Страница 121 из 125
Но он все же успел выстрелить первым. Человек в широких афганских одеждах и плоской шапочке выронил гранатомет, из которого целился, наклонился над краем горного уступа и со сдавленным воплем полетел вниз. Когда его тело глухо шмякнулось на придорожные камни, за кормой джипа раздался рвущий барабанные перепонки треск разрыва, и в тот же миг вспышка магнием сверкнула прямо перед глазами Корсакова. Мелькнула сорванная крыша капота, осколки ветрового стекла бешено хлестнули Корсакова по лицу, джип приподняло над дорогой, и Корсаков почувствовал себя летящим в пустоте. Перед его глазами стремительно пронеслись по дуге обрыв, гребень гор, небо, слепящее солнце, и затем он со страшной силой ударился всем телом о нестерпимо твердые камни. Он успел почувствовать только сотрясение, но не боль, потому что тьма мгновенно охватила его мозг.
Он не знал, сколько прошло времени до того, как он пришел в себя. Он вдруг начал слышать разговоры и смех и сквозь радужные пятна в глазах увидел перед собой неровную шеренгу людей в широких домотканых одеждах и плоских нуристанских шапочках. У каждого из них через плечо был переброшен ремень автомата, и правая рука небрежно лежала на оружии. У некоторых из-за спины торчал либо ствол пулемета, либо гранатомет с уже вставленной в ствол конической гранатой. Люди разглядывали Корсакова и смеялись, скаля сахарные зубы. До его сознания донесся обрывок фразы: «Думал, что может сбежать от нас...» Корсаков чуть пошевелился и невольно застонал от неожиданно сильной боли. Все тело его ломило, голова, казалось, собиралась лопнуть. Внезапно Корсакова пронзила мысль о Рипеимэ. Он рывком приподнялся, испустив громкий стон, и краем глаза успел заметить, что под откосом уже догорает перевернутый джип, а сам он лежит метрах в десяти от откоса, на камнях речного
русла. Заметив его движение, один из стоявших над ним вооруженных людей несильно ткнул его в плечо ногой, обутой в разбитую кроссовку. Он хотел только заставить Корсакова лечь, но рука у того неловко подломилась, он вновь ударился затылком о камни и погрузился во мрак бесчувствия.
Из забытья он возвращался с усилием, судорожными толчками, как обессилевший пловец, вырывающийся на поверхность, чтобы сделать поспешный вдох, и тут же вновь погружающийся в глубину. Сквозь пелену, обволакивавшую его сознание, до Корсакова доносились выстрелы, разрывы, крики, но ничто в нем не откликалось на эти звуки. Затем наступал черед следующего погружения в толщу мрака, и вновь какая-то сила заставляла Корсакова стремиться к поверхности — независимо от того, чем встретит его явь. Наконец он достаточно пришел в себя для того, чтобы попробовать пошевелить пальцами рук, руками, ногами и обнаружить, что тело хотя и мучительно болит, но все-таки слушается его. После этого он разлепил тяжелые веки и, не поднимая головы, осторожно осмотрелся по сторонам. Те звуки, которые он слышал в своем полузабытьи, не казались ему вполне реальными, но теперь он убедился в том, что слух его не обманул. Низариты, перехватившие джип, — а Корсаков не сомневался, что это сделали именно низариты, — теперь уже не потешались над его беспомощным видом: их тела бесформенными грудами валялись вдоль речного русла, темнея на белых камнях. Белые наносы были исклеваны неглубокими, обведенными копотью воронками от гранатометных разрывов. По-видимому, те, кто напал на низаритов, сумели незаметно снять их дозоры на гребне гор и, пробравшись по боковым расщелинам, получили возможность расстрелять сверху противника, торжествующего победу. На взгляд Корсакова, это было проделано весьма профессионально: хотя длительность боя он, находясь в полубессознательном состоянии, оценить не мог, однако, судя по позам убитых, по неиспользованным зарядам в трубах гранатометов и по отсутствию стреляных гильз рядом с мертвецами, низариты не успели ни подыскать себе укрытий, ни оказать сколько-нибудь серьезного сопротивления. Корсаков начал было лихорадочно размышлять о том, кто и с какой целью мог так успешно напасть на низаритов, но додумать ему не удалось: послышался хруст шагов по камням, и над ним, заслоняя солнце, выросла высокая фигура в камуфляжной форме и в полной рейдовой амуниции. Присев на корточки, подошедший спросил вполголоса:
— Ну что, браток, очухался?
