Страница 40 из 41
— Нет. Само собой разумеется, музеи не очень-то охотно представляют кому-либо возможность доказать, что их картины не совсем подлинные. Я знаю, все это пока только предположения, но какие еще объяснения вы можете предложить?
— И вы всерьез думаете, что одетый в черное Агасфер сейчас прогуливается по этим мостовым и что все эти столетия он похищал и исправлял картины, на которых художники изображали его отталкивающим Иисуса? Сама эта мысль абсурдна.
— Не менее абсурдна, чем похищение картины. Все указывает на то, что она не могла быть украдена человеком, ограниченным в своих возможностях законами нашего мира.
— Ну, хорошо, предположим, что это так, — сказал я, чтобы не оскорбить Жоржа. — Но будет ли лучшим выходом просто сидеть и ожидать возвращения картины Леонардо?
— В этом нет необходимости. Большинство похищенных картин пропадали на десять или двадцать лет. Может быть, усилия освободиться от уз пространства и времени истощают его или вид оригинальных картин настолько выбивает из колеи... — Он остановился, когда я начал приближаться к нему. — Послушайте-ка, Чарли, это фантастично, но одновременно похоже немного на правду. Очевидно, этот человек — великий покровитель искусства, движимый непреодолимым чувством вины перед художниками, изображавшими распятие. Нам надо начать с аукционов. Это лицо, эти черные глаза и профиль — рано или поздно мы его увидим: он будет искать еще одно распятие или положение во гроб. Разве вы не узнаете его?
Я задумался. Передо мной был образ черноглазого странника. «Иди быстрее», — сказал он Христу, когда тот проходил мимо него, неся крест на Голгофу, а Христос ответил: «Я иду, но ты будешь ждать, пока я вернусь». Я готов был сказать «нет», но что-то удержало меня, какой-то образ промелькнул в голове. Этот красивый восточный профиль человека в изящном темном полосатом костюме, при палке с золотым набалдашником, назначающего цену через агента...
— Чарли, мне кажется, я его видел.
— Я не уверен, Жорж, но... Любопытно, что исправленный портрет Агасфера скорее, чем оригинал Леонардо, кажется мне более реальным, более близким лицу, которое, я твердо уверен, мне знакомо. Черт побери! Если ваша невероятная догадка верна, этот человек говорил с Леонардо, с Микеланджело, с Тицианом и с Рембрандтом?
— И еще кое с кем, — задумчиво добавил Жорж.
В следующем месяце, после возвращения Жоржа в Париж, я большую часть времени пропадал на аукционах, выискивая человека со знакомым восточным профилем. Если бы я не был убежден в его реальности, то отбросил бы гипотезу Жоржа как навязчивую фантазию. Мне пришло в голову спросить об этом человеке у моих помощников, и, к моей досаде, двое из них также смутно припомнили его. После чего мне уже не удавалось изгнать фантазии Жоржа де Стаэля из своего сознания. Новостей о пропавшем Леонардо не было, и полное отсутствие каких-либо улик ставило в тупик полицию и мир искусства. Поэтому я испытал огромное облегчение, когда пять недель спустя получил следующую телеграмму:
«Чарли, выезжайте немедленно, я видел его. Жорж де Стаэль».
Пока такси везло меня от аэропорта Орли к Маделен, я рассматривал сад Тюильри, стараясь не пропустить высокого человека в черной шляпе с опущенными полями, крадущегося за деревьями со скатанным холстом под мышкой. Сошел ли Жорж де Стаэль с ума окончательно и непоправимо, или же он на самом деле видел призрак Агасфера?
Когда Жорж встретил меня у входа в «Норманд и компания», его рукопожатие, как обычно, было крепким, а лицо — спокойным. В кабинете он с загадочной улыбкой откинулся в кресле, посмотрел на меня, выдержал многозначительную паузу и лишь затем произнес:
— Он здесь, Чарли, и остановился в «Рице». Его интересует аукцион мастеров девятнадцатого и двадцатого веков. Если повезет, вы увидите его уже сегодня вечером.
Внезапно во мне снова проснулось недоверие, но, прежде чем я смог пролепетать возражения, Жорж опередил меня.
