Ротмистр авиации

— Да, понял, Владимир Алексеевич. Будет выполнено.

И еще одно. Прошу не считать это сведением счетов, хотя у меня есть все основания быть вами недовольным. Надеюсь, вы поймете меня правильно. После случившегося ваше пребывание в ПКРБ представляется нежелательным. Учитывая вашу безусловную старательность, я подумаю о том, чтобы перевести вас в пристойное место.

Кажется, о записке Курново пока не знает. Значит,, до субботы… Хотя у полковника могут быть другие каналы связи с Танакой. Нет, вряд ли. Иначе бы не существовало и самой записки.

— Вы поняли, ротмистр?

— Да. Разрешите идти?

— Выполняйте.

32.

Сойдя у Исаакия, Губарев ровно в четыре подошел к памятнику Петру и огляделся. Как всегда летом, у Медного всадника было людно, толпились приезжие, гуляли няни с детьми. Он медленно обошел постамент, остановился, по привычке оглянулся — нет ли хвоста. Снова двинулся, разглядывая извивающуюся под копытом змею, вдруг услышал знакомый голос:

— Не волнуйся, Саша, все чисто.

Зубин. Хромая, обогнул его, сказал, морщась от усилий:

— Ты сейчас в опасности? Это так? Что смотришь? Видишь, вышел. И даже хожу. Хотя врачи говорят, останусь хромым. Отойдем?

Заковылял в сторону Невы, Губарев догнал его, пошел рядом:

— Помочь?

— Лучше сам, надо же учиться… Надеюсь, нога разработается.— На мостовой все-таки уцепился за его локоть.— Я знаю, ты хотел довести дело с Киемурой до конца. Довел? — Остановился у парапета, кивнул на протянутый портфель.— Что это?

Губарев открыл портфель, достал текст и перевод.

— Прочти.

Зубин долго читал, двигая подбородком вверх-вниз. Свистнул — как зашипел:

— Однако. Просто кладбище какое-то, свалка неосуществленных идей и бредовых проектов… Дальновиднейшая фирма. Еще одна страница жизни, очень по-капиталистически. Шпионаж, только в промышленных целях. Все ради прибыли. Ладно…— повернулся, разглядывая здание университета на том берегу, чадящий дымом катер.— Чертовщина какая-то. Исторический парадокс, иначе не назовешь. Все хотят быть русскими патриотами, но само слово «русское» в любой технической отрасли считается чуть ли не позорным клеймом. Только и слышно о братьях Райт, Блерио, Фармане. Все средства тратятся на закупку иностранных аппаратов, но ведь у нас есть свои конструкторы, не хуже, а может быть, и лучше! Костович, Лебедев, Сикорский, сколько еще имен! Да вот хотя бы этот список! Сколько бы сделали эти изобретатели, получив хоть крупицу помощи… Хоть крупицу…— посмотрел на Губарева.— Что будет с тобой? Тебя наградят?

— Как бы не так. Портфель приказано вернуть с извинениями. В контрразведке я не останусь.

— Ладно, Саша, словами делу не поможешь. Будем бороться.

— Боюсь, мне теперь бороться будет трудно. После истории с портфелем я лишний. Вообще лишний. И в контрразведке, и в России, и в собственной жизни. Мне остается выбор — или исчезнуть куда-то, или… употребить пистолет по назначению.

Зубин оперся о парапет, разглядывая дергающиеся на волне щепки.

— Насчет пистолета ты зря, а вообще в сегодняшней России все лишние,— поднял голову.— Саша, помнишь, я спрашивал тебя о чистом паспорте?

— Помню… Он что — нужен и сейчас?

— Нужен не только паспорт. Думаю, понадобишься и ты.

— Зачем?

— Помочь перевезти за границу одного человека. Сам понимаешь, с твоими документами…— Зубин посмотрел Губареву в глаза.— Поможешь нам?

Губарев подумал о Полине — оставить ее он не может.

— Помогу, но вся сложность в том, что я не один, со мной девушка. Она помогла мне, рискуя всем, ей сейчас тоже некуда деться.

Зубин улыбнулся.

— Но чтобы вас там приняли без хлопот, нужны деньги.

— Сколько?

— Бухгалтер из меня плохой. Я не знаю твоих возможностей.

— Тысячи полторы на переезд и первое устройство хватит?

— Смеешься.

