Приснись мне, убийца

Он даже брызгал слюной, когда кричал.

Глава 41

Хургин обиделся всерьез. Больше не звонил Большакову, пообещав себе не искать неприятностей на собственную голову. И Большаков не появлялся. Возможно, они нашли для своего мальчика другого врача.

Прошло две недели. Хургин случайно встретил на улице Вику Ольшанскую. Он выходил из автобуса, и они буквально столкнулись в дверях.

– Здравствуйте, – сказал Хургин. – Как дела?

Вопрос был дежурный, и ответ даже не требовался.

Хургин думал, что девушка кивнет ему в ответ и войдет в автобус, но она не села в автобус и сказала доктору выразительно и печально:

– Плохие дела.

Теперь и он остановился.

– Почему?

– Вы про Олега знаете?

– Нет.

– Нет? – изобразила она удивление. – Его признали невменяемым. И теперь будут лечить.

– От чего? – изумился Хургин.

– Они дали заключение о том, что он болен. Поместили в больницу. Он вряд ли оттуда выйдет.

– Вы его видели?

– Да. Он очень плох.

– То есть?

– С ним что-то такое происходит… Не могу объяснить. Я за него боюсь.

– Где он лежит?

– Там же, где находился прежде. Только в другом корпусе.

– Я не понимаю, что происходит, – признался Хургин. – Его не от чего лечить, по-моему.

Они распрощались, и оба были подавлены.

Хургин поехал в больницу на следующий день. Козлова он обнаружил после долгих хлопотливых поисков, но, даже обнаружив, не сразу смог его увидеть. Вышла какая-то заминка, и в один момент Хургин даже подумал, что ему не дадут встретиться с Козловым. Он дрогнул и вынужден был произнести сакраментальное:

– Я от Большакова.

Это выглядело не очень красиво, конечно, но зато подействовало, и через несколько минут его ввели в какой-то кабинет, больше похожий на склад. Здесь было много старой мебели, колченогие стулья высились частоколом, и под их защитой укрывался дюжий санитар с багровым неприветливым лицом. И только пройдя в глубь кабинета, Хургин обнаружил присутствие еще одного человека – тот сидел на табуретке, втянув голову в плечи. Когда Хургин остановился напротив, человек вдруг поднял голову – это был Козлов. Не тот, прежний, а лишь его тень. Жалкое подобие. Хургин склонился и заглянул Козлову в глаза. Смотрел внимательно и напряженно, потом резко распрямился и спросил у санитара:

– Чем вы его колете?

– А? – изобразил тот непонимание.

– Какие лекарства используете?

– Не знаю.

Хургин выразительно посмотрел на санитара. Тот без труда расшифровал его взгляд, засмеялся:

– Честно, не знаю. Я по другой части, товарищ, – и показал свои огромные, лопатообразные ладони. – Если кого надо утихомирить или еще что в этом роде. А насчет лекарств – на то у нас есть специалисты.

– Олег, вы меня узнаете? – спросил Хургин.

Козлов смотрел на него тяжело и бесчувственно. Доктор осторожно потрепал его по щеке, позвал:

– Олег!

Никакой реакции.

– Я встречался с вами раньше. Помните? Приходил к вам.

Козлов отвернулся. Это было равнодушие потерявшего разум человека.

Хургин вздохнул и распрямился.

– Кто им занимается?

– Завотделением.

– Лично?

– Да.

– Он сейчас здесь?

– Должен быть у себя.

Завотделением оказался маленьким человечком довольно мрачного вида. Хургин возвышался над ним горой.

– Я хотел бы с вами поговорить, коллега. Вы, как я слышал, лично занимаетесь Козловым?

– Да.

– Что вы у него обнаружили?

– Шизофрению.

– Кто ставил диагноз?

– Не мы. Комиссия. К нам он уже поступил с диагнозом.

– Диагноз подтвердился?

Завотделением внимательно посмотрел на Хургина и долго раздумывал, прежде чем ответить.

– Симптоматика не совсем отчетливая, – сказал он наконец, – но на начальном этапе болезни это в порядке вещей.

– Нас здесь двое, – сказал Хургин. – Можем говорить откровенно. Вы-то сами верите?

