Страница 31 из 41
— Договорились. Созваниваемся.
Я положил трубку. И вовремя: почти тут же в комнату вошла Алена. Она была в длинном белом махровом халате, который ей очень шел, хотя и делал взрослее. Вообще, Алена сейчас выглядела потрясающе. Я сам не верил, что девушка, стоящая сейчас передо мной, может меня терпеть. И уж тем более любить.
— Привет, — сказал я. — Давно встала?
— Давно. Учти, я уже сделала гренки. И поставила омлет. Мыться пойдешь?
— Пойду. — Не удержавшись, я покосился в окно. Алена вздохнула:
— Я уже туда смотрела. Там все спокойно.
Сначала я не понял, что она хотела этим сказать.
— Что значит: «там все спокойно»?
— Ну то и значит: спокойно.
Что-то в ее голосе мне не понравилось. Будто почувствовав это, Алена улыбнулась, мягко обняла за шею, чуть пригнув голову, посмотрела в глаза:
— Не сердись, пожалуйста. Хорошо?
— Я не сержусь. Хотя я не понял твоих слов. В чем дело? Зачем ты смотрела в окно?
— Просто мне показалось: ты чего-то боишься.
— Боюсь?
— Ну, может, я не так выразилась. Остерегаешься.
— Чего остерегаюсь?
Алена отпустила мою шею, сунула руки в карманы.
— Ладно, прости, что лезу в твои дела, иди мойся. И приходи завтракать.
— Да лезь, пожалуйста. Просто ты вбила себе в голову то, чего нет.
Покончив с туалетом и одевшись, я прошел на кухню. Алена положила мне большой кусок омлета, придвинув чашку кофе. Усевшись, я спросил:
— Ты вообще как, торопишься?
— Нет. Первую пару я все равно пропустила. Так что времени вагон. Давай, а то остынет.
Мы начали есть. Завтрак проходил в молчании. Наконец после того, как мы оба покончили с омлетом, я сказал:
— Аленушка, друг мой, знаешь, я сегодня перееду к себе.
Алена поставила чашку, посмотрела исподлобья:
— Ты обиделся?
— Да нет, просто хватит мне кайфовать. А тебе пропускать первые пары. Да и вообще, надо работать, так ведь?
— Ну, так. А как же то?
— Что «то»?
Алена встала, подошла к окну, Сказала, не оборачиваясь:
— Ну... то, чего ты опасаешься.
Допив кофе, я подошел к ней, обнял за плечи. Сказал, прикоснувшись губами к затылку:
— Алена, я ничего не опасаюсь. Запомни это раз и навсегда.
— Опасаешься. Зачем играть в кошки-мышки? Ведь это видно невооруженным глазом. По утрам ты тщательно разглядываешь двор. Когда мы идем к машине, незаметно оглядываешься. В машине непрерывно следишь, кто едет сзади, будто чего-то ждешь. Будто за тобой кто-то гонится. Я понимаю, по каким-то причинам ты не хочешь об этом говорить.
Я молчал, не зная, что ей сказать. Алена передернула плечами:
— Сереженька, может, ты все же просветишь меня, что происходит? Я тебя очень прошу,
Я подумал: кажется, я должен наконец объяснить ей, в чем дело. Хотя бы вкратце.
— Хорошо. Если тебя это так уж интересует, последнюю неделю за мной и Сашкой охотились.
— Охотились — кто?
— Нехорошие дяденьки. Но сейчас уже они охотиться за нами не будут.
— Это какие-то бандиты? Уголовники?
— Алена, какая разница? — Я провел рукой по ее волосам. — Бандиты они, уголовники — не имеет значения.
— Сергей, ты что-то скрываешь?
— Ничего я не скрываю.
— Скрываешь. Как ты не можешь понять: я за тебя боюсь.
— И зря, ничего не бойся. Одевайся, и я отвезу тебя. А вечером позвоню, и куда-нибудь сходим.
Покончив с завтраком, я отвез Алену в институт. Потом подъехал к своему дому, оставил машину на обычном месте и поднялся к себе.
Признаться, я не исключал, что Вадим Павлович или его люди попробуют в мое отсутствие проникнуть в квартиру. Но все вещи были на своих местах. Мою квартиру никто не трогал.
Выслушав рассказ Рахманова, Жильцов спросил:
— Может, эта собака лаяла на что-то другое?
— Я думал об этом. Тогда к Лотареву на машине подъехал его приятель. Тоже наш свидетель, Чирков, в клинике которого ты только что был.
— Разве она не могла лаять на Чиркова?
