Баксы для Магистра

– Слушай, братан! – сказал он мне очень внушительно. – Пускай у вас съемка. Но эта вот тачка – моя. Просекаешь?

– Просекаю, – подтвердил я.

– Ну как же это его?! – возмутился Фирсов.

Зря он так. Ему бы лучше помолчать. Оглоедов легонько встряхнул Фирсова.

– Ты же мне сам сказал! – оскорбился коварством собеседника Оглоедов. – Сам признался, что тачка угнана!

– Признался! Признался! – подтвердили его товарищи.

По ним было видно, что рвутся в бой и кулаки у них ох как чешутся, да слишком много было вокруг нежелательных свидетелей и товарищи были рады помочь Оглоедову хотя бы на словах.

– Признался! – вдруг встрял какой-то старичок из толпы. – Неделю назад, говорит, угнал! Я слышал!

– Я ж не знал! – взвыл испугавшийся по-настоящему Фирсов. – Я ж думал, что розыгрыш! Что так предусмотрено!

До сих пор представлялось, что вот появлюсь я на месте событий и все проблемы тут же разрешатся сами собой. Ну вот я появился, а ничего к лучшему не изменилось. Вроде как даже хуже стало.

– Тут какая-то ошибка, – попытался я помочь бедолаге Фирсову. – Я ничего не могу утверждать однозначно, но я с этим товарищем общался, – я показал на Фирсова, – и он произвел на меня впечатление человека порядочного.

– Моя это тачка! – мрачно стоял на своем Оглоедов. – Кому хочешь могу доказать! Там сзади у меня, к примеру, правого брызговика нет!

– Нет! – подтвердили люди, стоявшие позади машины.

– А я что говорю! – все так же мрачно произнес Оглоедов.

Фирсов, у которого прямо на глазах уводили его машину, всполошился.

– Да он видел! – закричал Фирсов дурным голосом. – Увидел, что нет брызговика, и теперь лжесвидетельствует!

– А в багажнике у меня синяя канистра с моторным маслом, – как ни в чем не бывало продолжал вещать Оглоедов. – И еще щетка такая разноцветная. Если этот гад их не повыкидывал, конечно.

Фирсов, который хотел было уже что-то сказать в ответ, вдруг захлебнулся воздухом и закашлялся. Такое неизгладимое впечатление произвели на него провидческие способности собеседника.

Толпа, возжелавшая скорейшего и тщательнейшего расследования всех обстоятельств столь запутанного дела, придвинулась ближе, чтобы ничего не упустить.

Багажник открыли. И синяя канистра, и разноцветная щетка были на месте. Толпа осуждающе загудела и заволновалась.

– Он подсмотрел! – неуверенно вякнул Фирсов.

Ему никто не поверил.

– Извините, – сказал я Оглоедову. – Ну кто бы мог подумать!

Фирсов понял, что свои сдают его окончательно и он остается один. Неописуемый ужас нарисовался на его лице. Я думаю, что именно в эту самую секунду он горько пожалел о том, что затеял историю с розыгрышем Кирилла.

– Ну моя же машина! – плачущим голосом произнес он. – У меня и документы на нее есть!

– Поддельные! – рубанул воздух широкой, как лопата, ладонью Оглоедов.

Толпа трусливо отшатнулась.

– Не поддельные! – проскулил Фирсов.

– Покажи!

Предъявленные документы на машину произвели на Оглоедова не самое лучшее впечатление. Он даже расстроился, похоже.

– Как настоящие! – сказал осуждающе. – Ну надо же, как научились липу клеить!

– Не липа! – дернулся Фирсов.

– У тебя небось инспектор какой-то знакомый, да? – не услышал его Оглоедов.

– Знакомый! – воодушевился Фирсов. – И еще у меня в ОМОНе друзья! И в отделе этом… ну как его… который по организованной преступности! И даже в охране президента свои люди есть! У меня там кум работает! Вместе с кумой!

Он нес всю эту белиберду с одной-единственной целью – найти себе защитников, пускай даже мифических.

На Оглоедова, похоже, подействовало. По крайней мере он отпустил наконец ворот растерзанной рубахи бедного Фирсова.

– Твоя, говоришь, машина, – произнес задумчиво.

– Моя! – немного осмелел Фирсов.

– И документы у тебя на нее есть…

– Есть! – еще более осмелел Фирсов.

Оглоедов заглянул в салон и попросил до сих пор остававшегося в машине Кирилла:

– Слышь, братан, выйди-ка на минутку!

