Приснись мне, убийца

– Да, – сказал Хургин и посмотрел на собеседника. – Он не просто брат. Он родной брат.

Это было уже слишком. Большаков даже остановился.

– Нет, – сказал он, замотав протестующе головой. – Это невозможно!

– Они – родные братья. Близнецы, – упрямо повторил Хургин. – Хотя мне и самому в это верится с трудом.

Глава 47

Спустя неделю Большаков примчался к Хургину. Возбужденный, едва войдя в кабинет доктора, сказал с порога:

– Они действительно близнецы! Вы были правы!

– Вы разыскали эту сыктывкарскую Горюнову? – догадался Хургин.

– Да! – Большаков был похож на возбужденного пса – волновался и не мог найти себе места. – У них общая мать – Марина Козлова. Такие вот дела.

– Но как они оказались порознь?

– Дело случая. Марина, оказывается, хотела отказаться от детей.

– Оставить в роддоме?

– Да.

– Почему?

– Запаниковала. Она ведь была совсем девчонкой, и никого рядом с ней. Папаша – который Полянский, помните? – исчез еще до рождения детей, родителей у Марины не было. Она бы не подняла на ноги двоих, так она думала. И оставила бы детей в роддоме, в этом нет сомнений, если бы не Алла. Та самая, из Смоленска. Алла перенесла операцию, что-то такое по женской части. У нее никогда не было бы детей. И Алла сказала, что заберет к себе одного из мальчиков, а второй останется у Марины. Поделились по-родственному. Понимаете?

– И дети воспитывались порознь?

– Да. Никогда не видели друг друга. Марина несколько раз ездила в Смоленск, проведывала сына, но у них с Аллой был такой уговор: никогда не открывать детям того, что произошло.

– Почему?

– Не знаю.

– Хотя можно догадаться, – сказал Хургин. – Щадили Марину. Трудно было бы объяснить выросшим братьям, почему их разлучили в колыбели. Олег ничего не знал о брате. Видел только на фотографии, да и то думал, что это он, Олег.

– Но у вас-то откуда была уверенность, что они родные братья?

– Меня к этой мысли подтолкнул разговор с профессором Вольским. Я на его столе увидел журнал «Наука и жизнь». Там была статья про близнецов, очень интересная. Описывается случай, как после долгой, в несколько десятков лет, разлуки встретились два брата-близнеца. Каждый прожил свою жизнь, их пути никогда не пересекались, и они даже не знали до поры друг о друге. И когда произошла встреча, открылись удивительные вещи. У них, оказывается, были общие привязанности и привычки. Оба любили один сорт сигарет и не терпели пива. Оба женились на женщинах примерно одинаковой наружности и любили галстуки нежно-зеленого цвета. И все это – независимо друг от друга. Было что-то такое, самой природой заложенное, что связывало их всю жизнь. Какие они – близнецы? Что в них общего, кроме внешности, и какие такие невидимые нити их связывают? Мы не знаем. Слишком все сложно. Но связь есть. У меня был еще один разговор с Вольским. Он сказал, говоря об Олеге, что должен быть какой-то внешний фактор, который воздействовал на Олега. Не мог он измениться ни с того ни с сего.

– И что же это за фактор?

– Он почувствовал брата. Где-то рядом, совсем близко. Он очень впечатлительный…

– Кто? Олег?

– Да. И мне кажется, он повел себя как некое принимающее устройство. Он вот это поле, излучаемое братом, ощущал каждой клеткой своего тела.

– Но откуда эти жуткие сны? Почему он их видит только тогда, когда происходят убийства?

– Не знаю. Возможно, в момент совершения преступления напряжение, которое испытывает Алексей, достигает наивысшей точки. И вот это поле зла, или импульс зла, которое он излучает, достигает Олега. Звучит несколько вульгарно, будто мы о физических процессах говорим, на самом деле все запутаннее и сложнее. Но это как-то так происходит. Так, как я объясняю. – Хургин взглянул на собеседника с неожиданной печалью во взгляде.

– Как-то вы посмотрели… – сказал Большаков. – Не могу даже объяснить.

– Я вдруг вспомнил ваше нежелание выслушать меня прежде. Вашу иронию.

– А вы мстительный.

– Нисколько.

– Ладно, приношу извинения, – сказал Большаков. – И даже более того. Я вынужден признать, что без вас мы не продвинулись бы вперед ни на йоту.

– Ничего удивительного.

– Вот как? – изогнул брови дугой Большаков.

– Да. Здесь не годятся ваши подходы. У вас своя, испытанная временем схема: вот жертва, вот подозреваемый, свидетели дают показания, вы все протоколируете, подогнали эпизод к эпизоду, факт к факту – и все, дело сделано. А здесь все было иначе. И вы забуксовали. В жизни все сложнее и в схемы не всегда укладывается. – Хургин оборвал речь, увидев лицо Большакова. Тот закусил досадливо губу. – Извините, – сказал Хургин. – Я не хотел сказать ничего плохого. Просто мне было очень обидно за Олега. Еще немного – и он мог бы очень жестоко пострадать ни за что. – Доктор вздохнул, запечалившись. – Надо искать Алексея. Он здесь, в городе. И появился сравнительно недавно.

– Вы так думаете?

– Да. Это произошло месяца три или четыре назад. Как раз тогда с Олегом Козловым что-то случилось, он изменился. – Хургин покачал головой. – Он мучился и искал причину происшедшего в себе, а она, эта причина, оказалась вовне. Брат объявился, только Олег об этом не знал. И сейчас не знает. – Хургин встревоженно поднял голову. – Вы ведь ничего не говорили ему о брате?

– Нет.

– Не надо ему пока ничего говорить. Так лучше.

Большаков кивнул.

– А где искать Алексея? – спросил он.

Хургин пожал плечами:

– Не знаю.

– А если хорошенько подумать?

– Я действительно не знаю.

– Кем он может быть, по-вашему?

– Профессия?

– Да. Пишет диссертацию, как Олег?

– Возможно. Но не надо искать прямого сходства. Есть нечто иное, что их объединяет.

– Что?

– У них схожие характеры. Про Олега рассказывали люди, которые его хорошо знали, что он был замкнут, не любил компаний, происходившее с ним, как правило, переживал в душе. Вам это ничего не напоминает?

– То же самое рассказывали об Алексее.

– Вот! – сказал Хургин. – Об этом я и говорю. Алексея будет сложно найти. Он где-то в стороне от людей, сам по себе, на отшибе. Вы обратили внимание, чему Олег посвятил свою жизнь? Взялся за диссертацию, что-то там о латыни. Понимаете? Он в седой древности укрылся, ему никто не нужен. Спрятался.

– И Алексей может себя вести подобным образом?

– Думаю, да. Попробую сейчас сформулировать, но все это будет очень зыбко и неконкретно, – Хургин развел руками, будто извиняясь. – Итак, стремление к уединению. В жизни, в мыслях. Все время один. Даже если рядом люди, то все равно не с ним. Тихое, укромное место. Олег, например, приходя в библиотеку, всегда садился в самом углу, у окна. Особое ощущение уединенности, так я понимаю. Мечта – чтобы никого не было вокруг. В общем, если абстрактно представить лелеемый им идеал, ту среду обитания, где ему было бы наиболее приятно проводить время, то это кладбище.

Хургин не видел, как при его последних словах вздрогнул Большаков.

– Да, именно кладбище, – продолжал он. – Даже вот эта тяга Олега к латыни, к мертвому, по сути, языку…

Он увидел наконец выражение лица Большакова и осекся.

– Кладбище! – потрясенно произнес Большаков.

Он заметно побледнел.

– Что?! – отрывисто спросил Хургин.

– У них у всех незадолго до случившегося кто-нибудь умер!

– У кого – у них?

– У людей, которые погибали, которых Козлов видел в своих снах! Я на эту особенность еще тогда обратил внимание, но не мог этой закономерности объяснить! Убийства происходили вскоре после того, как эти люди, жертвы, кого-нибудь схоронили! Кладбище! Все правильно вы говорили! Алексея на кладбище надо искать! – Большаков рассмеялся дробным нервным смехом и замотал головой. – Он где-то на кладбище работает! Понимаете? Он видит похоронные процессии, по два или три десятка за день. И выбирает свою будущую жертву!

– По какому принципу?