Чёрный беркут

— Спасибо, что приехала. Думал, побоишься бурана...

— Буран кончился. Дай хоть ногу-то посмотрю, может, растереть надо?..

Яков едва сдержал себя, чтобы не схватить край одеяла.

— Амангельды все уже сделал, — сказал он. — Бинтом ногу втугую затянул.

Ольга, кажется, поверила. Да и как не поверить! Сейчас только утро, а ночью был такой буран, что никто и носа из дому не посмел бы высунуть.

— Как он только тебя нашел? — удивилась Ольга. — Хороший человек, спасибо ему.

— Следопыт!..

Кажется, пронесло. Но на душе было так скверно, что ему хотелось забыться, ничего не видеть, не чувствовать. Конечно, Ольга думает: «Откуда у Амангельды бинт? Что он, участковый врач или медицинская сестра? Походную аптечку бригада наверняка с собой унесла». Уж лучше бы отругала, закатила скандал, нахлопала по щекам. Была бы причина обидеться, ответить грубостью, затеять ссору.

Но жена казалась спокойной. Догадывается ли? Или по-прежнему верит ему, считает его настоящим человеком, мужем? А Светлана? Любит ли он Светлану? Или это была просто вспышка? Желание потешить себя? Кого он любит: жену или Светлану, или ту и другую?

— Поезжай домой, — сказал Яков. — Ни о чем не тревожься. Мне лучше. День-другой отлежусь, тоже прикачу. Гришатку поцелуй...

Ольга не ответила. Молча стала вытаскивать из вещевого мешка, с какими ходят через границу контрабандисты, домашнюю еду, чистое белье, простыни. Аккуратно разложила все на полке, прибитой так, чтобы до нее не добрались мыши. Стала собираться в обратный путь. Хозяйственные заботы и сборы, кажется, отвлекли ее внимание.

— Я поеду, Яша, — замотавшись платком и подпоясав полушубок, сказала она. — Боюсь за Гришатку, как бы куда не залез.

— Поезжай... Ни о чем не тревожься, — повторил он. Ольга, задумчивая, словно в чем-то сомневающаяся, направилась к выходу. Навстречу ей, распахнув дверь, вошел Барат, держа в руках пару наспех сработанных, но крепких и надежных костылей. Скорее всего, он дострагивал их уже здесь, пока Ольга была в бараке.

— Бери, Ёшка. Годятся и ходить, и по спине тебя охаживать, чтобы дома сидел, меньше по горам бегал.

— Сагбол, Барат. Теперь я до самого Даугана доскачу.

Он и правда обрадовался такому подарку, удивляясь, когда только успел Барат сделать костыли.

— Давай, Ёшка, отдыхай, — сказал Барат. — До обеда мы будем расчищать дорогу, потом отвезем тебя домой.

Яков так устал за последние полтора часа, что, вытянувшись на топчане, долго лежал, не пытаясь ловить и останавливать мелькавшие и куда-то уходившие обрывки чувств и мыслей. Что-то в нем рушилось, что-то нарождалось новое. Но что это такое, он не понимал. Он снова впал в оцепенение, такое же, как на перекрестке троп, где сидел, затаившись на холодных камнях, смотрел и слушал, стараясь не пропустить врага. Но там враг был привычный, осязаемый, видимый, а здесь... Кто он, этот враг? Как его рассмотреть, если он сидит где-то внутри и бороться приходится с самим собой?

ГЛАВА 5. ЗАБОТЫ И ХЛОПОТЫ

Вернувшись на Дауган, Яков, едва передвигаясь на костылях, целые дни проводил в поселковом Совете.

Снова и снова думал он о событиях памятной ночи, о возможных последствиях того, что произошло. Как жить дальше? Он не мог смотреть в глаза Ольге. Пугали его и предстоящие встречи с Федором Карачуном, с самой Светланой.

Чтобы отвлечься от невеселых дум, брал блокнот, исписывал его колонками цифр, подсчитывал, сколько надо заготовить сена и гравия. На вырученные деньги колхоз должен был купить коров и овец, приобрести необходимый инвентарь. Но стоило отвлечься на секунду, перед ним снова возникали глаза разгневанной Светланы. Не мог он забыть и ее чисто женские упреки. Значит, у нее тоже большое чувство. Она, может быть, так же, как и он сам, сейчас мечется, не находит себе места. Он почти физически ощущал ее рядом с собой, всем сердцем желал и в то же время боялся новой встречи с нею...

