Страница 26 из 80
Озадаченный находкой, Поворотов долго крутил конверт в руках, не понимая, почему письмо находится у него в столе, а не в Тобольской епархии, чей адрес значился в качестве получателя, пока не вспомнил, что это письмо ему вручили строители, которые вернули на место балку в трапезной церкви, убившую отца Сергия. Леонид Валерьевич вспомнил следом, что не отправил письмо, потому как считал, что вскорости начальство отца Сергия пришлет ему замену, но девять лет уже минуло, а епархия так никого прислать и не сподобилась. Поворотову стало неловко, ведь это было последнее послание отца Сергия, возможно, его последняя воля, а он, председатель горисполкома, — должность, изначально обязывающая к аккуратности в документообороте, поступил так безответственно, и не только письмо не отправил, но вообще забыл про него и думать. Пожурив себя за такую непростительную оплошность, Леонид Валерьевич решил, что лучше поздно, чем никогда и отправился на почту. Со словами «так вот нехорошо получилось», он передал конверт почтальону Семыгину, полагая, что тот сию минуту письмо по назначению отправит. Но Аркадий Юрьевич письмо отправлять не стал, и в отличие от Поворотова, сделал это осознано. Имея аналитический ум, историк Семыгин предположил, что послание отца Сергия может содержать важные сведенья, а раз епархия никого не прислала даже на похороны своего сотрудника, то либо ей до отца Сергия не было никакого дела, либо хитрые попы знали что-то такое, чего обнародовать, по их соображениям, было нежелательно. Аркадий Юрьевич вскрыл конверт и письмо прочел. И чутье историка Семыгина не подвело.
Аркадий Юрьевич Семыгин родился в Ленинграде в 1929-ом году. Его отец, Юрий Васильевич, был военным и командовал бригадой артиллерии Ленинградского военного округа. Отца Аркадий помнил как человека решительного, отважного и глубоко патриотичного, но с его мнением сотрудники НКВД согласны не были, и в конце тридцатых комбриг Ю. В. Семыгин попал под армейские чистки и был репрессирован. Арест родителя поверг Аркадия в шок. Вернее, не то, что отец оказался «врагом народа» — в это младший Семыгин не верил и секунды, а то, что самая лучшая в мире страна — вершина развития политико-экономической мировоззрения, как наставляли их в школе, так жестока и несправедлива к преданным детям своим. Но самое страшное потрясение ждало Аркадия два месяца спустя, когда семье Семыгиных разрешили свидание с Юрием Васильевичем. Вместо сильного, уверенного в себе человека с офицерской выправкой, в комнату для свиданий шаркающей походкой вошел сгорбленный старик. Обнимая сына, его руки дрожали, и еще Юрий Васильевич отводил глаза, стыдясь засевшего в них страха и отчаянья. Это был последний раз, когда Аркадий видел отца. В возрасте девяти лет юный Семыгин впервые усомнился в идеалах социалистического строя. Конечно, никакого анализа с последующими выводами Аркадий в то время сделать был не способен, но потрясение от того, как страна обошлась с верным подданным своим — комбригом Семыгиным, было для юного Аркадия, как штормовой ветер, сметавший доводы разума и коммунистические догмы. Так что, на одной чаше весов оказалась идеология государства, вколачиваемая в мальчика школьными преподавателями, праздничными демонстрациями и победными маршами по радио, а на другой — любовь к отцу, горе его утраты, тихий ужас матери и напряженное молчание бывших друзей родителей.
Бывшие друзья и знакомые родителей Антона теперь сторонились дома Семыгиных, словно он был заражен чумой, а если изредка и заходили, то приносили с собой гнетущую тишину, исполненную безнадежности, отчаянья и страха. Тишину, когда сказать нечего, когда каждое произнесенное слово в один момент может обернуться отравленным жалом против говорящего, и, стало быть, лучше молчать… Они приходили все реже, и лучше бы они не приходили вовсе.
