Зульфагар. Меч халифа

Мансура он не упомянул. Однако от этих слов тому стало еще страшнее. Какая же злость сейчас кипит в душе Аргуна, если он, всегда сдержанный и подчеркнуто корректный человек, не сдержавшись, своих же погибших соратников по борьбе громогласно обозвал ослами и баранами!..

Между тем Аргун взял в руки пакет, покрутил его. Достал из стола ножницы… Нацелился взрезать плотную бумагу…

И вдруг поймал себя на том, что боится его вскрыть. Причем, боится отнюдь не той информации, которая может оказаться на пленке. В конце концов, ситуацию он контролирует, так что сумеет, если придется, скрыть само существование пленки в секрете. Или же преподать ее соратникам в выгодном для себя свете, быть может даже после исчезновения Мансура. Его, этого хаджи, при необходимости убрать будет куда легче, чем Хамида — он не входит ни в одну официальную структуру лагеря, а потому может сгинуть вообще без следов. Вон хотя бы в подвал-зиндан спустить его потихоньку — и концы в воду.

Впрочем, торопиться в этом деле стоит. Быть может, и не возникнет нужды прибегать к крайним мерам. Священник все-таки, хаджи, личность известная…

Нет, Аргун испугался не той информации, которая могла содержаться на кассете, он испугался совсем другого. Ему вдруг подумалось, что таким образом русские могут попытаться от него избавиться. Сейчас он вскрывает пакет, а он взрывается. Или внутри его все пропитано ядом… Или заминирована и должна взорваться кассета (если, это, конечно, кассета), когда ее вставляешь в гнездо видеомагнитофона…

Слишком много в разное время он наследил по России, так что чего-то подобного от нее вполне можно ожидать.

Что же делать? Вызывать саперов-минеров-взрывотехников? А если там все в порядке, если и в самом деле это обыкновенная кассета, на которой имеется некий компромат на него, Аргуна? Тогда сам факт ее существования станет-таки широко известным, тогда убийство Хамида потеряет всякий смысл, тогда придется-таки давать отчет руководству о происхождении кассеты… Нет, это не дело.

Может быть и в самом деле погорячился, приказав Зульфагару убить Хамида?.. Все же первое принятое решение далеко не всегда самое верное…

Знать бы, о Шайтан, что на этой кассете!

А ну как там и в самом деле бомба? «Фээсбэшники» — те еще ребята, на такие выходки способны!.. И уже сегодня вечером по всем агентствам и телеканалам сообщат: мол, в результате спецоперации убит известный чеченский террорист, невесть с каких пор объявленный в федеральный розыск имярек… Хотя нет, сейчас свое участие они светить перед общественностью не будут — все же Хасав-Юрт уже состоялся, благодарение Аллаху и Лебедю, которые дали моджахедам вожделенную передышку для того, чтобы накопить силы для дальнейшей борьбы… Просто кто-нибудь на Лубянке получит медаль или благодарность в закрытом приказе. Бойцы невидимого фронта, Шайтан их побери!

Но что же делать?..

Аргун поднял глаза и наткнулся на выжидательный взор Мансура.

Ха, так вот же он сидит, выход! Уж его-то, правоверного мусульманина, совершившего хадж, если что, Аллах защитит…

Аргун положил пакет на стол, прошелся, будто в задумчивости, по комнате.

— Значит, Мансур, гяуры сказали передать этот пакет именно мне? Ты ничего не путаешь?

— Да-да, из рук в руки, — хаджи не мог понять, почему Аргун медлит.

Однако тот по-прежнему не спешил.

— Ну что ж, тогда открывай, будем смотреть, что эти гяуры мне передали… И ты сам вместе с нами посмотришь, из-за чего это они вас двоих похищали…

Ничего не понимая в происходящем, Мансур поднялся с кресла, подошел к столу. В нерешительности оглянулся на Аргуна.

— Так что, вскрывать?

— Да-да, конечно. Мне нечего скрывать от своих соратников, — несколько высокопарно отозвался тот. — Я вам доверяю…

А сам подошел к двери, приоткрыл ее. Муртаз поспешно вскочил, смущенно стащил с головы наушники.

— Что слушаешь?