Кирилл перечить не стал. Вышел. В следующее мгновение Оглоедов своим кулаком, огромным, как кувалда для забивания свай, шарахнул по крыше фирсовского «жигуленка», отчего в той крыше образовалась внушительных размеров вмятина, а лобовое стекло вывалилось и упало на капот. Оглоедову этого показалось мало. Он примерился и ударил в дверцу ногой, закованной в устрашающего вида ботинок пятьдесят неизвестно какого размера. Поскольку машина у Фирсова была довольно древняя и коррозия уже сделала свое черное дело, дверцу Оглоедов пробил насквозь. Только ошметки ржавчины по сторонам разлетелись.

– Ох! – наконец-то подал голос близкий к состоянию невменяемости Фирсов.

– Можешь ездить, если она твоя! – мстительно сказал Оглоедов. – Дарю!

Но все-таки машина еще казалась ему недостаточно подготовленной для передачи в надежные фирсовские руки, и он последовательно ударами своих ужасных ботинок проломил фальшрадиаторную решетку, разбил две фары, проломил еще одну дверцу – со стороны пассажира, а другую дверцу просто отломал и бросил ее на асфальт. Еще он хотел оторвать крышку багажника, но там то ли крепления оказались понадежнее, то ли металл не так был изъеден ржавчиной – в общем, не получилось. Зато он эту крышку здорово изуродовал, чуть ли не в трубочку свернул, и о том, чтобы закрыть багажник, теперь не могло быть и речи. Ну, про вырванную с «мясом» приборную доску, сломанный руль, оторванный воздушный фильтр и карбюратор я вообще молчу. Через какие-нибудь пять или десять минут это уже и не «Жигули» были вовсе, а груда искореженного железа, которая не только не стоила ничего, но еще требовалось понести кое-какие расходы для транспортировки этого металлолома до ближайшего пункта вторичной переработки черных и цветных металлов.

Фирсов наблюдал за чинимым погромом в полной неподвижности. Не торопитесь его за это осуждать. Если вам когда-то довелось побывать в подобной переделке и вы вели себя как-то иначе – возмущались, к примеру, или даже и вовсе сумели отстоять свое движимое или недвижимое имущество, – это вам удалось только потому, что вы имели дело с кем-то другим, а никак не с Оглоедовым. Потому что воспрепятствовать Оглоедову в этой ситуации было так же нереально, как голыми руками остановить взбесившегося индийского слона. Что в одном, что в другом случае результат был бы один – мокрое место и слезы безутешной вдовы. Нас чему родители в детстве учат? Шут с ними, с железками, – была бы голова цела. Вот это Фирсову, наверное, и вспомнилось. Всплыло откуда-то из подсознания.

Оглоедов тем временем ломать притомился. Да и бессмысленность дальнейших действий его, наверное, удручала, потому что в любом деле важно видеть результат. Вот ударил, допустим – вмятина. Еще раз ударил – выставил стекло. А ежели ты лупишь по машине, а новых вмятин не видно, потому что вся машина уже одна сплошная вмятина – тут у кого хочешь руки опустятся.

– Бери! – предложил Оглоедов с великодушием монголо-татарского захватчика, только что превратившего город в руины. – Дарю!

Хорош подарок. Толпа сочувствующе зароптала. Оглоедов глянул строго. Толпа смолкла и отступила.

– Андрюха! – с чувством сказал Кирилл. – Ты понимаешь, какая чепуха приключилась…

Он обнял своего непутевого родственника. Фирсов беззвучно плакал у него на плече.

– Переборщили мы малость, – каялся Кирилл. – Ты уж прости. Но ты и сам виноват, если разобраться…

Фирсов никак не мог взять в толк, о чем речь, и потому молчал.

– Просто я узнал про все про это, – вещал Кирилл. – Про розыгрыш, в смысле…

Тут Фирсов отлепился от родственника и пытливо заглянул ему в глаза. Кирилл смешался.

– В общем, решили не меня разыгрывать, а тебя, – сообщил он упавшим голосом.

Сделалось тихо, как перед грозой. Фирсов обернулся и посмотрел на меня. Я не первый сюжет снимаю, я в курсе. Я отступил, но и это бы меня не спасло, если бы не Оглоедов. С кровожадным воплем Фирсов прыгнул на меня и разорвал бы на части, безусловно. Если бы Оглоедов не перехватил его прямо в полете.