Корсаков открыл было рот, чтобы ответить, но вдруг осознал: вопрос был задан по-русски. Ему показалось, что он галлюцинирует, и от этой мысли в голове у него и впрямь все поплыло. Тем не менее усилием воли он удержался от падения в беспамятство и ответил по-английски:
— Что вы говорите? Не понимаю.
— Да ладно, брось! — засмеялся человек. — Тебя ведь Вилли сюда направил, и нас тоже. Он нам все про тебя рассказал: ты здесь как Винсент Келли, а на самом деле ты Виктор Корсаков. Твой личный армейский номер у тебя вот здесь на руке, мы его знаем. Нам было приказано помочь тебе вывести из строя фабрику, но раз уж ты справился сам, то мы должны хотя бы вытащить тебя отсюда.
— Кем... приказано?.. — спросил Корсаков уже по-русски.
— Кем, кем... Начальством! Подумай — и доймешь, — ответил нежданно объявившийся соотечественник. — В Москве тоже знали про эту фабрику, а потом вышли на ван Эффена и от него узнали про тебя. Так что все просто, как видишь. Ладно, болтать некогда... Идти сможешь?;
Корсаков приподнялся, заскрипев зубами, потом, с усилием оттолкнувшись от земли, встал на ноги.
— Кажется, смогу, — прохрипел он и спросил: — А здесЬ-то вы как оказались?
— Мы входим, в группу, которую навербовали в Европе вместо той, в которую входил ты. Мы вернулись с задания как раз тогда, когда ты рванул фабрику. Директор-иранец приказал нам грузиться обратно в вертолет и лететь за тобой. Ну мы и полетели. Кажется, прилетели вовремя.
Корсаков увидел на дороге несколько человек в камуфляжной форме, увешанных оружием. Один из них, приземистый блондин с квадратной фигурой, пристально смотрел на своего товарища, разговаривающего с Корсаковым. Собеседник Корсакова сделал повелительный жест рукой, и, повинуясь этому знаку, коротышка на дороге неожиданно вскинул автомат и открыл огонь в упор по стоявшим рядом с ним наемникам. Бронежилеты не могли спасти от автомата, бьющего с расстояния в несколько шагов, однако блондинчик все-таки стрелял только в головы. Собеседник Корсакова тоже начал стрелять. Пальба велась профессионально: все было кончено через несколько секунд. Корсаков видел, как в облаках кровавых брызг разлетаются на куски человеческие черепа и люди тяжело падают на дорогу. Стрелки одновременно прекратили огонь и опустили оружие. Светловолосый коротышка поднял кверху большой палец:
— Все, Саня, хана! Чистая работа!
— Ну вот мы и одни, — хладнокровно произнес наемник по имени Александр. — Теперь мы свободны, никто не помешает нам смыться. Разве что иранские истребители перехватят на границе, но вряд ли: в штабе ихнего военного округа знают о нашем полете, а когда они разберутся, что мы летим не вдоль границы, а через нее, будет уже поздно.
Александр говорил что-то езде, но Корсаков его не слышал: обводя взглядом окрестность, он нигде не видел Рипсимэ. Прихрамывая, он побрел к откосу и, скрипя зубами от боли, взобрался, по нему на дорогу. Коротышка с легким удивлением смотрел на него. Корсаков скользнул глазами по завалившим дорогу мертвецам. Некоторые из них были в афганской одежде, некоторые — в камуфляжной форме, но на них на всех уже стояло равнодушное клеймо смерти, делавшее мертвецов при всем несходстве удивительно похожими друг на друга и удивительно непохожими на живых. Впрочем, Корсаков лишь мельком глянул на них. Даже уродливо перекрученный труп в грязном гражданском костюме, в котором он не сразу признал Ла Барберу, почти не привлек его внимания. Корсаков отыскивал взглядом Рипсимэ, а отыскав, замер на месте. Рипсимэ сидела под обрывом — кто-то заботливо прислонил ее спиной к большому валуну. Голова ее безвольно свесилась набок, глаза закатились, рот приоткрылся. Корсаков понял, что она мертва, — он видел слишком много мертвых, чтобы не понять, и все же страшился подойти ближе, страшился окончательно убедиться в ее смерти.