– Во что?

– В болезнь Козлова.

– Я не могу сказать ни да, ни нет.

– Но медикаментозное лечение уже начали.

– А почему бы и нет? Обычная практика.

Он чего-то недоговаривал, и Хургин это чувствовал.

– Он абсолютно здоров, – сказал Хургин.

– Абсолютно? – прищурился завотделением. – Ой ли?

– Странности в поведении есть, – вынужден был отступить Хургин, – но это никак не шизофрения.

– Вот мы и разбираемся.

Вика была права. Козлов отсюда не выйдет. С ним доразбираются, пока он окончательно не сойдет с ума. Его сломают и уж потом будут лечить основательно.

– Послушайте! – с жаром заговорил Хургин, склоняясь над коротышкой доктором. – Он нормальный человек! Поверьте!

– Я верю не словам, а тому, что вижу своими глазами. Нормальный, ненормальный – это все очень субъективно. Только время способно нас рассудить.

Он прав. Именно время – их главный союзник. Через месяц-другой они доломают Козлова. И тогда к ним не будет совсем никаких претензий.

Глава 42

Большаков был холодно-неприступен. Пропуск Хургину он, правда, выписал, но только и всего.

– Давненько вы ко мне не приходили с сыном, – сказал Хургин, давая понять, что прошлые обиды забыты.

– Его нет в городе.

– А где он?

– С матерью уехал к родителям.

Значит, она все-таки решилась. Хочет побороться за сына.

– Возможно, это пойдет Виталику на пользу, – осторожно сказал Хургин.

– Зачем вы ко мне пришли?

«Не хочет говорить о сыне. Перейдем к следующему вопросу».

– Что-то непонятное происходит с Козловым.

– А что с ним происходит? – спросил Большаков, изображая равнодушие.

– Не с ним самим, а вокруг него, – поправился Хургин. – Какая-то непонятная возня.

– Я не в курсе. И вообще мы этим делом больше не занимаемся.

– Чем не занимаетесь – убийствами? – не поверил Хургин.

– Убийствами занимаемся. Но Козлова из числа подозреваемых исключили. С ним теперь врачи общаются.

– Но они не должны этим заниматься!

– Почему?

– Он не болен!

– Кто не болен? – изобразил непонимание Большаков.

– Козлов.

– Это не я решаю.

– А кто?

– Врачи, естественно. Они вот мне заключение выдали. – Большаков похлопал ладонью по картонной папке. – Почему же я должен им не верить?

– А вы сами в это верите?

– Во что?

– В болезнь Козлова.

– На мой непросвещенный взгляд, он действительно имеет повадки психа. Таких в старину называли блаженненькими.

Это было произнесено почти насмешливо. Куражился Большаков. Он сейчас себя чувствовал очень уверенно.

– Вы все его гробите, – сказал Хургин. – Бессмысленно и беспощадно.

– Он получил то, что заслужил.

– Такого он не заслужил.

– Я вам одну вещь скажу, доктор. Только вы моих слов никому не передавайте и на меня не ссылайтесь. – Большаков смотрел на собеседника устало-печально. – Козлов каким-то образом участвует во всем этом кошмаре. Мы, милиция, бессильны против него. Не можем ничего доказать. Понимаете? Он сидит в камере в момент убийства, в том-то вся и штука. Но он связан с этим делом, и даже вы не станете отрицать этого. Он опасен. Сам по себе опасен, от него исходит зло, которое я, например, ощущаю почти физически. Такого человека нельзя отпускать к людям. И если мы не можем изолировать его через суд, то пусть это сделают хотя бы врачи.

Теперь все вставало на свои места. Логично, страшно и неотвратимо.

– Вы договорились с врачами? – спросил Хургин.

– Я ни о чем с ними не договаривался. У нас своя работа, у них – своя. Они просто выполняют свой долг.

– Они искалечат жизнь человеку.

– Но зато обезопасят других людей.

И опять – логично, страшно, неотвратимо.

– А тот, настоящий убийца, будет тем временем убивать, – сказал Хургин.

– Мы его поймаем в конце концов, – пообещал Большаков.

– Так все-таки не Козлов убийца? Значит, и вы понимаете это?