За пригоршню баксов

И опять – «мой шеф». Упоминания об Инне Марецкой Китайгородцев старательно избегал.

– В вашей жизни в последнее время не происходило ничего такого, что выбивалось бы из общего ряда?

– Нет.

– Какие-то встречи… Новые интересные предложения… Кем-то проявляемый интерес…

– Нет.

– А человек, который принес вам доказательства вашей принадлежности к знатному роду, – он не показался вам подозрительным?

– Чем же он подозрителен?

– Какие-то изыскания… Схемы… Вы вдруг стали графом… Вам не показалось, что он хочет на вас заработать?

– Конечно, показалось, – пожал плечами Марецкий. – Лично для него смысл его работы в том и заключался, чтобы на ком-то заработать. Но я лично не вижу в этом ничего зазорного. Я, например, ради денег пишу музыку. Вы ради денег меня охраняете. Все мы зарабатываем друг на друге.

– Я не о том. Вам не показалось, что в его действиях заключено какое-то жульничество, что-то такое нехорошее, что заставляло насторожиться?

– Ничего, – сказал Марецкий. – Совершенно безобидный старикан. Нашел себе кормушку. Разве можно его за это осуждать? Кто-то привозит на рынок картошку и продает ее. Кто-то саженцами торгует. А этот предлагал купить целое дерево. Генеалогическое. Беспроигрышный вариант. Знаешь, почему?

– Почему? – спросил Китайгородцев.

– Потому что его товар будет куплен всенепременно. Это очень здорово – быть графом, ты пойми. Бывают ситуации, когда без графского титула – никуда.

– Так ты, говоришь, людям денег задолжал? – осведомился парень, явно приглашая Юшкина к разговору.

Обычно он вел себя отстраненно, держал с Юшкиным дистанцию. Но то ли заскучал от долгого сидения на этой даче и ему понадобился собеседник, то ли теперь, когда все раскрылось, что никакой он Юшкину не друг и не собутыльник, можно было не таиться.

– Ты не смотри, что я такой, – сказал ему Юшкин. – На бомжа похожий и пьющий, как лошадь. Это жизнь такая. Она ведь то вверх, то вниз. Сейчас вот вниз. Я работал инженером на заводе. Сто шестьдесят в месяц еще теми, советскими деньгами. Премий почти не было. Ну цех такой у нас. Вечно в отстающих. А потом перестройка, демократия и гласность. Не забыл еще? Или ты тогда в пионерах был и это времечко мимо тебя прошло? Я вот в нужное время в нужном месте оказался. Все, что раньше было общим, умные люди стали прибирать к рукам. Знаешь, как тогда делали? Надо, допустим, разворовать завод. Учреждали при заводе какой-нибудь кооператив или малое предприятие, туда оборудование самое ценное переводили, все заказы, а на заводе оставались только люди без зарплаты и огромные долги. Сам директор завода не мог сидеть на двух стульях сразу. Он на это малое предприятие поставил своего человека. Вот так я пошел вверх. В основном, конечно, для него деньги зарабатывал, но и самому перепадало. И зажил я хорошо.

– Директором был? – спросил парень.

– Ну! Квартиру купил, машину хорошую…

– Какую? – заинтересовался парень.

– Ну какая может быть машина хорошая? «Мерседес», ясное дело.

– Хорошо жил.

– А я тебе о чем говорю! А залетел на жадности. Решил завести свое дело. Чтоб самому, значит, быть хозяином. А мне что? Я работу знал, клиенты у меня все были вот где, – Юшкин сжал руку в кулак и продемонстрировал собеседнику. – Короче, отделились мы. А дальше пошла такая фигня… – затосковал Юшкин. – Деньги-то у нас зарабатывает только тот, кому разрешают это делать. Все схвачено. Понимаешь? А я прежнему хозяину стал вроде как конкурентом, но у него-то и связи, и прикрытие. Ну и начались у меня неприятности. То налоговая заявится, выпотрошит, как бройлерную курицу, то за поставки не заплатят, а я денег выбить не могу. В общем, почти полмиллиона задолжал. Квартиру им отдал, машину, оборудование, сырье, и все равно не хватило. Специально меня разоряли, ясное дело. Хотели бы только свое вернуть, так помогли бы, не топили. Знаешь, как бывает: человек кому-то задолжал, но видно, что отдаст, надо только потерпеть немного, подождать. И ему дают время отработать долг. Да, пашет он, получается, на дядю, но раз должен – плати. Я бы заплатил, если бы меня не разорили. Все отняли, – сказал Юшкин, заметно ожесточаясь, – а потом говорят, что убьем, мол, если не заплатишь.

