Страница 7 из 41
— Дик, ты что? Это же мой этюдник! Молчать! Ну? Тебя никто не трогает. Да перестань ты! Дик!
Уговоры не действовали, Дик продолжал злобно рычать и бросаться на металлическую сеть. Я посмотрел на Сашку:
— Что с ним? Была тихая собака.
Сашка пожал плечами.
— Не обращай внимания. Не хватало нам еще псом заниматься. Забрасывай все в тачку — и поехали.
Сложив вещи на заднее сиденье, я сел рядом с Сашкой. Под непрекращающийся злобный лай захлопнул дверцу; Сашка дал задний ход, развернулся. Через три минуты он затормозил у своей дачи:
— Переодевайся, не забудь захватить шмотки. Я выходить не буду.
На даче я надел свою тенниску, джинсы, кроссовки. Проверил, в сумке ли бритва, зубная щетка, документы. Вернулся в машину.
— Ничего не забыл? — Сашка включил мотор. — Документы, ключи от дома? Ключи от машины?
— Со мной, не волнуйся. Поехали.
Минут через десять, попетляв среди дач, мы выехали на магистраль. Доведя скорость до ста двадцати, Сашка сказал:
— Я отсидел свое в Москве, ты на даче. А это значит — все, конец эпопеи. Даже если что-то и случится и в дело вступит милиция, придраться к нам будет невозможно. У нас абсолютное алиби. Понимаешь?
— Мне что, кричать «ура»?
— В принципе можешь и крикнуть. Кстати, прими мои поздравления. Я только что звонил Вере, она купила картину. Просила заехать за деньгами. Причем дала очень неплохо, я даже сам не ожидал. Пятнадцать штук.
Сашка довез меня почти до самого дома, и мы расстались.
В моем дворе все выглядело как обычно: моя «шестерка» стояла там же, где я ее оставил. Подумал, стоит ли заходить домой? Собственно, а зачем? Писем я не жду, включенных электроприборов не оставлял. Глянул на свой балкон и, открыв дверь машины, бросил на заднее сиденье сумку. Сел, повернул ключ, порядок: масло есть, бензина километров на сто.
Выйдя на улицу, я подошел к телефонному автомату. Опустил две копейки, набрал номер. После двух гудков трубку сняли, и я услышал настороженный голос Алены:
— Алло?
— Алена, привет. Это я. В Москве и недалеко от тебя. Выйдешь через пять минут?
— Конечно.
К Алениному дому я подъехал минут через десять. Алена уже стояла на краю тротуара. Она была в открытом белом сарафане, который ей очень шел из-за загара. Усевшись со мной рядом, она хлопнула дверцей. Сказала, не глядя:
— Знаешь, произошла странная вещь. Кажется, я впервые соскучилась. Причем соскучилась по-настоящему.
Я подумал, может, я и не соскучился по-настоящему, но страшно рад, что вижу Алену. Она подставила губы, и я осторожно поцеловал ее.
Рахманов посмотрел в окно. Подумал: уже двенадцать дня. Рейс на Сухуми в два-тридцать. Значит, через час он должен быть в Домодедове. Саенко и Жильцов уже в Сухуми. Может, они что-то и зацепят. Сегодня 20 сентября, ровно месяц, как он принял дело. Они уже проверяли по подобным сигналам всей следственной группой Самарканд и Даугавпилс. И оба раза зря.
Дело, которое он принял 20 августа, было возбуждено райпрокуратурой Смоленского района Смоленской области раньше, 14 июля. Ну а потом обычная история. Как только выясняется, что маломощной райпрокуратуре расследование не по зубам, дело тут же передают сюда, в республиканскую прокуратуру.
