Кара-курт

— А что ж Ичан сейчас ни ко мне, ни к начальнику заставы не пришел?

— Пришел, Ёшка, пришел. Здесь он. Балакеши за ним сына с заводным конем посылал. Ичан скакал на Дауган, чуть коня не запалил... Сидит в моей хонье, ждет, когда позовешь.

— Так зови его скорей! Он-то мне и нужен! — воскликнул Кайманов.

Шаркая чарыками, старик открыл дверь, ведущую с сеновала в пристройку, пропустил вперед Якова, проводил в свою комнату.

Навстречу им с кошмы (на которой лежал всего один небольшой коврик и несколько подушек) вскочил сухощавый, очень подвижный человек с быстрыми пытливыми глазами, порывистыми движениями. «И правда, Ичан — огонь чопан», — подумал Яков.

— Салям алейкум, — сдержанно поздоровался Кайманов, изучающе рассматривая Ичана. Где-то он его видел, от кого-то о нем слышал.

— Здравия желаю, товарищ старший лейтенант! — неожиданно, вытянув руки по швам, на чистом русском языке приветствовал его Ичан.

— Вон как ты умеешь, прямо по-военному, — не без удивления заметил Яков. — Ну, здравствуй, здравствуй, Ичан, не знаю, какое у тебя воинское звание.

— Техник-интендант второго ранга! — отрапортовал Ичан. — Был переводчиком комендатуры, пока Шапошников в Воркуту не загнал.

Кайманов согнал с лица улыбку.

— Слушаю тебя, товарищ техник-интендант второго ранга Ичан Гюньдогды, — сказал он.

— Недолго я техником-интендантом был, всего два года, — с горечью сказал Ичан. — Всю жизнь, с самого детства, чопан!

— Слушаю тебя...

— Товарищ старший лейтенант, я с двенадцати лет овец пасу, — горячо начал Ичан. — У бая Хан-Мамеда пас, у молокан пас, у бая Довлет Мурад Саппара землю пахал. Однажды недалеко от границы овечек пас, видел, как с Иран территории шли два контрабандиста. Пришли, спросили у меня: «Солдаты есть?» — «Нет», — говорю. Они с оружием были, забрали мои чарыки, чтоб никуда не ушел — зима. Только скрылись — я на заставу бегом. Двенадцать километров босиком по снегу бежал. Замкоменданта латыш Ретцер сказал: «Ты наш пограничник, Ичан, давай смотри в окно, ты этого кочахчи на границе видел? Я опознал. Баба Карли Ноурзали, говорю, чарыки он у меня забрал. Взяли его. Ретцер потом говорит: «Ай, Ичан, давай дди к нам служить, звание дадим, форму дадим, наган дадим». Доктор Тумасов здоровье проверял. «Здоров», — говорит. Звание дали, обмундирование дали, наган дали. Два года работал, как огонь, все делал. На участке Тутлы-Тепе с тремя солдатами банду Кул-Кара Байдал-бая разбил. В тридцать первом, в тридцать втором году в Кара-Кумах Джунаид-Хана ловил. Сеид Мурад-бая ликвидировал, Мамед-Нияза поймал...

Ичан говорил быстро, и Яков едва улучил минуту, чтобы его прервать.

— Погоди, Ичан Гюньдогды, — сказал он, — что ты мне, как на партсобрании, биографию рассказываешь? Я ведь тебя еще ни о чем не спросил.

— Товарищ старший лейтенант, — перебил его Ичан. — Я честно служил. Это на меня за Джунаид-Хана, за бандита Баба Карли Ноурзали бай Мухамет Хан-Довлет клевету написал. Пока разбирались, три года в Воркуте уголь копал. Вызывают, говорят: «Давай, Ичан, поезжай домой, ты не виноват, немножко мы, говорят, ошиблись». Я, товарищ старший лейтенант...

— Да погоди ты, — рассмеялся Кайманов. — Я-то тебя ни в чем не обвиняю! Зачем оправдываешься? Расскажи лучше, как к тебе Хейдар приходил, о чем говорил, что он собирается делать?

Ичан весь внутренне подобрался, сосредоточенно посмотрел на Якова.

— Хейдар — мне друг, — сказал он. — Его надо спасать. За этим я сюда к Али-ага приходил, сейчас на коне прискакал. Нельзя в себе такую тяжесть носить, надо скорей кому следует сказать. Я, товарищ старший лейтенант, никогда против Советской власти, против пограничного режима ничего не делал и не говорил.

— Да верю я тебе. Что ты мне все про Советскую власть?! О Хейдаре давай!

Ичан обстоятельно, не упуская никаких подробностей, передал весь разговор с Хейдаром. Яков внимательно выслушал его.

— Не знаю, что делать, товарищ старший лейтенант, — заканчивая свой рассказ, проговорил Ичан. — Хейдар, как волк, в капкане. Затравил его Аббас-Кули. Очень плохо сейчас ему. Стал уже говорить, чтобы я людей Мелек Манура в гавахах прятал, через гулили водил...

Кайманов вскинул на Ичана внимательнее глаза, промолчал немного. Тот спокойно выдержал его изучающий взгляд.

— Ничего не поделаешь, джан Ичан, — мягко сказал Яков, — придется тебе людей Мелек Манура и на гулили водить и в гавахах прятать...

Тот сначала не понял:

— Вы... шутите, товарищ старший лейтенант?

— Нет, не шучу, дорогой Ичан. Надо сделать одно очень важное дело. Ты, Ичан Гюньдогды, должен стать проводником у Хейдара. Будешь прятать людей Мелек Манура в гавахах и приводить их к самой границе. Хейдар к тебе еще придет, деваться ему некуда. Соглашайся с ним выполнить задание, только не сразу, узнай технику переправы, вещественные пароли, сигналы, места встреч. Что делать дальше, я тебе скажу. Ты уже вызвал у Хейдара сомнения своим разговором, а сомнений у него быть не должно.

— Ай, товарищ старший лейтенант! Хейдар мне друг! Я с ним в шахтах Воркуты три года уголь копал! Как я буду с ним двойную игру играть?

— Вот мы с тобой и должны твоего Хейдара от беды отвести, а главное — дело сделать. Слушай внимательно и запоминай...

В доме председателя поселкового Совета Балакеши собралось человек двенадцать самых близких друзей Кайманова. Что может сделать горстка полувооруженных людей из пограничного поселка, которая, разойдясь по участку комендатуры, затеряется в этих горах, раскинувшихся на десятки и сотни километров? Что значит одна застава и даже комендатура в масштабе тех событий, которые должны были скоро здесь произойти? По опыту Яков знал: на границе и один человек значит очень много, подчас он может сделать больше, чем целая дивизия.

Со вздохом он вспомнил своих сверстников, ушедших на фронт, — отчаянного Аликпера, верного безотказного Барата, молчаливого Савалана, любителя поесть Мамеда Мамедова. Все они сейчас воюют на западе. Но и те, кто здесь собрался, люди опытные, смелые. Правда, все пожилые...

Знакомая комната, знакомые лица, внимательные глаза присутствующих — все это снова взволновало Кайманова, вернувшегося в родной угол, но он не позволил себе размягчиться и сидел сосредоточенный и строгий, ожидая минуты, чтобы, не нарушив принятого этикета, заговорить. Балакеши выставил несколько фарфоровых чайников с зеленым чаем, посредине положил чурек в сочаке — специальном платке, поставил большую эмалированную миску с шурпой, в которой плавали куски баранины. Разложил десятка полтора ложек. Как ни трудно было сейчас на Даугане с продовольствием, но для гостя приготовили молодого барашка. Проголодавшийся Яков некоторое время отдавал должное угощению.

— Дорогой Балакеши, дорогие друзья, — закончив ужин, сказал Кайманов. — Много раз пограничники обращались к дауганцам еще в те времена, когда мы вместе строили дорогу. Теперь вот и я стал пограничником и вместе с нашим командованием обращаюсь к вам. В эту неделю по дауганской дороге будут идти особо важные колонны автомашин. Надо организовать усиленную охрану, выставить посты на самых ходовых тропах контрабандистов, не допустить, чтобы какая-нибудь сволочь сорвала переброску грузов. Начальник заставы лейтенант Дзюба расскажет вам, где и что надо будет сделать, надо, чтоб каждый верный человек пошел в наряд...

— Ай, Ёшка! — воскликнул Балакеши. — Зачем спрашиваешь? Все пойдем! Кто только может держать оружие, все будем на гулили...

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

НА БЛИЖНИХ ПОДСТУПАХ

ГЛАВА 1. ПЕРЕД ЛИЧНЫМ СОСТАВОМ

Полковник Артамонов послал за Самохиным машину в Ашхабад, приказав немедленно следовать в расположение Дауганской комендатуры.