Страница 68 из 80
Помимо прочего, железная стена тайги являлась экраном, через который не могла пробиться радиоволна. Обычные радиоприемники издавали только треск и шипение, и военные вынуждены были построить семидесятиметровую мачту с антенной, как это сделал завод еще два года назад. Телевизионный ретранслятор пока работал, но испускаемые им волны отражались от леса и дробились, так что на экранах телевизоров кроме снега и рваных полос ничего нельзя было рассмотреть. Блокада Красного распространялась даже на электромагнитное поле.
К концу декабря основные линии завода остановили. Какой смысл сжигать топливо и выпускать продукцию, когда эту продукцию невозможно вывезти. К тому же в городе начала сказываться нехватка продовольствия, рабочие требовали паек, табак и выпивку. Деньги потеряли ценность, ходовой валютой стали мука, крупа, консервы, алкоголь, патроны к дробовику и мыло. Председатель горисполкома Поворотов, посовещавшись с директором завода Головчуком Василием Игнатьевичем и командиром гарнизона полковником Рубаковым, ввел в городе карточную систему распределения харчей. Продовольствие в город доставляли вертолетами, и его пока что хватало, — хватало, чтобы не голодать, но ни о каких излишествах не могло быть и речи. Горожане были угрюмы, считали себя несправедливо наказанными, и готовились к активным действиям деструктивного характера. В сущности, для бунта им не хватало идейного лидера, и отцы города прекрасно это понимали, так что полковник Рубаков выделил солдат для охраны продовольственных складов. И все же народная смута дала о себе знать. Проявилось она следующим образом.
Как-то капитан Червякин, прогуливаясь по городу с целью выявления зловредных политических элементов, и будучи настолько уверенным в авторитете Советской Армии вообще и Особого Отдела в частности, что не посчитал нужным взять с собой военизированную свиту, углядел на площади скопление народа, тут же к антисоциальной опухоли приблизился и имел неосторожность приказать сталеварам разойтись, и больше трех не собираться. Мрачные мужчины переглянулись (а было их человек пятнадцать), мысленно выразили друг другу негодование, и принялись Червякина бить. Били молча, долго и с остервенеем, так что особист вскорости скончался. Гвардия Полищука дебоширов усмирила, зачинщиков арестовала (все же участковый у горожан пользовался уважением, и бить его без причины никто не осмеливался), но к разгневанным сталеварам милиционеры относились почтительно, в правах их не ущемляли, и даже делились с «революционерами» табаком. Поворотов же, понимая, что в данный момент народ нужно успокоить, а не запугивать, на жестких мерах не настаивал, и сам проводил просветительскую работу, разъясняя, что волноваться нет причин, что все под контролем, и скоро черная полоса жизни Красного закончится.
— Завод остановили, он больше электричества не потребляет! Гм… Стало быть, мазута для электростанции хватит до весны! Гм… отопление и свет никто не отключит! — вещал Леонид Валерьевич. — Хотя, его нужно экономить… Нам надобно то всего до весны продержаться, а там «большая земля» до нас новую дорогу протянет! Гм… Страна не оставит нас в беде!..
Нехотя и с недоверием, но остыл народ, успокоился. В конце концов, что такое для советского человека нехватка продовольствия? Ерунда, главное, чтобы не было войны!.. О том, что война в Красном идет уже много лет, никому из сталеваров в голову не приходило.
На улицах зима уже скрипела морозами, словно зубами от злости. Подворотни Красного, отданные во власть колючим ветрам, обезлюдели. Ранние сумерки кутали город мутным мраком, и горожане, экономя электричество, ложились спать рано (да и что оставалось делать?). Если бы в небе пролетал самолет, пилоты не смогли бы разглядеть в пропасти ночи спящий город. ПГТ Красный, погружался в зимнюю спячку, как в трясину, надеясь проснуться весной и с облегчением обнаружить, что пошлое — всего лишь дурной сон.
— Глава 15 —
Багровый и белый отброшен и скомкан,
в зеленый бросали горстями дукаты,
а черным ладоням сбежавших окон,
раздали горящие желтые карты.
В. Маяковский, «Ночь».
Весной следующего, 1984-го, года «большая земля» и в самом деле озаботилась проблемами ПГТ Красный. А именно: отправила туда специальную комиссию, выяснить, почему завод перестал поставлять стране чугунные чурки. Важные мужчины в строгих костюмах высадились из вертолета, и были крайне возмущены отсутствием ожидающих автомобилей, что тут же в пестрых интонациях и высказали склонившемуся в поклоне председателю горисполкома Поворотову:
— Ты что, блядь, прикажешь нам по твоей пылище пешком топать?!
Вместе с Поворотовым высоких гостей встречал почтальон Семыгин, но согласился он на это мероприятие только из профессиональной необходимости — вертолет вместе с комиссией должен был доставить в Красный почту, и ее требовалось принять. Аркадий Юрьевич возмущению гостей развеселился, и, глядя на конфуз председателя горисполкома, ответил за начальника:
— Пешком, уважаемые, пешком. Пешкодралом! У нас нынче солярка имеется только у военных, да и то в ограниченном количестве, городской транспорт давно стоит на приколе. Нет ни запчастей, ни горючего. Вообще ничего нет, даже харчей. Так что не светит вам ни застолье с водкой и сосвенской селедочкой, ни баня с березовыми вениками и девками. А придется вам поработать — прогуляться по городу и посмотреть, как он в труху рассыпается!
— А это еще кто?! — взревел самый активный член, видимо председатель комиссии.
— Совесть социализма! — в тон ему отозвался Аркадий Юрьевич, а потом как ни в чем не бывало, покатил свою тележку к вертолету, грузить ее тюками газет и писем.
То, что ПГТ Красный не санаторий, гости поняли быстро, сразу же после того, как Леонид Валерьевич выдал им респираторы, порекомендовав на улице их не снимать, потому что пыль радиоактивна. Рюкзаки и баулы, которые гости собирались набить банками с солеными груздями, клюквенными компотами и вязками вяленой зайчатины, члены комиссии даже брать с собой не стали, бросили в вертолете. А тут еще и карлики показались, добавив своим появлением гостям нервного напряжения. Молчаливые человечки в бурых балахонах и с длинными пиками в руках держались в удалении, но внимательно наблюдали посадку вертолета, а затем вели комиссию два квартала, почти до самого центра, давая понять, что гости находятся на их территории, и что им тут не рады.
Все это произвело на делегацию настолько гнетущее впечатление, что они запретили себе отдых от перелета и тут же приступили к работе. Всю ночь комиссия изучала разносторонние документы, подсчитывала убытки, прикидывала затраты, и рано утром, заверив председателя горисполкома Поворотова и директора ныне не работающего завода Головчука, что меры по «возвращению к жизни города Красный Октябрь будут приняты незамедлительно, и к осени железная дорога будет воссоздана всенепременно», поспешно погрузилась в вертолет и была такова.
К осени никакой дороги воссоздано не было, зато из «области» пришло заверение, что страна о детище своем, то есть о Красном, не забыла, и что восстановление железной дороги заложено в смету затрат будущего года. Некогда стране было заниматься Красным, у нее генсек при смерти на руках лежал.
— К исполнению обязанностей генерального секретаря Черненко К. У. приступил, не приходя в сознание. А в редкие минуты просветления мозга пытается исправить Андроповские нововведения, — так прокомментировал вступление в должность и правление Константина Устиновича историк Семыгин.
Леонид Валерьевич Поворотов, памятуя народную мудрость «на Партию надейся, а сам не плошай», решил своими силами готовить город к зиме, а потому отправился с разговором к теперешнему директору завода Головчуку, и предложил ему оставшиеся заводские мощности пустить на производство «буржуек», благо их клепать и без сварки можно было, то есть, не расходуя электроэнергию. Директор завода с пониманием встретил предложение Леонида Валерьевича, да и печек требовалось не так уж и много, около полторы тысячи, если исходить из расчета одна «буржуйка» на семью. К тому же смекалистые заводские слесари и сами уже потихоньку мастерили эти нехитрые отопительные приборы, догадываясь, что обещаниями «большой земли» в морозы жилье не обогреть. Первые заморозки город встретил во всеоружии — дома, словно паровозы, попыхивали торчащими из окон трубами и потрескивали горящими в топках поленьями.