Выходит, с момента убийства Дегтярева и угона трейлера прошло больше двух месяцев. И никаких серьезных результатов. Правда, у них есть два подозреваемых, Клюев и Шитиков. Но толку от них пока мало. Оба, как скала, стоят на своей версии. О причастности к угону трейлера не хотят даже говорить и не будут, пока прокуратура не припрет их к стенке уликами. Но какие могут быть улики, если за два месяца он, Рахманов, так и не нашел ответа на главный вопрос: куда исчез трейлер? Тот самый КамАЗ с полуприцепом «66—15 МШ», выехавший утром 9 июля из Москвы с грузом? На второй день после пропажи трейлера Краснопресненским РУВД Москвы был объявлен розыск, во все подразделения ГАИ Союза были разосланы характерные признаки — от номеров шасси и кузова до царапин на борту, и все тщетно. Не дает пока результатов и работа ГУБХСС по выявлению «левой» продажи лезвий «Шик». А ведь общая стоимость груза, не считая стоимости трейлера, составляет миллион 250 тысяч рублей. Вот и сейчас у них есть сведения ГУБХСС о лезвиях «Шик», до вчерашнего дня продававшихся якобы через сухумскую торговую сеть. Но где гарантия, что «сухумские лезвия» – те самые? При предыдущих проверках они уже убедились — все импортные лезвия «Шик» одинаковые. Экспертиза здесь бессильна, и если к сегодняшнему дню все лезвия будут проданы, прокуратура уже ничего не докажет. Особенно при умело оформленных накладных. Ладно, подумал Рахманов, что бы там ни было, пора вызывать машину и мчаться в аэропорт. Взялся было за трубку телефона, и в этот момент в кабинет вошел Инчутин.
— Вы заняты?
— Я сейчас выезжаю. А что там у тебя?
В отличие от рослого, жизнерадостного Саенко Инчутин был невысоким, тихим, к тому же со скрюченной левой рукой — следствие подростковой травмы. Но этот физический недостаток нисколько не мешал Инчутину. Следователь протянул несколько фотоотпечатков:
— Да вот эта бумажка. «Шесть, семь, восемь». Помните?
Рахманов взял верхний снимок. Изображенный на нем многократно увеличенный квадратик плотной бумаги размером 65x68 мм был ему хорошо знаком. Этот клочок бумаги вместе с другими бумажками, окурками, полиэтиленовыми пакетами и прочим мелким мусором был найден следственно-оперативной группой Смоленской райпрокуратуры при осмотре места происшествия 14 июля. По предположению эксперта бумажка пролежала в траве на обочине шоссе Ольша — Велиж от пяти до семи дней. То есть ее вполне могли оставить у дороги в день убийства Дегтярева и угона трейлера. В верхней части квадратика было написано. «6—7, 8», внизу «18/V», здесь же стояла неразборчивая подпись. Анализы показали: запись произвели шариковой ручкой, заправленной импортной пастой высокого качества. Нижние три цифры наверняка означали дату заполнения бумажки, но три верхние до сегодняшнего дня были тайной для всех. На последнем обсуждении высказывалась догадка: квадратик служил указанием некой торговой точке или базе об отпуске определенного количества товаров, от шести до восьми. Но она была отвергнута. Бегло просмотрев отпечаток, Рахманов положил его.
— Помню. Выяснил, что это за бумажка?
— Контрамарка. В Московский театр имени Ленинского комсомола. Вот, посмотрите тут внизу. Фрагмент печати. В ЦНИЛСЭ[1] эту бумажку обработали вторично. Ну и нашли этот фрагмент.
Взяв отпечаток снова, Рахманов увидел на бумажке то, чего не было видно раньше: восстановленный фрагмент круглой печати. Печать наверняка была слабой и сошла. Естественно, ведь бумажка пролежала на обочине несколько дней и подверглась серьезному воздействию солнца, воздуха и осадков. Рахманов различил обрывки двух слов, следующих одно за другим: «...нинского ко...» Вариантов восстановления немного: «Ленинского коммунистического» или «Ленинского комсомола». Так что при определенных усилиях можно догадаться: это контрамарка. Шестой ряд, седьмое и восьмое места. Остается выяснить, как эта контрамарка оказалась на обочине шоссе Ольша — Велиж девятого июля.
— Театры имени Ленинского комсомола есть во многих городах, — сказал Инчутин. — Я даже заказал три разговора с Ленинградом, Смоленском и Псковом. Но все решилось после звонка в наш «Ленком». Там подтвердили: 18 мая у них давали «Гамлета». Я пошел туда, администратор меня ждал. То, что контрамарку выписывал именно он, администратор признал сразу. Кстати, ручка у него действительно импортная, «Паркер». Подняли записи: на спектакль от 18 мая выписано 43 контрамарки. Желающих получить контрамарку в театре хватает, так что списки сохраняются. Места тоже фиксируются. Восемнадцатого мая седьмое и восьмое места в шестом ряду получил некто Лотарев. Что это за Лотарев, я еще не выяснил. Но будем искать.
1
ЦНИЛСЭ — Центральная научно-исследовательская лаборатория судебной экспертизы.