.
- Чем?
- Теологией. то есть богословием.
- Почему переменились?
- По жизни. — Петр Романович поморщился: что за неуместная исповедь! — Впрочем, это неинтересно.
- Интересно.
- Произошло убийство.
- Да, ужас какой-то! (Она не поняла, и слава Богу!) Вот увидите, менты не найдут и искать не будут. Главное — не позволяйте все свалить на вас.
- Вы подбиваете меня заняться частным расследованием?
- Да ну, делать вам больше нечего.
- Правильно, пальцем не шевельну. Хотя, — процедил философ сквозь зубы, — я их ненавижу.
- Кого?
- Вы — пьяниц, я — убийц.
- Ну понятно, кто их любит.
- Варя, я задам вам глупый вопрос, но для меня очень важный.
- Как я к вам отношусь, да?
Нет, какая самоупоенность! Привыкла красавица, что все у ее ног пресмыкаются. Петр Романович улыбнулся, любуясь маленькими ножками в золотисто-пестрых лаптях.
- Это, конечно, очень важно, но. — вдруг он почувствовал настоящее волнение. — А как вы ко мне относитесь?
- Сказать вам? Сказать?
- Сделайте милость.
- Я вас полюбила. Честно!
Так не бывает, тут какая-то хитрость. розыгрыш (или заговор), но в первые секунды философ испытал никогда не испытанное в жизни блаженство. О, соле мио — солнце мое! Он смотрел, не отрываясь, в пылающее лицо и едва слышал, что говорила она сбивчиво, не в такт прерывистому дыханию:
- Это нечаянно, против воли, я не хотела, но как только я вас увидела, все время о вас думаю.
- Тогда, во время катастрофы? — уточнил он просто так, чтоб вступить в дуэт.
- Нет, раньше! Помните, на той неделе во дворе, помните? Вы с Валерой так церемонно и молча раскланялись, как загадочный рыцарь.
- Рыцарь? — удивился философ. — Не помню, неважно. То есть вас не помню, я вас не видел.
- Как? — ахнула Варенька. — Как не видели?
- Я бываю рассеянный, но это неважно. Нет, так нельзя, — Петр Романович начинал потихоньку приходить в себя, осваиваясь в новом мире, с новым солнцем. — Вы меня прямо сокрушили, играете не по правилам, надо постепенно завоевать.
- Не хочу воевать. Я сказала — и сказала!
- Вы мне так нравитесь, что вам не составило бы труда.
- Так в чем дело?
- «В том, что я тебе не верю», — произнес он мысленно, побоясь произнести вслух.
Он хотел верить, так хотел, что, кажется, жизни не жалко.
- Вы Ангелевича Валерой называете? — не об аналитике-шоумене хотелось говорить (вообще ни о чем не говорить, а переживать самые драгоценные мгновенья), но рассудочность философа исподволь сказывалась.
- Иногда. А что?
- Мне как раз понравилось, как вы сказали Полю, что со всеми мужчинами на «вы».
- Я с ним на «вы», к тому же он старик.
- Тем более! «Валера».
- Сейчас стиль такой, пожилым приятно. Да ну его! Петр Романович, что нужно, что вы хотите?
- Мне нужны доказательства. — Он уже придумал испытание. — Вы должны мне принадлежать, — высказался «теоретически» и тотчас почувствовал, что именно этого и хочет — с той минуты, как увидел ее, и испугался: «Сейчас она пошлет меня к черту по заслугам!» Но она сказала:
- Я согласна. Прямо сейчас?
- Господи! — простонал Петр Романович. — Куда ж вы так торопитесь? Посторонний мужчина, как последний хам, предлагает вам постель.
- Не посторонний и не хам, а вы! Вам же нужны доказательства? Вот я и хочу доказать, что у меня мужчин не было.
- Неужели? — поразился он. — Откуда ж ты такая взялась?
- Я только хочу знать, любите вы меня или нет.
«Ловушка! — предупредил себя Петр Романович. — Тут какая-то ловушка!» — и сказал против воли:
- Люблю.
«Если это и неправда, — пронеслось в голове, — теперь все равно.»
- Я так и знала, — воскликнула Варенька, — с тех пор, как мы увидели друг друга во дворе!
«Я ее не видел, но это все равно.»
В бессмысленно-повторяющемся рефрене «все равно» была какая-то обреченность, паралич воли; философ ощущал себя «животным на заклании», но и блаженство не покидало его, такая полнота жизни, что ничего не хотелось, даже обладания. «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!» Но она, конечно, ждет действий и доказательств. Петр Романович вздохнул со всхлипом, шагнул к тщедушному парапетику, разделяющему их, и услышал шум за спиной. «Опять Подземельный подслушивает! — вдруг опомнился. — Он же убит!» — обернулся: на галерейку вышел Игорь Ямщиков.
- Почему Ивана Ильича убили? — вот такой нелепый вопрос он задал соседу; Петру было не до него, ни до чего, но лезть на глазах у архитектора через перегородку как-то неловко. «Я буду вас ждать», — прошептала Варенька и ушла, и солнце словно притушило свой пушистый блеск.
- Ну, чего тебе?
- Почему убили Ивана Ильича?
- Спроси у следователя.
- Не говорит. или не знает. Я только что с допроса.
- А я откуда знаю?
Игорь, не отвечая, глядел пронзительно черными круглыми глазами.
- Где ты провел ночь?
- В Завидеево.
- Чего это ты туда-сюда?
- Чтоб Тоню не волновать. Дела еще не закончил, а ей вчера обещал вернуться.
Да, Игорек — врожденный подкаблучник; счастье, что в супруги досталась ему не «владычица морская».