— Он таков, каким мы его себе и представляли, Чарли. Высокого роста и могучего сложения, с грацией каменной статуи. Леонардо и Гольбейн точно передали его образ, эту странную напряженность во взгляде, в котором словно присутствует ветер пустынь и глубоких ущелий.
— Когда же вы увидели его впервые?
— Вчера после полудня. Мы уже почти закончили распродажу произведений девятнадцатого века, когда небольшой Ван Гог — посредственная копия «Доброго самаритянина» — был выставлен на продажу. Одна из картин, написанных в период его последнего сумасшествия, полная странных спиралей и фигур, похожих на мучимых животных. Лицо самаритянина напомнило мне об Агасфере. Как раз в этот момент я посмотрел на переполненный зал аукциона. К моему удивлению, он сидел здесь, не далее трех футов от меня, в переднем ряду кресел, и смотрел мне в лицо. Я с трудом отвел от него взгляд. Как только начался торг, он вошел в азарт и взвинтил цену до двух тысяч франков.
— И получил эту картину?
— Нет, к счастью, я был начеку. Я должен был убедиться, что это был именно он. Раньше он выступал только в роли Агасфера, но теперь немногие художники изображают распятие в изысканных красках, а этот человек, может быть, пытался загладить свою вину, появляясь в других ролях, например в роли самаритянина. Он довел цену до пятнадцати тысяч, хотя картина оценивалась всего в десять, но я снял ее с торга, и картина перешла ко мне. Я не сомневался, что если это Агасфер, то он вернется еще сегодня, и мне понадобились всего сутки, чтобы вызвать вас и полицию. Двое из людей Карно будут здесь сегодня вечером. Я рассказал им какую-то небылицу, так что они не будут навязываться. Конечно, когда я забирал этого маленького Ван Гога, поднялся страшный шум. Все думали, что я сошел с ума. Наш смуглолицый друг даже подпрыгнул в своем кресле и спросил меня о причинах. Пришлось ответить, что я сомневаюсь в подлинности картины и пекусь о репутации галереи, но если эксперты не обнаружат подделки, картина будет выставлена на аукцион завтра.
— Хорошо придумали, — сказал я. Жорж кивнул.
— Мне тоже так кажется. Это было ловкой западней. Он немедленно принялся яростно защищать картину, а ведь завсегдатай аукционов попытался бы подчеркнуть ее недостатки — указал бы на какие-нибудь пятна, повреждения оборотной стороны холста и так далее. Заметьте, эта живая модель больше всего интересовалась оборотной стороной холста. Я сказал, что не сомневаюсь в ее сохранности. Он обещал прийти сегодня и оставил свой адрес на случай каких-либо затруднений.
Жорж достал из кармана карточку и прочел: «Граф Энрике Данилевич. Вилла д'Эст, Кадак, Коста Брава». На карточке наискось было написано: «Отель Риц, Париж».
— Кадак, — повторил я. — Недалеко оттуда, в Порт Лигате, живет Дали. Еще одно совпадение.
— Возможно, не просто совпадение. Вспомните, что каталонский мастер делает сейчас для нового собора Святого Иосифа в Сан-Диего? Одну из самых больших своих работ: «Распятие». Наш приятель опять вертится поблизости.
Жорж достал из среднего ящичка стола блокнот.
— Слушайте. Меня заинтересовал вопрос о тождественности моделей для Агасфера. Обычно ими служили мелкие князьки или богатые торговцы. В случае с Леонардо это выяснить невозможно. У него был открытый дом, нищие и бродяги свободно расхаживали по его мастерской, любой мог войти и позировать. Но другие были более требовательными. Агасфер Гольбейна срисован с сэра Генри Даниэлса, крупного банкира и друга Генриха Восьмого. У Веронезе — с члена Совета десяти, с будущего дожа Энрико Даниэля. У Рубенса — с барона Генрика Нильсена, датского посла в Амстердаме, у Гойи — с некоего Энрико да Нелла, финансиста и покровителя Прадо. А у Пуссена — со знаменитого мецената Анри, герцога де Ниля.
Жорж с хлопком закрыл блокнот. Я сказал:
— Данилевич, Даниэльс, Даниэли, Да Нелла, Де Ниль и Нильсен. Иначе — Агасфер. Знаете, Чарлз, мне немного страшно, но я думаю, что похищенный Леонардо в наших руках.