— Накинем пятьсот для верности. Две тысячи?

— У тебя появился счет?

— Появится… Но твои люди должны понимать, что теперь за мною будут охотиться более рьяно, пожалуй, чем за вами. Из контрразведки так просто не отпускают, особенно если владеешь компрометирующим начальство материалом.

— Охота уже началась?

— Вряд ли. Но дня через три-четыре…

— Ясно… Думаю, что успеем… Вообще, если доверяешь, мы позаботимся о тебе.

— Так получилось, что другого выхода не вижу.

33.

Расставшись с Зубиным, Губарев двинулся к центру. Список Киёмуры не в единственном числе, цепляться за него не имеет смысла, достаточно оставить себе копию… Что ж, портфель Танаке он отдаст. Но будет небольшое дополнение.

На почте в телефонном справочнике он разыскал телефон морского атташе Танаки Хироси. Купил у цветочницы букет гвоздик, свернул на Невский. Увидел подъезд, на стене, у которого расположился целый атлас вывесок: «Прокатная контора «Аполлон», «Зубной врач Г. Г. Бергер», «Хирософ-хиромант м-ме Айк. Прием от 9 утра». В подъезде за первой же дверью оказалось то, что он искал: девушка за столиком, над ней на стене — телефон. Ресницы рад вежливыми голубыми глазами вздернулись.

— Вы к нам? Пожалуйста. Слушаю вас?

Осторожно положил на стол гвоздики.

— Милая барышня, мильон извинений, экстренный случай. Могу я воспользоваться вашим аппаратом? Звонок деловому партнеру. Умоляю и буду вечный должник.

Девушка бросила взгляд на цветы, оценила гвоздики, вздохнула.

— Прошу вас. Я пока поставлю цветы в воду.

Она ушла, и он, вызвав телефонистку, назвал номер Танаки. В трубке зазвенел приятный женский голос:

— Хаи? Сумимасен. Аната но онамае ва?{Да? Простите. Кто это? (яп.)}

Губарев ответил По-русски:

— Это квартира морского атташе господина Танаки?

— Хаи? — Тишина.— Аната но онамае ва?

Домашние господина Танаки разбираются в тонкостях: это проверка.

— Простите, говорит князь Остерман. Мне нужен господин Танака.

Секундная пауза, неразборчивый шепот. Голосок звякнул:

— Мошимоши, чотто омачи кудасаи.{Подождите секундочку (яп.)}

Тут же он услышал голос Танаки:

— Танака у телефона. Слушаю вас, господин Остерман.

— Во-первых, я говорю с вами как частное лицо. Не будем впутывать в наши отношения государства.

Вы понимаете?

— Понимаю. Во-вторых?

— Во-вторых, я хочу возвратить портфель, если, конечно, вы заинтересованы в этом.

— Заинтересован.

— Готов сделать это, но при определенных условиях. Видите ли, я не богат.

— Понимаю. Условия меня устраивают.

— Отлично. Остальное на месте. Мы можем встретиться, скажем, завтра в десять утра. Один на один, без свидетелей. Вы поняли?

— Не волнуйтёсь. Я сам в этом заинтересован.

— Предупреждаю: я вооружен и в случае чего применю оружие не задумываясь.

— Можете быть спокойны.

— Итак, завтра в десять утра.

Вы должны подойти к Ростральным колоннам. Уточняю: к парапету между колоннами. Я вас найду сам. Все понятно?

— Вполне. Завтра в десять у Ростральных колонн. Я подхожу первым, потом бы.

Повесил трубку — как раз к моменту, когда вошла девушка с цветами.

34.

Утром Губарев занял место неподалеку от биржи. Здесь торговали лоточники, и он встал так, чтобы его прикрыла окружающая лотки толпа.

Танака подошел к Ростральным колоннам ровно в десять — одетый по-утреннему, с портфелем в руке. Никаких следов засады или сопровождения не заметно. Впрочем, по всем расчетам Губарева,— их и не должно быть.

Он следил, как японец прогуливается вдоль парапета. Вот оглянулся, посмотрел на часы, переложил из руки в руку портфель. Снова повернулся к Неве. Кажется, подвоха нет, к тому же место здесь открытое. Губарев двинулся к Ростральным колоннам. Атташе заметил его еще издали. Они остановились рядом, изучая друг друга. Танака усмехнулся: