Кара-курт

Галиев бережно принял кружку с водой, медленно, маленькими глотками, выпил все до капли, передал кружку Белоусову.

— Товарищ полковник, — доложил он, — группа вернулась с рекогносцировки местности. Потерь нет, больных нет. В районе Дождь-ямы видели двух верховых, которые при нашем приближении скрылись. На рассвете задержали бывшего пограничника резервной заставы Дауганской комендатуры дезертира Оразгельдыева. Спал в барханах. Ни воды, ни пищи при нем не было.

Самохин едва узнал в исхудавшем темнолицем молодом туркмене, надевшем поверх военной формы халат и тельпек, того пограничника, который вычистил к его приезду Шайтана. Оразгельдыев едва держался на ногах, но выпил свою порцию воды словно бы нехотя. Если тогда, в конюшне, Андрея поразило мелькнувшее в его глазах отчаяние, то сейчас в невидящем взгляде новобранца он уловил потустороннюю отрешенность, полное безразличие к своей судьбе.

«За дезертирство в военное время — расстрел, в лучшем случае — штрафная рота, — подумал Андрей. — Оразгельдыева возьмут под стражу, дело передадут следственным органам, и, если он упрется, никто никогда не узнает, что же загнало этого туркменского парня в пустыню, так далеко от населенных пунктов, колодцев и караванных троп».

Андрей понял: еще мгновение, и будет поздно что-либо изменить в ходе событий. Полковник уже сдвинул грозно брови, в упор разглядывая дезертира.

— Вы ошиблись, старшина, — спокойно сказал Самохин. — Я посылал красноармейца Оразгельдыева, местного жителя, хорошо знающего Кара-Кумы, на поиски следов банды Аббаса-Кули. Развяжите ему руки.

Полковник быстро взглянул на Самохина, шумно вздохнул.

— Ну и ну, — тут же входя в роль, сказал Артамонов. — А я уж думал, что и вправду ЧП!

Андрей видел: некоторые бойцы смотрели на него с любопытством и удивлением. Сам Оразгельдыев, словно очнувшись, вскинул на Самохина испуганные глаза.

«А вот ты и попался, разлюбезный Ораз, — подумал Андрей. — По-русски-то ты, оказывается, прекрасно понимаешь». Его удивило, что во взгляде Оразгельдыева не было ни радости, ни оживления, только испуг.

Всего секунду длилась заминка, и мало кто ее заметил, но (Андрей это сразу понял) старшина Галиев не поверил ни ему, ни Оразгельдыеву, ни даже полковнику Артамонову. Галиев ничем не высказал своего неверия, но Андрей точно знал: старшину не убедило только что возникшее объяснение, почему Оразгельдыев оказался в пустыне. Видимо, понял состояние старшины и полковник Артамонов.

— А ведь на вас надеялись, товарищ Оразгельдыев, — сказал он назидательно. — Как же так? Вместо того чтобы следы искать, взял и сам заблудился? Вот тебе и отличник боевой подготовки! Поначалу-то дело у вас неплохо шло. Только начал служить — задержание, за несение наряда — благодарность...

Переминаясь с ноги на ногу перед полковником, опустив глаза, Оразгельдыев стоял все с тем же обреченным видом, словно не понимал, какую беду отвел от него Самохин. Но полковнику что-то надо было отвечать.

— Русски не понимай, — сказал Оразгельдыев и снова уставился глазами в землю.

— А-а, ладно! — полковник махнул рукой. — Иди отдыхай. Переводчик, где ты там? Растолкуй ему, что я сказал. А вас, товарищ старший политрук, попрошу, когда будете разбирать операцию, специально остановиться на ошибках молодого солдата. Старшина, дайте команду: кто еще может держаться на ногах, пусть окажут помощь вернувшимся из рекогносцировки. Приводите в порядок коней, готовьтесь к переходу.

— Есть готовиться к переходу, товарищ полковник! — отрапортовал Галиев и зычно крикнул: — Слушай мою команду!

Во всех движениях старшины подчеркнутая официальность. На старшего политрука Самохина Галиев старается не смотреть.

Когда возле полковника и Андрея никого не осталось, Аким Спиридонович опустился рядом с Самохиным на кошму, заговорил так тихо, что даже лежавший в забытьи под навесом из плащ-палатки капитан Рыжаков ничего не мог слышать.

— Ну, заварил ты кашу, Андрей Петрович!.. Смелых люблю, а ты прямо отчаянный. Представляю, как всполошится Овсянников да и ваш павлин преподобный Ястребилов! Овсянников на истории с Белухиным сгорел, из Красноводска его перевели на Дауган, вроде почетно, но с понижением в должности. А Ястребилову только дай повод. Галиев вон и тот, как хороший сыщик на горячем следу. А ты и меня втянул... Теперь хочешь — не хочешь будем вдвоем кашу расхлебывать...

— Я не очень понимаю вас, товарищ полковник, о чем вы, — сказал Самохин. — Оразгельдыева я действительно посылал на разведку в пустыню, только вам об этом не успел сообщить...

— Ну ладно, ладно, ты уж меня-то за дурака не считай, — несколько обидевшись, сказал Артамонов. — Я-то тебе не Овсянников и не Ястребилов...

Самохин невесело усмехнулся.

Чувствуя на себе чей-то взгляд, Андрей незаметно осмотрелся, подумав, кого там еще интересует его особа?

С явным недоумением и вместе с тем уважением и симпатией смотрела на него закутанная до самых глаз, сидевшая неподалеку в группе женщин Дурсун, дочь Хейдара.

Артамонов проследил, за взглядом Андрея, все увидел, только головой покачал.

— Час от часу не легче, — сказал он. — Давай, хоть сами веселей смотреть, сидим, как заговорщики...

ГЛАВА 7. ТЕРНИИ И ЛАВРЫ

Бойцы, закончив подготовку к переходу, снова собрались вокруг начальников. Неподалеку новоиспеченный переводчик Вареня´ рассказывал двум пограничникам о своем мотопробеге через пустыню:

—...Якый мотоцикл скаженный, такый и полковник... Я кажу: «Куда ж мы поидэмо на оцией чертопхайке, хай вона сказыться! Бо там же ж пустыня! Ще якый сь бандюк стрилять почнэ — попадэ! И своих не найдемо и сами сгинемо!..» А вин: «А карта на шо?» (Вареня´ заметил, что полковник его слушает, сразу переменил тон). А тоди дывлюсь, и правда добри карты: и сами доихали и вас знайшлы.

Лицо полковника приняло прежнее оживленно-смешливое выражение.

— Видали? — обращаясь к бойцам, спросил он. — Еще служить не начал, а полковника, начальника отряда критикует. Это еще что! Сегодня он почище пулю отлил.

Пограничники, предвкушая развлечение, стали подходить ближе, лишь часовые, расставленные вокруг лагеря, оставались на своих местах.

— Не успели мы выехать из комендатуру, — продолжал полковник, — наш новый переводчик...

— Вареня´, товарищ полковник.

— Ага, Вареня´. Ну так вот, наш новый переводчик Вареня´, ни много ни мало, функции погранкомиссара на себя взял.

— А зачем вы его с собой брали, товарищ полковник? — решив поддержать разговор, спросил Самохин.

— Как зачем? А если мне чабанов или кочевников каких спросить, не видел ли кто отряд? Как я спрошу? К тому же он, считай, полпути мотоцикл на себе тащил, а то самому бы пришлось... Да, да, не смейтесь, — продолжал Артамонов. — Вы только послушайте, как дальше дело было!.. Ну вот, посадил я его к себе на мотоцикл, поехали мы смотреть, каким путем с машинами к вам пробиваться. Выехали за город, мотоцикл «чах-чах» и заглох. Спрашиваю: «Ты в этой штуке понимаешь?». «Ни, каже, не розумию, бо дыни та арбузы — мое дило, а мотоциклы — не мое. Трещить, воняе, як подлюка, хай вин сказыться, така пакость!»

—...Пришлось самому ремонтировать. Копаюсь в моторе. Вареня´ отошел вроде погулять по надобности. Там неподалеку иранские черводары, что скот у нас пасут. Смотрю, бегут двое и — к переводчику. Оба мы в комбинезонах. Видят, военные остановились, а им надо что-то спросить. У кого спрашивать? Ясное дело у кого! Один — толстый, важный, по дороге гуляет. Через границу и то видно: начальник. А я, значит, водитель, шофер. Слышу, черводар просит его о чем-то, он без запинки по-ихнему чешет. И этак рукой его по плечу похлопывает, дескать, не робей, парень, дуй домой, все будет в порядке. Тот давай благодарить: руки то к небу поднимет, то к груди прижмет. Мне-то и невдомек, что дело у них серьезное, думал, дорогу спрашивает или баран какой забежал. Тороплюсь с мотоциклом управиться. Ну вот, поговорили они и разошлись. Подзываю переводчика, спрашиваю: «Кто к тебе подходил?» — «Ихний башлык, говорит, под названием «хан». «А что тому хану надо?» — «Та там, каже, у його чабан за коровою гонявся, на ту сторону пишов». — «Как на ту сторону? Через границу?» — «Ну а куды ж, ясно через граныцю. Наши хлопцы його ухопыли». Ну, — продолжал Артамонов, — у меня от души отлегло, думаю: ладно, хоть задержали. Говорю ему: «Что ж, хан наши законы знает. Вернемся, буду разбираться, что с тем черводаром делать». А Вареня´ так спокойненько отвечает: «Та я вже розибравсь. И хану так сказав: иди, хлопче, до дому, не сумуй, прыйдэ твий черводар до своей черводарихи. У його, мабуть, и диты е...»