Казалось, главное, о чем он теперь думал, чем был озабочен, — нужды поселка и колхоза. На самом же деле он все время думал о Светлане, стараясь повседневными заботами заглушить свою тоску по ней.

До сенокоса и уборки сена оставалось еще достаточно времени, но начинать подготовку к лету надо заблаговременно. Сено — главный источник дохода колхоза, и надо сделать все возможное, чтобы заготовить его как можно больше.

Богатейшие горные луга Асульмы с незапамятных времен дарили человеку прекрасные травы. Гравия в горах тоже хватало, но для дороги теперь его требовалось меньше. А после того, как вся дорога покроется асфальтом, он вообще будет почти не нужен. Значит, только в этом году можно заработать на гравии. В будущем такой возможности уже не представится.

Не оставляла Якова надежда и на то, что через Наркомзем республики удастся получить овцематок взаймы у колхозов. Это еще одна задача, решить которую совершенно необходимо.

Подсчитывая будущие доходы, советуясь с Балакеши и колхозниками, докладывая о планах развития экономики Даугана на заседаниях поселкового Совета, он зримо представлял себе тысячную отару овец, огромное стадо коров...

На работу приходил обычно с рассветом, чтобы в тишине, до появления посетителей, которых с каждым днем становилось все больше, подумать о делах и заботах предстоящего дня. В один из таких утренних часов он услышал блеяние овец, крики чопанов, лай собак. Прислушался. Что это? Откуда отара? На дворе зима, снег. В такое время пасти овец можно лишь на черных землях. Кто пригнал отару в горы? Может, ему все это кажется, потому что так много думает последнее время об овцах? Нет. Гортанные крики чопанов, хлопанье бича, дробный стук тысяч овечьих копыт, лай собак слышатся совершенно отчетливо.

Подхватив костыли, накинув на плечи фуфайку и надев шапку, он в два маха бросил свое сильное тело к двери, выскочил на крыльцо. Вдоль шоссе сплошной массой текла огромная овечья отара в сопровождении доброго десятка чопанов.

— Ай, яш-улы! Салям, дорогой! Живой-здоровый? А говорили, совсем мало-мало помирал! — послышался звонкий голос.

Прищурившись и закрываясь рукой от яркого, слепящего света, исходившего, казалось, от самого снега, он узнал приветствовавшего его человека. На великолепном ахалтекинце гарцевал, лихо избоченясь, Аликпер Чары оглы.

— Коп-коп салям, Аликпер! — искренне обрадовавшись, воскликнул Яков. — Смотри, какой ты богатый стал, тысячную отару ведешь! Надо тебя раскулачить. Как раз я думал, где мне для поселка овечек взять!

— Ай, Ёшка, не меня надо раскулачить. Надо хозяина за ноги повесить! Смотри, как поздно отару к нам на черные земли ведет.

Яков живо вспомнил, что именно таким способом Аликпер пытался казнить бандита, убившего дорожного мастера Бочарова и пограничника Шевченко.

— Зачем его вешать, дорогой? Пусть живет, — возразил он, жадными глазами следя за овцами, идущими сплошным потоком, как волнующийся серый ковер. Овцы были грязными и обшарпанными. Но стадо, о каком мечтал Яков, вот оно — шло по заснеженной дороге мимо Даугана.

— Как зачем вешать? — спешиваясь и привязывая коня, воскликнул Аликпер. — Смотри какие худые овечки: вошка совсем загрыз. Шерсть только на кошму годится. Мясо нет, жир нет, совсем плохо! Барашке плохо! Хозяину плохо! Одному Аликперу хорошо. На границе считать мало-мало меньше надо.

— Послушай, дорогой, — спросил Яков, — а хозяин где? С отарой идет или у контрольно-пропускного пункта остался?

— С отарой идет. Всю дорогу «Ай, вай, вай!» кричит. Обратно к себе тоже нельзя возвращаться: там в горах давно все пастбища снегом замело.

— Веди сюда хозяина.

Высокий, высохший в походе курд Мухамед Байрам подъехал к поссовету, по приглашению Якова и Аликпера вошел в помещение. Глаза его блеснули радостью, когда он увидел на столе приготовленные Алексеем Нырком три пиалы и три небольших чайника.

— Чай — харашо, — сказал он по-русски.

Продать баранов Мухамед согласился неожиданно быстро (видно, падеж в отаре стал действительно угрожающим). В несколько минут он договорился с Яковом о продаже пятисот овцематок по очень дешевой цене, с условием, что колхоз заплатит за них товарами из кооператива.