Семь кило баксов

При упоминании о Прокопове Полина непроизвольно опустила глаза. Тетя Галя села напротив. Их разделял стол.

– Это хорошо, что ты пришла, – сказала тетя Галя. – Потому что нам есть о чем поговорить.

– Я не хочу ни о чем говорить!

– Полина! Это такая тема, что…

– Я знаю, что это за тема. Я все знаю.

– Что – все? – не поверила в возможность подобного тетя Галя.

– Про Прокопова, – сказала Полина. – И про себя. Вы ведь тоже… Не мамина родственница… Вы по прокоповской линии… Сестра ему, наверное?

Было заметно, что тетя Галя безуспешно пытается собрать свои разбежавшиеся мысли. Так бывает, когда предстоящий разговор выстраивается заранее, а потом вдруг открываются новые обстоятельства, и все домашние заготовки становятся ненужными, и приходится перестраиваться на ходу. Не у всех получается.

– Та-а-ак, – протянула она, нервно закуривая сигаретку и тем самым выгадывая время, чтобы собраться с мыслями. – И каким же таким образом тебе это стало известно?

– Почти случайно. Я поняла, что есть какая-то связь между… между ними… между Звонаревым и Прокоповым…

Тетя Галя бросила на Полину быстрый внимательный взгляд.

– И я решила докопаться до истины, – продолжала Полина. – Поговорила с людьми, которые их обоих знали. Которые учились вместе с ними.

Вот теперь для тети Гали картина происшедшего приобрела четкие очертания.

– Ну что ж, – вздохнула она. – Может быть, оно и к лучшему.

Кажется, она даже испытала облегчение от того, что ей не придется ничего объяснять.

– Я не уверена, что к лучшему, – покачала головой Полина. – Мне иногда кажется, что я совершила ужасную глупость.

– Почему же?

– Я по глупости, по невзрослой своей непосредственности заглянула туда, куда мне, может быть, и нельзя было заглядывать. Я недавно вспоминала эту икону в Кикко. Вы в Кикко бывали?

– Да.

– Там в церкви хранится икона, лик которой закрыт. И никто не имеет права заглянуть под покров. Мне рассказывали, что когда-то, очень давно, один из патриархов нарушил запрет. Он заглянул туда, куда заглядывать не имел права. Утолил неосторожное любопытство и за это был обречен на страдания. Вот и я себя сейчас чувствую, как тот патриарх. Есть такие вещи в жизни, которых лучше бы не знать. Потому что знать – это иногда очень больно.

– У каждой семьи есть свой скелет в шкафу, – задумчиво произнесла тетя Галя. – И с этим ничего не поделаешь.

Она посмотрела на Полину сквозь сигаретный дым.

– Там, на Кипре, я говорила ему, что он выбрал по отношению к тебе неверный тон. Что надо по-другому. Но разве ему что-то можно втолковать! – вздохнула. – Он очень тяжелый человек, безусловно. И у него такая биография… Ну, ты знаешь. Университетов он не кончал, и жизнь у него протекала в обстоятельствах, не способствующих приобретению хороших манер.

– Давайте не будем о нем! – попросила Полина. – Я не в курсе всех подробностей, но знаю, что он затеял всю эту возню – вокруг Олега Игоревича…

Вокруг Звонарева, так следовало понимать. А тетя Галя и не пыталась выгородить Прокопова.

– Да, это было, – признала она. – И с этой историей… я его предупреждала, что добром не кончится. А ему как вожжа под хвост попала. Хотя в чем-то я его понимаю, конечно. Он настоящий мужик, который не прощает.

– Но разве можно мстить за то, что было двадцать лет назад!

– Ты не поняла. Он не за то мстил, что было двадцать лет назад, а за то, что случилось недавно.

– А что случилось недавно?

– Гибель Маши.

Тетя Галя загасила окурок в пепельнице и сразу же закурила следующую сигарету.

– Глупо мстить за то, в чем человек не виноват, – сказала Полина, пряча глаза.

– Ты уже взрослая. И умная. И прекрасно знаешь, что твоя мама покончила с собой из-за Звонарева.

– Нет!

– Из-за Звонарева, – уверенно повторила тетя Галя. – Он третировал ее, подавлял. И, по большому счету, сломал ей жизнь. Она ведь тоже ему мстила за это.

– Как?

– Своей смертью, Полина. Она очень любила Сашу. А помешала эта нелепость. Тюрьма. Она растерялась. И тут появился Звонарев. То есть он был все время, конечно. Звонарев тоже был влюблен в Машу, но у него не было шансов. Он такой правильный, такой обязательный, такой положительный – в двадцать лет это слишком скучно, пойми. И когда Сашу посадили, Звонарев с этой своей правильностью вдруг оказался рядом с Марией. Поддержка и опора, так сказать. Само благородство. Еще и времена такие были… Ребенок без отца. А где отец? В тюрьме. Бр-р-р!

Тетя Галя передернула плечами.

– В общем, Маше надо было свою жизнь строить. Звонарев ей внушил, что с ним ей будет лучше. Ну, на ошибки молодости напирал, на то, что все еще можно поправить… Машу он уговорил. И когда Саша вышел из тюрьмы…

Пауза и длинная затяжка. Если бы Полина в эту минуту смотрела на тетю Галю, то увидела бы, как дрожит в ее руке сигарета.

– Его визит оказался крайне нежелательным, – с горьким сарказмом поведала о делах давно минувших дней тетя Галя. – Потому что этот каторжанин и почти что висельник мог бы, как ему доходчиво объяснили, помешать счастью молодой советской семьи, у которой все нормально было в личной и общественной жизни, которую ценило руководство и у которой уже подходила очередь на квартиру. В общем, он мог разрушить эту идиллию. Ведь по месту работы никто ничего не знал. И считалось, что у Звонарева растет лапочка-дочка. И вдруг такие откровения! Словом, кроме Сашки, правда была не нужна никому. И он отступился.

– Но как он мог! – вырвалось у Полины.

– Маша попросила, – просто ответила тетя Галя.

Со стены на Полину внимательно смотрел покойный архиепископ Макариос. В его глазах угадывалась мудрость.

– За двадцать лет он ни разу не попытался напомнить о себе, – сказала тетя Галя. – При Сашином характере ему это сделать было нелегко, ты уж мне поверь. И только когда погибла Маша… В нем будто выключатель какой-то щелкнул. Ужасный механизм, двадцать лет просуществовавший в режиме ожидания. Хотя что я говорю? Двадцать лет… Он так бы и не высунулся, если бы Маша руки на себя не наложила.

– Как они могли! Как они оба могли выяснять между собой отношения, позабыв о тех, кто рядом! Прокопов – он мстил, а подумал ли он хотя бы раз обо мне?!

– Он все время о тебе думал. Только думы у него были такие… Своеобразные. Он всех готов осчастливить на свой манер, но только чтобы все было по его. Он всегда прав, всегда знает, что и как надо делать, и плевать ему, если при этом льются чьи-то слезы!

Тетя Галя сердито погасила недокуренную сигарету.

– Ты не держи на него зла, – попросила, глядя куда-то в сторону. – На своих не злятся.

Помолчали.

– Где сейчас Прокопов? – спросила Полина.

– В Европе. Пережидает, пока здесь все уляжется.

– Уже улеглось.

– Все равно нужно время, чтобы безопасность была безусловной. Если за него все-таки возьмутся, ему такой срок накрутят с учетом прежних подвигов, что он только ближе к пенсии на свободу выйдет.

Тетя Галя поднялась из-за стола.

– Давай пообедаем? – предложила. – Вспомним кипрскую кухню.

Принесла меню, раскрыла, положила перед Полиной.

– Один мой знакомый открыл этот ресторан. Ну и я вроде как при нем. Здесь мило, правда?

Полина как раз перелистывала странички меню. Подняла голову и посмотрела на тетю Галю.

– Ну так зовите его!

– Кого? – насторожилась та.

– Этого вашего знакомого. Его не Антоном случайно зовут?

– Полина! – всполошилась тетя Галя. – Только ты учти – он ничего не знал! Антон действовал вслепую! Делал то, что велел Прокопов! Все эти ужины в ресторанах, перстни и машины в подарок – это прокоповские придумки! Как двадцать лет назад ему это в голову втемяшилось, так и не мог успокоиться. А Антон – он чудный мальчик!..

– Ну так вы позовете этого чудного мальчика или нет?

– Позову, – сдалась тетя Галя. – Но ты помни мои слова!

– Я помню, – сказала Полина. – Я все помню.