Кара-курт

— Клычхан! — вполголоса сказал Кайманов. — Кажется, ты знаешь этих господ. Назови, кто перед нами. Этим ты еще раз нам поможешь.

— Да не наполнится родник моих глаз видом этих гиен, Кара-Куш! — воскликнул Клычхан. — Я действительно всех их очень хорошо знаю. И я назову тебе каждого! Такие, как они, горбан, пустили в нашу страну фашистских собак, они продали народ Гитлеру. Вот эти толстые животы, эти козлиные бороды...

Сверкая глазами и уперев руки в бока, он прошелся по кругу перед поднимавшимися перед ним господами.

— Вот начальник полиции, а это командир роты амние... Начальник охраны восточной дивизии... Начальник тайной полиции... Начальник таможни!

Перед пограничниками стояли дородные, богато одетые люди, все темноволосые и темноглазые, казалось, похожие друг на друга. В масштабах пограничного городка это были, очевидно, крупные фигуры.

Кайманов заметил, как толстяк с лицом духанщика, которого Клычхан назвал начальником тайной полиции, сделал движение к заднему карману. Он быстро и горячо заговорил по-фарситски, указывая на Клычхана. Яков, разобравший слова «красная собака», «предатель», видел, как у его проводника потемнели глаза. В мгновение ока Клычхан сбил «духанщика» с ног. Тот выхватил пистолет, но выстрелить не успел: точным ударом ноги Клычхан вышиб пистолет из его рук.

«Ого! — мысленно воскликнул Яков. — Для бывшего купца, нынешнего пролетария, что-то уж очень лихо».

— Всем сдать оружие!

Понимая, что сопротивление бесполезно, «отцы города» сложили на ковре, у ног пограничников, маузеры, вальтеры, кольты.

— Кара-Куш, — воскликнул Клычхан, — я с вами по всему городу пойду. Каждую собаку, что против народа шла, а теперь прячется от справедливого суда, из-под земли вырою, со дна колодца достану. Посмотришь, арбаб, все пойдут за нами. Народ натерпелся, пришла свобода!

— Вот что, Клычхан, — охладил его пыл Яков. — Мы не вмешиваемся во внутренние дела вашей страны, не собираемся навязывать советизацию, никого не собираемся трогать, за исключением тех, кто действовал против нас в сговоре с фашистскими агентами. Поэтому от лица командования приказываю тебе: ничего не предпринимай без разрешения советских военных властей. Иначе недолго и дров наломать.

— Хорошо, Кара-Куш! — вздохнув, отозвался Клычхан, хотя выслушал его с явным неудовольствием. — Тогда пойдем, я покажу тебе наш город, может быть, советским военным начальникам не помешает хорошо знать его...

Сдав задержанных в комендатуру, где уже распоряжался капитан Ястребилов, Кайманов, Клычхан и старшина Галиев пошли по тем самым улицам закордонного города, которые раньше Яков мог рассматривать лишь в бинокль или стереотрубу. На улицах и во дворах ни кустика, ни деревца. Все до предела накалено солнцем. Пыль. Жара. Мухи...

По главной улице, такой же пыльной и грязной, как и остальные, проходит столбовая дорога, забитая сейчас войсками и военной техникой. Несколько дорог-тропинок отходят в боковые переулки.

Жители отсиживаются в домах, только изредка встречаются бедняки, которые радостно кланяются, приветствуя советские войска. Город на солнцепеке, глинобитные дома террасами поднимаются по склону без особого порядка, лепятся к горе, словно птичьи гнезда. Да и город этот возник только потому, что проходит здесь торговый путь из одной страны в другую. Природными богатствами окрестности его не блещут.

Но Клычхан показывал этот маленький городишко так, как будто перед Каймановым была столица, хотя убожество и нищета смотрели из каждого двора. Свернув с пыльной и знойной улицы, Кайманов и его спутники попали в такие зловонные переулки, что, казалось, дышать там было совершенно нечем.

Мимо проехала «эмка» бригадного комиссара Ермолина, остановилась в нескольких шагах. Из «эмки», распахнув заднюю дверцу, выкатился Вареня´, обмундированный по случаю военных действий в пограничную форму, открыл переднюю дверцу машины, стал во фронт, пропуская мимо себя старшего политрука Самохина.

— Приветствую тебя, Андрей Петрович, — с удовольствием пожимая руку замполиту, сказал Кайманов. — Сегодня у нас и раненые в строю...

Неловко передвигавшийся Вареня´ сделал вид, что намек старшего лейтенанта его не касается, неожиданно для Кайманова щелкнул каблуками, гаркнул по-фельдфебельски:

— Здравия жилаю, товарыщ старший лейтенант!

— Здоров, здоров! Ишь как стараешься, — окинув его ироническим взглядом, сказал Яков. — Не иначе — перед единоверцами.

— Так точно, товарыщ старший лейтенант, перед единоплеменниками, — отрапортовал Вареня´.

— Вольно, вольно. Теперь и я вижу, добрый у нас пограничник Курбан-Вареня´. Далеко ли направляетесь?

— Едем помогать майору Веретенникову, — сказал Самохин. — Полковник Артамонов определил к нему нашего Вареню´ на стажировку под присмотр Сулейманова. Мне предписано срочно явиться в политотдел.

В это время по соседней улице, расположенной террасой выше, пропылила крытая агитмашина с кузовом-фургоном. В кабине — майор Веретенников, у открытой двери кузова — Сулейманов. Машина остановилась неподалеку, повернув динамики в сторону главной улицы.

— Вон твой объект службы. — Кайманов указал Варене´ на агитмашину. — Доложи майору как положено.

— Усэ будэ, як найкраще, — заверил его Вареня´. Лихо откозыряв, неуклюжей походкой направился к агитмашине.

— Боюсь, дали маху мы с этим Варене´й, — проводив его взглядом, сказал Кайманов. — Только из-за крайней нужды в кадрах такого лоботряса переводчиком взяли.

— Без него не обойтись, — отозвался Андрей. — Мне с населением беседовать, разъяснять политику, попробуй это сделать без Сулейманова или без Варени´. Сегодня в городе, завтра по окрестным аулам поедем...

— Вместе отправимся, — подхватил Кайманов. — Думаю, наш друг Клычхан тоже не откажется с нами поехать, — взглянув на внимательно слушавшего их курда, добавил он. Тот молча приблизился и, когда Яков перевел ему, о чем разговор, с готовностью закивал головой.

— Обязательно поедем! — сказал он. — Много людей соберем! Пусть все знают, что теперь дает нам Советская власть!

— Власть как была ваша, так и осталась ваша, — поправил его Кайманов. — Мы просто будем разъяснять людям, зачем пришли кызыл-аскеры.

С той стороны, где остановилась агитмашина, донесся знакомый голос Сулейманова, во много раз усиленный динамиком. Как пояснил Яков, Сулейманов передавал текст ноты Советского правительства Иранскому правительству, обращение советского командования к народу.

Самохин, откозыряв Якову, сел в «эмку», а Кайманов подумал, что обращение к народу передавалось, а самого народа пока что, за исключением шнырявших по улицам мальчишек, не было видно. Наверняка основательно поработала фашистская пропаганда. Надо было не только разъяснять смысл прихода советских войск, но и устранить то недоверие, которое породили гитлеровские наговоры.

«Эмка» скрылась за поворотом улицы. Кайманов с Галиевым и Клычханом направились дальше, отыскивая хотя бы одного человека, с кем можно было бы поговорить.

Снова потянулись пыльные окраины города, глинобитные кибитки, дувалы, тандыры в виде огромных, перевернутых вверх дном чугунов, с закопченной дыркой наверху — своеобразные приспособления для выпечки чурека — хлебных лепешек.

На одной из самых кривых улочек, такой, что и улицей ее не назовешь, все трое еще издали увидели вывешенный над убогой мазанкой красный флаг.

— А вот и живая, да еще революционно настроенная душа, товарищ старший лейтенант, — сказал Галиев. — Все-таки приятно видеть красный флаг в чужой стране.

Они остановились перед украшенной красным флагом кибиткой. На пыльной улице играли черные от загара и грязи мальчишки. Один из них, в самых ветхих лохмотьях, отличался от остальных синими, как васильки, глазами. Это было так необычно для жителей востока, что мальчик невольно обращал на себя внимание. Рядом с ним держался другой мальчишка, почище и получше одетый, видно, из более зажиточной семьи.