– На-ка, выпей, – придвинул ему парень стакан с водкой.

Деморализованный Юшкин выпил.

– Холодно мне что-то, – сказал он.

Его действительно знобило.

– Это нервы, – подсказал парень. – Психанул ты, братец.

– Налей-ка мне еще, – попросил Юшкин.

Вид у него был жалкий.

– Ну чего ты! – попенял ему парень. – Никто тебя убивать не собирается. Не трясись.

Он говорил вроде бы недовольным тоном, за которым, однако, угадывалось почти что сочувствие.

Юшкин выпил еще.

– И не надо меня успокаивать! – вдруг осерчал он. – Не надо! Ведь врешь же! Врешь!

– Ты о чем?

– О том, что не убьете!

Тут Юшкину стало так себя жалко, что он заплакал. Слезы текли по щекам и запутывались в бороде, которой Юшкин зарос за дни своего заточения.

– Тебя же специально ко мне приставили! А потом убьете!

Юшкин был настолько пьян, что почти себя не контролировал. Зрелище было тягостное. И парень не выдержал.

– Да не собираюсь я тебя убивать! – сказал он с досадой.

И это было похоже на правду.

– А ты-то здесь зачем? – поднял заплаканные глаза Юшкин. – И зачем у тебя пистолет? И почему меня сюда привезли?

– Ну не знаю я! – сказал парень в сердцах. – Мне сказали за тобой смотреть – я это и делаю! Ну с чего ты взял, что я тебя грохнуть собираюсь?

– Ты правда меня не убьешь? – спросил Юшкин с надеждой.

Ему важно было услышать успокаивающее «нет» хотя бы от этого парня. Услышать, что лично он ничего плохого Юшкину не сделает. Те, другие, кто этого парня прислал сюда, были сейчас далеко, а парень был близко, и Юшкин с ним уже почти сроднился, хотя боялся и ненавидел.

– Нет! – сказал парень. – Я этого не сделаю! Я никогда никого не убивал!

И тогда Юшкин закивал часто-часто. Да-да, я верю тебе, я нисколько не сомневаюсь в твоей правдивости.

Он выглядел очень плохо, и парень помог ему добраться до кровати. Уложил, накрыл сверху старым, истертым до проплешин, одеялом и даже не примкнул к кровати наручниками.

Сначала была идея встретиться в ресторане, но Костюков ее сразу же отмел.

– Жарко там, – сказал он в телефонном разговоре. – Душно. Из кухни жареным мясом несет. Вокруг потные лица. Уж лучше на бульваре. Сядем на лавочку – красота!

И только при встрече, уже когда поздоровались, Костюков сказал, будто извиняясь:

– Вы прямо с работы? Хотели, наверное, пообедать? Просто я не люблю рестораны. Там прослушка сплошная, ни о чем не поговоришь спокойно.

Его собеседник был в штатском, но, где тот работает, Костюков знал. Его звали Андрей, он вел дело, возбужденное по факту нанесения тяжких телесных повреждений Мятликову Борису Евдокимовичу, повлекших смерть последнего. Встреча состоялась благодаря их общему знакомому – с ним прежде служил Костюков, а теперь под его началом тянул служебную лямку Андрей.

– Нужна помощь, – сказал Костюков. – Мы сейчас занимаемся одним человеком. Прочесали пятачок вокруг него и вдруг наткнулись на этого Мятликова. Теперь нужна информация из первых рук.

Андрей был в курсе того, что в органах Костюков не служит уже давным-давно, а трудится в охранном агентстве, которое, как ни крути, всего лишь частная лавочка, и потому делиться с ним информацией о ходе расследования – значит, нарушать закон. Но существует еще и такое понятие, как реальная жизнь. Раньше большинство охранных агентств находилось под контролем спецслужб. И значительную часть их работников составляют отставники из органов. Сегодня ты за копейки расследуешь уголовные дела, а завтра переходишь на усиленный паек в коммерческую структуру. И важно не порвать связи. Коллеги все-таки.

– Я готов, – сказал Андрей. – Что именно вас интересует?