— Могла. Но появление Чиркова не повод, чтобы рваться с цепи.
— Может, Лотарев все это придумал? Насчет собаки?
— Зачем?
— Когда это было? Летом? — Жильцов помолчал. — Знаешь, собака могла просто взъяриться от жары. Или по какой-то другой причине. Недаром говорят, что иногда собака лает и на собственную тень.
— М-да. — Рахманов посмотрел на Жильцова. — Может, ты и прав. — Услышав телефонный звонок, снял трубку:
— Слушаю?
Приятный женский голос сказал:
— Андрей Викторович? Это Меднова. Вы меня помните?
Еще бы он не помнил Меднову... Девушка, тесно связанная с Лотаревым. Кажется, она взволнована.
— Конечно, помню. Слушаю вас.
— Андрей Викторович, вы могли бы меня сейчас принять?
— Принять? А по какому вопросу?
— Мне нужно с вами поговорить. Срочно. Очень срочно.
Да, она явно взволнована.
— Поговорить о чем?
— Это касается Лотарева. — Он помедлил, и она добавила: — Пожалуйста. Я вас очень прошу.
Вряд ли Меднова сможет рассказать ему что-то новое. Судя по ее тону, звонок вызван всего лишь беспокойством за Лотарева. Но поговорить он обязан.
— Вы сейчас где?
— Рядом с прокуратурой. На Петровке.
— Хорошо, приходите. Я предупрежу, вас пропустят.
Меднова появилась минут через пять, когда Жильцов ушел перекусить в буфет. Некоторое время она смотрела в окно, потом повернулась, уголки ее губ дернулись:
— Мне очень важно, чтобы никто не знал, что я сюда ходила. И особенно Лотарев. Я могу вас об этом попросить?
— Елена Владимировна, все зависит от предмета нашего разговора. Вообще, постараюсь сделать все, чтобы о вашем визите никто не узнал. Конечно, если это не пойдет во вред делу. Так что вы хотели сказать мне?
— Как бы вам это объяснить... — Меднова замолчала, поправила волосы. Усмехнулась: — Конечно, вы понимаете: я его люблю. Но дело не в этом. Я прошу помочь Сергею совсем по другой причине.
— По какой?
Меднова смотрела на него, нахмурившись. Да, подумал Рахманов, в убежденности ей не откажешь, он давно уже не видел такой силы в глазах.
— Лотарев большой художник. Действительно большой художник. Поверьте мне. Я в этом понимаю.
Рахманов промолчал. Она в этом понимает. С таким же успехом можно сказать: все в этом понимают. Ни одной картины Лотарева он не видел, а то, что за одну из них Новлянская заплатила пятнадцать тысяч, еще не показатель. Это могла быть всего лишь плата за услугу.
— Хорошо, я вам верю. Лотарев — большой художник. Что дальше?
— Он не только большой художник. Он еще и честный человек. Просто он попал в беду. И ему нужно помочь.
Рахманов занялся подравниванием бумаг. Сказал, закончив:
— Попал в беду. Все же, наверное, не без собственных усилий?
— Нет. Собственные усилия здесь ни при чем. Его втянули обманом.
— Втянули. Кто же его втянул?
— Люди, которые его окружают. И которым он, к сожалению, доверяет.
— Понятно. Но ведь Лотарев не мальчик. Он должен был понимать, что к чему и куда это может привести. Так ведь?
— Не обязательно.
— Не обязательно?.. — Рахманов сделал вид, что рассматривает стол. — Допустим. Ну а кто же его втянул? Конкретно?
— Всех я не знаю. Но, думаю, здесь не обошлось без этой московской гранд-дамы. Веры. Фамилия ее, кажется, Новлянская. Думаю, вы о ней слышали.
— Слышал. Все из «втягивающих»? Или есть еще?
— У Сергея еще есть друг. Саша Чирков, врач-косметолог. С Сашей они не разлей вода. Не знаю, мне этот Саша кажется ужасно скользким. Как уж.
— Кажется скользким. Согласитесь, довод довольно слабый.
— Ничего не слабый. Уверена, этот его друг, Саша, как-то использует Сергея. Причем давно.
— У вас есть конкретные факты о каких-то делах Лотарева, связанных с Новлянской и Чирковым?
— Конкретных нет. Но ведь не обязательно знать конкретные факты. Достаточно видеть, что это за люди.
Рахманов покрутил ручку. Все, как он и предполагал. Меднова обеспокоена судьбой Лотарева и хочет ему помочь. Что вполне естественно. Он же сам для себя выводов относительно Лотарева еще не сделал. Сказал, оставив в покое ручку: