Чёрный беркут

— Почему сказал «Кара-Куш»? Кто тебя научил?

— Все кочахчи так говорят: «Ёшка Кара-Куш никого не пропустит, всех поймает. Кто через границу пойдет, никто не вернется. Кара-Куш на лету птичке в глаз попадает...»

Яков понимал, что это — лесть, но лесть отчасти справедливая. Тем не менее новость насторожила его. Если сами враги дали ему кличку Черный Беркут, держи ухо востро: в беркутов тоже стреляют, да еще как. В то же время кличка ему понравилась. Кара-Куш! Черный Беркут! Ну что ж, неплохо звучит. Контрабандисты — не горные бараны. Значит, побаиваются его, раз такое прозвище дали.

У Каип Ияса, видно, все больше появлялась надежда, что и в этот раз все обойдется. Но суровый взгляд Амангельды пугал его.

— А сам ты думаешь, вернешься домой? — спросил следопыт.

Каип Ияс задрожал, поняв, что с ним не шутят.

— Яш-улы! Амангельды-ага! — он упал на колени. — Кому нужен Каип Ияс! Только своим детям! Бай Мусабек душит, жандармы душат, солдаты душат. Зеленые фуражки поймают — отпустят. За это жандармы дома палками бьют! Все хотят, чтобы подох Каип Ияс, никто не хочет, чтобы он жил...

Яков и Барат обыскали остальных задержанных, перевязали двух раненых. Амангельды осмотрел трупы убитых, стащил в одно место торбы и оружие. Шаг за шагом исследовал всю местность. Вскоре вернулся с такими же замотанными в тряпки пачками денег, какие нашел Дзюба в первый день выхода Якова на границу. Значит, контрабандисты и этой группы возвращались после ходки с опием. Пока пограничники брали вооруженный заслон, они рассчитывали прорваться за кордон.

Амангельды подошел к Каип Иясу:

— Что в твоей торбе?

— Мало-мало рису, два бурдючка коурмы. Бедный Каип Ияс на базар бежал. Ай, как плохо сделал, что бежал!

Мельком заглянув в торбу Каип Ияса, из которой высовывались бурдючки с коурмой, Амангельды неторопливо, будто прогуливаясь, направился в противоположную от границы сторону. Изредка он останавливался, что-то разглядывал на земле. Его серая куртка некоторое время мелькала среди камней, потом исчезла.

— Ёшка, скажи, дорогой, что теперь делать будем? — спросил Барат.

— Ждать, охранять задержанных, — отозвался Яков. — Тут такая война была, небось все наряды на границе слыхали.

Барат с сожалением поцокал языком. Пропали архары, пропала охота. Он вовсе не собирался вступать в драку с контрабандистами, только и мечтал до отвала наесться под какой-нибудь тенистой арчой душистого и сочного шашлыка. Тяжело вздохнув, занялся работой: приволок трупы убитых бандитов в одно место, уложил рядом. Оставшиеся в живых хмуро наблюдали за каждым его движением.

Кайманов решил обратиться к ним с внушением.

— Это ведь ваши бывшие товарищи, — сказал он. — Не убегали бы, остались в живых. Раз увидел пограничника или «базовца» стой! Не беги! А побежал — пеняй на себя.

— Ай, Кара-Куш, — льстиво проговорил Каип Ияс. — Зеленой фуражки на тебе нет, гимнастерки и ремня — нет. Одежда, как у всех. Вот они и думали, что это не «базовцы», а главарь какой-то другой группы хочет деньги отнять. Знали бы, что сам Кара-Куш их остановил, никуда бы не бежали.

Каип Ияс явно старался отделить себя от остальных контрабандистов, и опять его лесть приятно пощекотала самолюбие Якова. Но он и виду не подал. Перед ним — враги. Сейчас, когда схлынула горячка боя, он нарочно подогревал в себе ожесточение, будто внутри него кто-то захлопнул дверь и запер ее на замок, оставив по ту сторону убитых и раненых контрабандистов. Никогда не забудет он две маленькие дырочки в груди отца, кровавое пятно на гимнастерке Шевченко, словно срубленный разрывной пулей череп Бочарова. Эти два события на всю жизнь ожесточили его сердце. Смерть бандитов и страх Каип Ияса — все это было теперь за порогом восприятия Якова.

Гулко раздается эхо в горах. За десятки верст слышатся раскаты грома. Видно, так же быстро разносится весть и о людях. Тут все знают друг друга. Совсем недавно Яков на границе, а у него уже есть прозвище. Там, за кордоном, его называют не просто Яков Кайманов, а Кара-Куш — Черный Беркут. Говорят, что он, как и Аликпер, на лету птичке в глаз попадает!