Не успев достаточно очерстветь от воздействия идеологической обработки пионерских и комсомольских вожаков, руководствуясь скорее чувствами и инстинктами, чем разумом и здравым смыслом, Аркадий выбрал отца, а в отношении к Стране Советов затаил недоверие, опаску и даже злобу, которые только с годами обрели форму конкретных мыслей, убеждений и протеста.
В начале войны мать Аркадия Наталья Владимировна успела отправить сына к сестре в Пермь, сама же осталась в Ленинграде. Работала она инженером в КБ Ленинградского машиностроительного завода. Страна нуждалась в тяжелых танках, и Наталья Владимировна не могла бросить родину в столь ответственный час. 28-го января 1943-го года сброшенная бомбардировщиком люфтваффе авиационная бомба превратила в руины дом № 56 по улице Полтавская, оборвав жизни двенадцати человек, в том числе Семыгиной Натальи Владимировны. О подробностях смерти матери Аркадий узнал только пятнадцать лет спустя, случайно наткнувшись на документы Ленинградской гражданской обороны тех лет. До этого же времени Наталья Семыгина числилась без вести пропавшей.
По окончании школы юный Семыгин пошел по стопам отца и поступил в Пермское военное артиллерийское училище, но вовсе не потому, что хотел быть военным и тем более артиллеристом. От отца Аркадий унаследовал твердость в достижении цели, а цель он себе поставил нешуточную, и случилось это еще в 1938-ом, когда отец трясущимися руками обнял его в последний раз. Аркадий хотел доказать, если не окружающим, то самому себе, что его родитель ни в чем не виновен, поэтому решил стать военным историком, или кем-то со смежной профессией, чтобы иметь доступ к армейским архивам, и разобраться, что и почему творится в стране. Так что курсант Семыгин немало удивил своих командиров-преподавателей, подав после третьего курса рапорт о переводе во Львовское высшее военно-политическое училище. На вопрос, в чем причина такого решения, Аркадий честно ответил, что хочет стать военным корреспондентом. Начальство оценило высокий замысел амбициозного курсанта, потому как выбранная им профессия была хоть и перспективной, но редкой, юношу отпустило, и даже снабдило рекомендательными документами. Вообще-то, начальство не сильно надеялось, что молодой Семыгин, несмотря на отличную успеваемость, пройдет жесточайший конкурс и будет зачислен в Львовское училище, а потому по осени ждало его назад. Типа, молодой-горячий, пусть обожжется — преданнее делу артиллерии будет. Но Аркадий с честью прошел собеседования, победил все экзамены и осенью 1950-го года был зачислен курсантом Львовского высшего военно-политического училища ордена Красной Звезды, которое благополучно и окончил пять лет спустя.
Во время учебы Аркадий внимательно следил за событиями в стране, и, конечно, заметил наметившуюся в 1953-м году «оттепель», когда «вождь народов» скончался, и генеральным секретарем Партии стал Хрущев Никита Сергеевич. В феврале 56-го на двадцатом съезде КПСС новый генсек зачитал длинный доклад о «культе личности», низвергнув тем самым неприкосновенного стального бога в разряд обычных смертных, коим, как известно, ошибаться свойственно и нисколько не грешно. Не прав был вождь, ошибся, сгоряча перестрелял или посадил добрую часть своего народа, практически истребив высший офицерский состав, врачей-убийц, инженеров-вредителей, да и вообще интеллигенцию, как класс. А чего стоила коллективизация? А почему армия была не готова к войне? А пакт Молотова-Риббентропа — что это еще за заговор с фашистской Германией? И на кой черт нам понадобилась финская война, уже третья по счету? К тому же с такими ужасающими потерями!.. То есть, выиграли, но какой ценой!.. Ну, ничего, дело прошлое, — простила себя Партия и тут же свой народ обнадежила, — впредь мы вернем путь истинного развития — Ленинский путь, и скоро, очень скоро, звезда коммунизма взойдет над Страной Советов!
— Уже через двадцать лет в нашей великой стране наступит коммунизм! — заверил Никита Сергеевич общественность.
— Ура! — отозвались члены Политбюро и аплодировали стоя.
— О как, — пожал плечами народ, подозревая, что вкалывать теперь придется в два раза больше.