Аргун задал этот вопрос просто так, чтобы хоть как-то объяснить ничего не понимающему Мансуру, по какой причине он выглянул в другую комнату. Не говорить же святоше, что теперь, если у священника в руках сработает взрывное устройство, Аргун от этого пострадает в самой незначительной степени, потому что, по сути, находится в другой комнате.

Однако Муртаз смотрел на него так испуганно, что Аргун не мог не заметить этого.

— Так что?

— Да вот, музыку… — Муртаз ткнул дрожащим пальцем в клавишу магнитолы, выключая ее.

Ничего больше не спрашивая, Аргун подошел, включил ее вновь, поднес наушник к уху… Стоявший ни жив ни мертв Муртаз не мог себе представить, насколько в этот миг ликовал его начальник. Ведь у него появился повод вполне законно и объяснимо покинул взрывоопасное помещение.

— Мансур, включай кассету, я сейчас, — крикнул он, на секунду обернувшись от магнитолы.

В это мгновение Муртаз быстро перещелкнул тумблер. И после этого облегченно вздохнул.

Когда Аргун поднес наушник к уху, из него неслась какая-то забойная, бьющая по ушам современная европейская музыка. И ему стало ясно, чего так испугался Муртаз.

— Еще раз услышу, что ты у меня в доме такое слушаешь, накажу! — пригрозил Аргун. — Понял?

Правоверному мусульманину не полагается слушать подобные мелодии. Ортодоксы-ваххабиты даже на свадьбах запрещают музыку — любую, не говоря уже о гяурской. И если рядовому боевику где-нибудь в другом месте такое еще сошло бы с рук, то непосредственно в доме одного из столпов шариатской безопасности такого допустить было нельзя…

Впрочем, Аргун произнес эти слова не особенно грозно — беспощадный в серьезных вопросах, в мелочах он был довольно либерален. В конце концов, какую музыку слушать, это личное дело каждого — перед Аллахом, говаривал он, каждый будет отвечать за свои грехи…

В соседнем помещении послышался звук включившегося видеомагнитофона.

— Аргун, все готово! — позвал Мансур.

— Иду!

Аргун небрежно бросил наушники на стол и вышел. Муртаз обессилено опустился на стул; его руки крупно дрожали.

Только что он был на грани провала. Потому что он, как это нередко бывает, слушал, что происходит в соседней комнате.

…По большому счету, от него это не требовалось. Более того, с точки зрения классической разведки он не должен был рисковать по мелочам, подставляться, подслушивая, что творится в соседнем помещении. Даже если бы он просто передавал записи, это уже само по себе было бы очень много — слишком ценную информацию он переправлял своему руководству. Однако человеческий фактор сбрасывать со счетов никак нельзя — Муртазу и самому было любопытно послушать, ради чего он рискует своей жизнью. К тому же подобное любопытство приносило вполне реальные плоды: он мог лучше ориентироваться в раскладе сил среди боевиков. Скажем, зная, насколько Аргун выделяет и приближает к себе Зульфагара, Муртаз теперь стремился к тому, чтобы и самому заручиться благорасположением последнего. Пока у него это не слишком хорошо получалось. Ну да только вода камень точит…

Впрочем, сейчас было не до Зульфагара и не до налаживания с ним отношений.

Зачем, почему, на кой черт Аргун вдруг так внезапно вошел к нему в комнату, в которую вообще заглядывает исключительно редко? У него ведь не было хоть какой-нибудь необходимости в подобном действии! Неужели он начал что-то подозревать? На чем он, Муртаз, мог попасться, проколоться, подставиться?

Единственное сомнительное по своей целесообразности действие, которое он совершил за последнее время — это испортил мотоцикл, который зачем-то брали с собой на задание «мстители ислама». Он просто насыпал сахара в бензобак «Ямахи», на которой должен был ехать Арсен во время нападения на злосчастную колонну на перевале Халам-Самбулак. Это было, по большому счету, глупо и непрофессионально, однако разведчик попросту устал от предписанной ему роли пассивного бездействия. Муртаз тогда не смог заранее дознаться, куда и с какой целью отправляются «мстители ислама», однако понял, что дело, на которое они собираются, очень серьезное. И тогда решил, что факт, если мотоцикл неожиданно сломается, быть может хоть это как-то предотвратит вылазку спецназа — во всяком случае, в подобном своем действии разведчик в тот момент видел единственный шанс предотвратить диверсию. Однако это не помогло — генеральскую колонну все равно разгромили…