Что ж, Кара-Куш так Кара-Куш. Тонкий яд лести проник в душу Якова, и только гордость не позволяла ему спросить Каип Ияса, от кого тот узнал прозвище.

Каип Ияс с тревогой смотрел на кусты, за которыми скрылся Амангельды. Куда он пошел? Что ищет? Терьякеш вдруг воздел руки к небу, начал молиться, словно вверял свою судьбу аллаху.

— Вах!.. Вах!.. — бормотал он.

Из-за камней вновь появился Амангельды с плоской, прямоугольной торбой за плечами. Подойдя к Каип Иясу, снял торбу, развязал, извлек из нее жестяной прямоугольный бидон.

— Твой терьяк? — вскинул он глаза на еще больше пожелтевшего от страха Каип Ияса.

— Зачем мой, Амангельды-ага? Откуда у Каип Ияса терьяк?

Сидевший до того на камне Каип Ияс проворно опустился на колени, поворачивая испитое лицо то к Кайманову, то к Амангельды, запричитал, глотая от страха слова:

— Амангельды-ага! Ёшка-джан! Не стреляй! Все скажу. Таги Мусабек-бай убьет меня, жену убьет, пять маленьких мальчиков убьет... Его терьяк. Вах! Отстал от своего главаря бедный Каип Ияс! Не мог быстро бежать. Совсем пропал бедный Каип Ияс!..

— Разве ты не слыхал, — перебил его Амангельды, — как пограничники выбивали пыль из твоего главаря. Благодари аллаха, что ты от своей группы отстал, а то, может быть, и не было бы уже кочахчи Каип Ияса.

— Ай, Амангельды-ага, правильно говоришь, — согласился терьякеш. — Только все равно не жить теперь Каип Иясу.

— А зачем через границу ходишь?

— Как не пойдешь, яш-улы! Таги Мусабек прислал человека, тот говорит: «Есть работа, Каип Ияс. Приходи к роднику, разговор будет». Знаю, какая работа, какой разговор. А идти надо. Сам я много-много задолжал Мусабеку, да еще долг отца не отработал.

— Терьяк меньше кури. За терьяк удавиться готов, и к нам его таскаешь, — вмешался в разговор Барат.

— Ай, Барат-джан, — поднимаясь с колен и снова присаживаясь на камень, отозвался Каип Ияс. — Был у нас аул Малыш — скотинячий. Много скота был. Стал аул Калай зенон — аул женщин. Все мужчины по приказу Мусабека стали на границу ходить, мало кто возвращается. Люди говорят: «Советы — якши, ГПУ — яман».

— Твой Таги Мусабек-бай яман, а не ГПУ, — осадил его Яков. — Зачем людей к нам с винтовками посылает?

— Ай, дугры, ай, правильно, — согласился Каип Ияс. — Только некуда нам деваться. Увидит Каип Ияс зеленый фуражка, без памяти бежит. Большой Ёшка Кара-Куш увидит, тоже бежит. А куда от Таги Мусабек-бая убежишь? Рядом живет, одному, другому, третьему скажет: «К роднику приходи». Все придут. Барашка зажарит, шашлык в горло не лезет. Знаем, чем будем платить за его шашлык. У Таги и винтовки, и терьяк приготовлены. Каждому за ходку пятьдесят туманов. Хочешь, туманами бери, хочешь, баранами. Где еще бедному Каин Иясу баранов взять? Берешь терьяк, идешь. А он вслед: «Увидишь зеленую фуражку, убей! А скажешь, что терьяк Таги Мусабек дал, сам твою жену и мальчиков убью». Ай, бедный огланжик, ай, бедная жена, — снова запричитал Каип Ияс. — В доме ничего нет! Баджи один чурек на всех печет. Бросит в тандыр сухой травы, рубашку над тандыром трясет, вошку жарит. Иди, Каип Ияс, идите, детки, кушайте шашлык из вошки... Не хотят огланжик шашлык из вошки. Дай, говорят, барашка, рису дай, молока дай, чурек дай. У того глазки болят, у другого ножки потрескались. Доктор говорит, яблоки надо кушать. Где взять яблоки? Поиграть к Таги Мусабеку в сад пойдут, палками гонит. Ай, мои детки, мои бедные детки! Ай, бедный Каип Ияс! Что теперь будешь делать, Каип Ияс?

Причитания контрабандиста были явно рассчитаны на то, чтобы разжалобить базовцев. Но и Яков, и Амангельды, и Барат понимали, многое в словах Каип Ияса — горькая правда. Каип Ияс — враг. Пришел сюда с самой наивреднейшей контрабандой. Но сам он — бедняк из бедняков. Его не поставишь на одну доску с Таги Мусабеком. Да и остальные задержанные, видно, не богаче Каип Ияса.